Рансимен Стивен

СИЦИЛИЙСКАЯ ВЕЧЕРНЯ:

ИСТОРИЯ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ В ХIII ВЕКЕ

ЕВРАЗИЯ

Санкт-Петербург

2007

Научный редактор:

к. и. н. Карачинский А. Ю.

Рансимен Стивен

Р 22       Сицилийская Вечерня: История Средиземноморья в XIII в. Пер. с англ. Нейсмарк С. В. — СПб.: Евразия, 2007. - 384 с.

ISBN 978-5-8071-0175-8

Сицилийскую Вечерню можно назвать «итальянской Варфоломеевской ночью». В 1282 г. восставшие жители си­цилийского города Палермо полностью вырезали ненавист­ных правителей-французов, захвативших их остров двенад­цатью годами ранее. Это кровавое событие всколыхнуло всю Западную Европу и привело к безжалостной войне, в кото­рую были втянуты Франция, испанское королевство Арагон, Италия. Раскрывая истинные причины Сицилийской Вечер­ни, автор книги С. Рансимен показывает, что на самом деле она была лишь звеном в долгой подспудной борьбе за власть и влияние, которую вели между собой самые могуществен­ные государства того времени.

Книга изобилует яркими и интересными подробностями о средневековой политике, войне и жизни человека в XIII в. Для широкого круга читателей.

ББК 663.3(0)4 УДК 94

978-5-8071-0175-8

© Неймарк С. В., перевод, 2007

© Карачинский А. Ю., предисловие, 2007

© Лосев П. П., оформление, 2007

© Евразия, 2007

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие

Пролог. Сицилия

Глава I. Смерть антихриста

Глава II. Наследство Гогенштауфенов

Глава III. На другой стороне Адриатики

Глава IV. В поисках короля: Эдмунд Английский

Глава V. В поисках короля: Карл Анжуйский

Глава VI. Вторжение Карла Анжуйского

Глава VII. Конрадин

Глава VIII. Король Карл Сицилийский

Глава IX. Средиземноморская империя

Глава X. Папа Григорий X

Глава XI. Взлет Карла Анжуйского

Глава XII. Великий заговор

Глава XIII. Вечерня

Глава XIV. Поединок королей

Глава XV. Смерть короля Карла

Глава XVI. Вечерня и судьба Сицилии

Глава XVII. Вечерня и судьба Европы

Примечания

Библиография

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Вниманию читателя представляется книга англий­ского историка С. Рансимена, которая посвящена круп­ному событию средневековой европейской истории XIII в. —  восстанию в 1282 г. жителей Сицилии против власти правивших ими французов, известному под на­званием «Сицилийская Вечерня».

Сицилийская Вечерня имеет долгую предысторию. В XIII в. вся Италия стала ареной борьбы за власть между папством и германскими императорами. Своего апогея эта борьба достигла в правление императора и короля сицилийского Фридриха II (1220-1250) из ди­настии Гогенштауфенов, сосредоточившего в своих ру­ках власть над Германией, Северной и Южной Италией. В каждом городе и области за влияние боролись сто­ронники императора (гибеллины) и приверженцы пап­ства (гвельфы). После смерти Фридриха папство заду­мало уничтожить его наследников и призвало на по­мощь представителя французского королевского дома Карла, графа Анжуйского. В 1266 г. Карлу удалось по­бедить Гогенштауфенов — последний принц из этой ди­настии погиб на эшафоте; Карл же стал королем сици­лийским. Человек властолюбивый и амбициозный, он задумал создать средиземноморскую империю, подчи­нив себе Иерусалимское королевство и Византию. Но планы рухнули, столкнувшись с мятежом жителей Си­цилии, недовольных деспотичным правлением короля-француза и его присных. События, связанные с Сици­лийской Вечерней, привели к крупномасштабной войне между европейскими державами и установили расклад сил на долгое время вперед.

С. Рансимен — автор книг, давно получивших репу­тацию классических: «Истории крестовых походов», «Падение Константинополя в 1453 г.», «Византийская цивилизация», «История Первого Болгарского царства». Он задумал «Сицилийскую Вечерню» как своего рода связующее звено между историей различных государств средиземноморского бассейна. Рансимен только отча­сти уделяет внимание самой Вечерне — его интересует история всего Средиземноморья. Можно сказать, что автор написал историю международных отношений в Европе XIII в. Автор одно за другим рассматривает события, происходившие в Франции, Германии, Англии, Италии и Испании. На страницах книги можно встре­тить известнейших персонажей средневековой Евро­пы — германских императоров Фридриха II Гогенштауфена, Рудольфа Габсбурга, византийского императора Мануила Палеолога, королей Людовика Святого и Кар­ла Анжуйского.

Книгам С. Рансимена присущи образность повество­вания, подробное и красочное изложение деталей, что делает их доступными широкому кругу читателей. Не является исключением и «Сицилийская Вечерня», на­писанная так, чтобы передать весь накал страстей, тра­гичность и величие происходивших событий.

Карачинский А. Ю.

ПРЕДИСЛОВИЕ

О Сицилийской Вечерне редко вспоминают в наши дни. Обычного образованного человека это словосоче­тание разве что наводит на мысль об одной из малоиз­вестных опер Верди. В прошлом веке и ранее дела об­стояли иначе. История Сицилийской Вечерни вдохнов­ляла поэтов и драматургов; о ней было написано множество исторических трудов, что помогло Сицилии приобщиться к итальянскому Возрождению (Risorgimento). Не стоит рассчитывать, что любой сегодня оси­лит поэтические трагедии Казимира Делавиня или мис­сис Фелиции Геманс; но хочется надеяться, что никому не придет в голову изучать историю по либретто, на­писанному Скрибом для Верди. Это была неудачная работа. Либретто было заказано для гала-представле­ния в Париже, но оскорбило Верди и итальянцев, по­скольку традиционный герой Вечерни, Джованни да Прочида, был выставлен коварным и беспринципным интриганом; сицилийцев — поскольку их выписали од­новременно жестокими и трусливыми; австрийцев — поскольку описывалось восстание итальянцев против власти захватчиков; и французов — поскольку кульми­нацией пьесы было заслуженное избиение их соотече­ственников.

«История Сицилийской Вечерни» («Storia della Guerra del Vespro Sciciliano»), написанная Амари и впервые опубликованная в 1842 г., до сих пор остается прият­ным и познавательным чтением. Амари был тонким и эрудированным историком, который скрупулезно выискивал любые свидетельства, какие можно было найти, и собрал их в связное повествование. Но Амари был еще и политиком. Рассказав об успешном восстании против Анжуйской династии, он хотел воодушевить си­цилийцев, чтобы они восстали против Бурбонов. Все его научные изыскания вели, и небезуспешно, единственно к этой цели. Но он был намеренно предубеж­ден, что сузило его кругозор. Так что Амари оставил место для рассмотрения этой истории в более широком европейском контексте.

На самом деле история избиения французов в Па­лермо 30 марта 1282 г., традиционно известная как Си­цилийская Вечерня, важна не тем, что это отдельная драма о заговорщиках и головорезах, и не тем, что это просто отдельный эпизод в эпической трагедии о Си­цилии и ее угнетателях. Эта резня была одним из тех исторических событий, что меняют судьбы наций и институтов мирового масштаба. Чтобы понять важность этого события, мы должны увидеть его в международ­ном контексте, поэтому в своей книге я постарался рассказать всю историю Средиземноморья второй по­ловины XIII в., центральным событием которой стала Вечерня. Это монументальное полотно, оно простира­ется от Англии до Палестины, от Константинополя до Туниса. Композиция многофигурная, но исторические полотна всегда изобилуют персонажами, а читателям, которые боятся толпы, лучше держаться асфальтиро­ванных дорожек художественной прозы. В этой книге множество тем сходятся в одной точке. Это история о великом правителе, которого погубило собственное высокомерие. Это история о великом заговоре, спле­тенном в Барселоне и Византии. Это история о храб­ром и скрытном народе Сицилии, восставшем против чужеземного господства. Это история о медленном са­моубийстве величайшей концепции средневековья — всемирной папской монархии.

Существует множество источников, на которые мож­но опираться в истории Вечерни. Этот период изоби­лует хронистами и историками различной степени до­стоверности. Архивы правительств, игравших роль в этой истории, уже все по большей части изучены, а их постановления опубликованы; хотя, возможно, еще многое можно было бы отыскать в беспорядочных архивах королей Арагонских и кое-что — в утрачен­ных в ходе последней войны архивах неаполитанских династий Гогенштауфенов и Анжуйцев. Я также глу­боко обязан работам многих современных историков. В частности, я должен упомянуть недавно опублико­ванный труд Э. Леонара об Анжуйской династии в Не­аполе, пусть вынужденно краткий, но бесценный с точ­ки зрения учености и здравого смысла. Современному историку уже нечего добавить к великолепной книге Э. Джордана об Италии накануне вторжения Анжуй­цев, опубликованной в 1909 г., а его более поздняя работа (1939 г.) по истории Германии и Италии XII и XIII вв. еще более замечательна той краткой яснос­тью, с какой в ней представлена важнейшая информа­ция. К сожалению, эта работа заканчивается 1273 г. Короткая книга Картельери о Педро Арагонском и Вечерне четко определяет природу Великого Загово­ра, хотя, возможно, автор преуменьшает причастность Византии. Его работа была подтверждена исследова­ниями мадемуазель Вьеружовски. Среди итальянских историков и поныне бесценная история Амари была дополнена такими историками, как Каруччи, Понтьери и Монти, и сицилийскими соавторами Либертини и Паладино. Моя признательность будет также очевид­на в моих комментариях, в которых я, по возможно­сти, ссылался только на современные работы, в тех случаях, когда современные историки, сделав за меня большую часть работы, сами указали все свои ис­точники.

Я постарался побывать в тех местах, где произошли важнейшие события этой истории, и теперь хотел бы поблагодарить моих друзей в Италии и на Сицилии, которые очень помогли мне в моих путешествиях. Я также хотел бы поблагодарить служащих Cambridge Univercity Press за учтивость и доброту.

Стивен Рансимен

Лондон

1957 г.

Пролог

СИЦИЛИЯ

Остров Сицилия по форме напоминает треугольник; он расположен в середине Средиземного моря, разде­ляя его надвое и почти образуя перешеек, соединяю­щий Италию с Африкой. Мало найдется островов, бо­лее обласканных природой. Климат там мягок, а ланд­шафт, с его непроходимыми горами и лучезарными долинами и равнинами, прекрасен. Даже частые земле­трясения и постоянная угроза извержения Этны, пусть и свидетельствуя о капризах природы, как бы в каче­стве компенсации обогатили почву на острове. Чело­век же был не столь предупредителен. Географическое положение сделало остров неизменным полем битвы между Европой и Африкой, к тому же любой, кто хо­тел контролировать Средиземноморье, должен был за­получить этот остров. История Сицилии — это исто­рия вторжений, войн и восстаний.¹

Кто такие сицилийцы (Siculi), давшие свое имя ост­рову, и действительно ли они пришли из Италии и вытеснили коренных островитян сиканов (Sicani) — это предмет для спора историков, изучающих древнюю историю. История Сицилии начинается с того момен­та, когда Siculi сами осознали, что их землю завоевы­вают и колонизируют два великих народа античности, знакомые с искусством мореплавания, — финикийцы и греки. Греки пришли примерно в 700 г. до н. э. и осно­вали города на побережьях восточной части острова.

К тому времени финикийцы уже осели на Сицилии, они приплыли из своих колоний в Африке и заняли запад­ную часть. Между этими двумя народами велись вой­ны, в которых преимущество было на стороне греков. Но финикийцы с великой африканской империей Кар­фаген за спиной все равно оставались реальной угро­зой для греков. В свободное от войны с финикийцами время греческие города-государства обращались к сво­ему обычному времяпрепровождению: мелким междо­усобным войнам и бунтам. Главным греческим городом были Сиракузы, прославившиеся тем, что его жители отразили нападение афинян; время от времени кто-нибудь из правителей Сиракуз, какой-нибудь Диони­сий, укреплял свою власть настолько, что на несколько лет его правления устанавливались мир и порядок. Не­смотря на некоторые трудности, это было счастливое время. Греки начали выращивать оливки и виноград. На огромной центральной равнине, с лугов которой Аид, бог подземного мира, похитил дочь богини плодородия, колосились нивы. На склонах гор паслись тучные стада. Беззаботная жизнь крестьян увековечена в идиллиях Феокрита. Однако уже тогда человек посягнул на богат­ства острова. Города, как греческие, так и финикийские, нуждались в кораблях для войны и торговли; и лесные деревья стали падать под топорами судостроителей. А по­ка Коридон развлекался в тени с Амариллисой, их козы пожирали побеги, которые могли бы возродить леса. Начались эрозия и высыхание. Почва была смыта со склонов гор, и славные ручейки, орошавшие долины, стали превращаться внизу в речушки, чьи русла напол­нялись зимой, но оставались голыми и сухими под лет­ним солнцем.

Идиллия продолжалась недолго; из-за своего геогра­фического положения Сицилия была вовлечена в вели­кие войны между Римом и Карфагеном. К 200 г. до н. э. весь остров оказался под римским господством. Рим­ляне обходились с островом довольно мягко: им было необходимо зерно, которое выращивали на острове, чтобы прокормить их огромную столицу. Случались и плохие времена. Островитяне страдали от поборов про­претора Верреса, которого обличал Цицерон; их также затронула война, развязанная Секстой Помпеем про­тив центрального правительства в Риме. Еще до этого земли были опустошены восстаниями рабов, преиму­щественно бывших военнопленных, которых римляне поселили на острове вскоре после пленения. Но рим­ские писатели мало что сообщают о Сицилии. Мы мо­жем заключить, что их молчание — свидетельство ти­хого процветания. Остров по существу стал греческим. Его жители, будь они по происхождению греки, фини­кийцы или Siculi, говорили по-гречески, хотя римские чиновники использовали также и латынь, а официаль­ные документы составлялись на обоих языках. В то же время было представлено некоторое количество коло­нистов из Италии, говоривших на латыни.

Упадок Римской империи и ее угасание на западе принесли новые несчастья на остров. Шторм в Мессинском проливе спас остров от вторжения Алариха и вестготов, но вскоре после этого Сицилия была атако­вана и на некоторое время захвачена вандалами, при­шедшими из Карфагена. Остров вновь был присоеди­нен к Италии при Одоакре и после него при остготском короле Теодорихе Великом, причем оба они заботливо относились к Сицилии, поскольку вандалы перекрыли экспорт зерна из Африки и вся Италия зависела от хлеба, выращенного на сицилийских полях. Но, невзи­рая на то, что оба этих правителя были достаточно осторожны, старались не злить сицилийцев и не пус­кать готских и других варварских поселенцев на ост­ров, их правление было непопулярным. Когда импе­ратор Юстиниан прислал армию из Константинополя, чтобы присоединить Сицилию к Византийской импе­рии, прежде чем двинуться на отвоевывание Италии у остготов, его войска повсюду на острове встретили радушный прием, и остготские гарнизоны отступили без боя. До окончания войны в Италии остготы совершали набеги на остров, но, в отличие от самой Италии, он избежал опустошения.²

Последовал короткий период затишья, во время ко­торого, правда, судя ко всему, на острове появились малярийные комары, неся с собой страшную болезнь, и в низко расположенных районах население стало со­кращаться. В середине VII в. несчастья продолжились. Мусульмане завоевали Сирию и Египет, а поскольку они планировали расширять свою империю на запад, Си­цилия была их очевидной целью. Их первый набег на остров датируется 652г., но только после того, как они завоевали противоположное побережье Африки в на­чале VIII в., натиск стал по-настоящему серьезным. Между тем был такой момент, когда казалось, что Си­цилия может стать центром возрожденной Европы. Им­ператор Констант, отчаявшись удержать восток против исламского нашествия, планировал перенести столи­цу из Константинополя обратно в Старый Рим. Когда оказалось, что его идея невыполнима, он обосновался в Сиракузах. Но его чиновники были напуганы тем, что он решил оставить Константинополь, и в один день 668 г., когда император принимал ванну, один из при­дворных убил его ударом мыльницы по голове. Пос­ле смерти Константина правительство вернулось в Босфор.³

В течение VIII в. византийские императоры смогли удерживать власть над Сицилией. Произошло, правда, несколько локальных конфликтов из-за недовольства островитян иконоборческой политикой императоров Исаврийской династии. Но в то же время греческая составляющая на острове усилилась. Не предпринима­лось никаких попыток навязать иконоборчество на острове; многие иконопоклонники с востока нашли там убежище; к тому же императоры в свете их конфликта с Римской церковью, а также из соображений административного удобства перевели провинцию из подчине­ния Римской епархии, к которой Сицилия принадле­жала прежде, в Константинопольскую. В IX в. мусуль­манские вторжения из Африки приняли серьезный обо­рот. Поводом было восстание одного из местных правителей, Евфимия, который провозгласил себя им­ператором и призвал на помощь арабов. Захватчики высадились на острове в 827 г. Евфимий был вскоре убит, но арабы не ушли. В 831 г. они взяли Панорм, или Палермо, который переименовали в аль-Мадинах и сделали его своим опорным центром. Они продвига­лись медленно, если не считать западную часть остро­ва, древнюю финикийскую территорию, где греческое влияние было самым слабым. Но в 842 г. они взяли Мессину, а в 857 или 858 г. — Кефаледий. Двумя года­ми позже захватчики укрепились в центральной части острова, взяв штурмом с помощью предателя почти неприступную крепость Генна, или Кастроджованни. Императоры сделали все возможное, чтобы спасти ос­тров, но византийский флот, который пришел в упадок при Исаврийской династии, лишь недавно начал воз­рождаться. Византийцы сумели спасли Южную Италию, куда арабы тоже вторглись, но когда византийская сто­лица Сицилии, Сиракузы, пала в 878 г., они ушли с острова. Таормина продержалась до 902 г., а несколько деревень на склонах Этны — чуть дольше, но к концу IX в. остров был под прочным арабским контролем.⁴

Арабы внесли оживление в сицилийский уклад. Они привезли лимон и апельсин, хлопок и сахарный трост­ник; правда, они быстро довершили начатое сицилий­скими козами, расточительно вырубая леса. Арабы были прекрасными торговцами; в период их правления Па­лермо превратился в международный рынок, где куп­цам из христианских городов Италии были так же рады, как мусульманским купцам из Африки и с Востока. Многие поселенцы, арабы и африканцы, пришли вслед за своими армиями на остров, особенно на восточную его часть; но христиан это очень мало обеспокоило. И в самом деле, с финансовой точки зрения их жизнь стала, возможно, даже лучше, чем при византийском правлении, поскольку налоги были не слишком высо­кие, и крестьянам не приходилось оставлять свои поля ради службы в армии. Правда, шли многочисленные мелкие войны. Вначале арабские эмиры сохраняли вер­ность африканским Аглабидам[1], но когда Аглабидов сменили неортодоксальные Фатимиды[2] и Зириды, си­цилийские правители провозгласили независимость и стали сражаться между собой и против африканцев, пытавшихся снова подчинить их. В начале XI в. визан­тийцы попытались отвоевать остров и даже преуспели в этом на какое-то время, но им пришлось отвлечься на нормандцев, вторгшихся в византийскую Италию.⁵ В 1060 г. нормандцы решили завоевать Сицилию. Они уже захватили большую часть Южной Италии и поняли, что для того, чтобы создать сильное королев­ство, им необходимо также установить контроль над Сицилией. Но в то время как завоевания в Италии совершались группой баронов под предводительством Роберта Готвильского по прозвищу Гвискард и его со­юзников из числа лангобардской аристократии, завое­ванием Сицилии занимались лишь Роберт Гвискард и его младший брат Рожер. Это оказалось долгим делом, поскольку у Готвилей было мало своих войск, и Гвискарду приходилось отвлекаться на проблемы на мате­рике, а у Рожера, который и сделал большую часть работы, под началом часто оставалось не больше ста рыцарей. Но появление нормандцев приветствовалось христианским населением, а их успеху способствовал разлад в среде мусульман. Трое эмиров — эмиры Тра-пани, Палермо и Джирдженти, — поделившие между собой контроль на острове, завидовали друг другу. Союз с Ибн ад-Тимнахом, эмиром Палермо, позволил нор­маннам получить плацдарм на острове. Они захватили Мессину в 1061 г. Первая их попытка взять Палермо в 1064г., вскоре после смерти Ибн ад-Тимнаха, потерпе­ла неудачу, но в 1068г. они разбили армию, послан­ную Зиридами из Африки для освобождения острова, после чего нормандцы стали медленно, но верно про­двигаться дальше. После взятия Сиракуз в 1085 г. и Бутеры с Ното в 1088 и 1091 гг. завоевание острова было успешно завершено. Пока Роберт Гвискард был еще жив, он провозгласил совместное владение остро­вом. Он заявил о своих правах сюзерена по отноше­нию к брату, но Рожер удержал за собой титул графа Сицилийского и контроль над островом и над Калаб­рией. После смерти Гвискарда в 1085 г. его наследники были слишком слабы, чтобы отстаивать свои права, и граф Рожер стал править как независимый государь под верховным сюзеренитетом Папы Римского, который на­делил нормандских правителей полномочиями завоевы­вать земли в Средиземноморье.

Рожер умер в 1101 г., и после него правил его вось­милетний сын, Симон, под регентством вдовствующей графини Аделаиды Савойской. Симон умер через два года, и после него правил его брат Рожер II, которому к тому времени тоже исполнилось как раз восемь лет. Аделаида правила как регентша до 1112г., когда Рожеру исполнилось семнадцать, а она сама была вовлечена в пагубный для нее брак с разведенным королем Иеру­салимским Балдуином I.

Рожер II унаследовал все могущество и все амбиции своей семьи. Он был намерен сделать Сицилию силой международного значения, господствующей в Средизем­номорье. Его попытки установить контроль над аква­торией Средиземного моря, завоевав побережья Туниса напротив Сицилии, оказались неудачными, но он до­стиг своей цели, завладев Мальтой и создав мощный флот. В 1127г. правитель нормандской Италии Виль­гельм I, герцог Апулийский, внук Гвискарда, умер. Не­смотря на противостояние папству и законные права князя Антиохийского, другого внука Гвискарда, Рожер завладел итальянским наследством. В 1130 г. он полу­чил титул короля Сицилии и в Рождество того же года был коронован в кафедральном соборе Палермо. За время своего последующего двадцатичетырехлетнего правления Рожер сделал свое королевство серьезной силой в европейской политике. Он постоянно ссорился с Папой и с германским императором, которым не нравилось усиление его власти. Рожер провел несколь­ко удачных атак на византийские территории, держал мусульман Туниса в постоянном страхе. В то же время он строго и рассудительно управлял своими владения­ми и старательно поощрял развитие торговли.

Его сын Вильгельм I, правивший в 1154—1166 гг., продолжил политику отца, хотя был более постоянен в своей поддержке папства, которому угрожал император Фридрих Барбаросса. Вильгельм I из-за своей жестоко­сти и непопулярности своих советников получил про­звание «Злой», и в его владениях, как на Сицилии, так и на материке, произошло несколько бунтов. Но спра­ведливость и законность его правления не вызывали сомнений. Правление его сына Вильгельма II, пережив­шего трудное время до своего совершеннолетия, оказа­лось более спокойным; его удостоили прозвания «Доб­рый», Данте же отвел ему место в Раю после смерти. Но в основном он придерживался курса, выбранного его отцом и дедом. Вильгельм II умер в 1189 г.

Правление трех этих нормандских королей приня­то считать золотым веком в истории Сицилии. Около столетия остров был центром сильного и процветаю­щего королевства, короли предпочитали его своим вла­дениям на материке. Палермо был их столицей и их любимой резиденцией. И в самом деле, и Вильгельм I, и Вильгельм II нечасто покидали это место, где они вели жизнь, больше напоминавшую жизнь арабских султанов, чем жизнь средневековых христианских пра­вителей, сознательно копируя в своих придворных це­ремониалах иератический стиль Византии. Их система правления основывалась на феодальных связях, что было необходимо для их территории на материке, где, в силу обстоятельств завоевания, находилось несколь­ко крупных бароний, которые непрочно держались под властью короны, и королям приходилось постоянно прилагать усилия, чтобы их власть признавали. На Сицилии же, где графу Рожеру в его завоеваниях по­могала лишь незначительная часть знати, было пожа­ловано мало феодов, и все они были небольшие по размеру. Этот правитель оставил большую часть ост­рова в своем королевском владении. При византийцах и при мусульманах города являлись практически не­зависимыми государствами со своим правительством. Когда король забрал себе большую часть острова, фе­одализация на Сицилии едва стронулась с места, но в будущем это должно было привести к лишениям и беспорядкам. Реальная власть над островом, а по мере возможности и материком, была сосредоточена в ко­ролевской курии, которая представляла собой любо­пытную комбинацию феодальной, византийской и мусульманской систем правления. Титулы были в боль­шинстве своем арабские или греческие. Управление провинциями осуществлялось не местной знатью, а чиновниками, назначенными курией. За редким исклю­чением, никому из вассалов не было позволено вер­шить суд, хотя они и пользовались всеми другими феодальными правами. Городами управляли люди, назначенные королем.

В королевстве говорили на нескольких языках. На материке, за исключением Калабрии, в общее употреб­ление вошел один из диалектов итальянского, а на острове большая часть населения говорила по-гречески; были также большие колонии мусульман, говоривших по-арабски, и несколько еврейских поселений. Двор говорил на нормандско-французском наречии, и росло число чиновников и приезжих с материка, говоривших на французском и итальянском. Законы и указы выхо­дили на латыни, греческом и арабском. У мусульман были свои суды, где судили по законам Корана, визан­тийское право было сохранено для греков. Мусульма­нам разрешалось свободно молиться в мечетях. Были попытки насадить католицизм среди греков, но от них вскоре отказались: богослужения продолжали идти в соответствии с греческим каноном, но греческое духо­венство должно было признать верховную власть Ка­толической церкви. Поскольку новый правящий класс исповедовал католическое христианство, на Сицилии наблюдается постепенный сдвиг в сторону католицизма, что нашло свое отражение в разговорном языке. Короли жестко контролировали церковь в своем государстве. Папство даровало им право быть постоянными папски­ми легатами; они заявляли, что «коронованы самим Господом», и сомневаться в их законах и решениях считалось святотатством. Но Папа объявил себя вер­ховным владыкой королевства, и был признан таковым.

Основной отличительной чертой нормандского правления было успешное привнесение гармонии в различные сферы жизни на Сицилии. Все заговоры и восстания были результатом деятельности чужеземной аристократии. Простой сицилиец с благодарностью относился к власти, которая хотя и была суровой и про­являла, быть может, чрезмерную опеку, но зато обес­печила ему справедливое правосудие и процветание, какого не знали его предки. Короли поддерживали тор­говлю и ремесла. Они создали и субсидировали большой торговый флот. Во время похода на Грецию Рожер II захватил в плен искусных ткачей шелка для развития зарождавшихся на острове шелковых мастерских. Ока­зывалось покровительство художникам различных стран и направлений. Великие храмы нормандской Сицилии служат идеальной иллюстрацией развивавшейся циви­лизации: нормандские зодчие использовали искусство греческих и мусульманских каменщиков и византий­ские строительные приспособления, арабских декора­торов и византийских мастеров мозаики; все это вмес­те объединилось в гармоничный и уникальный стиль. При дворе арабские портные вышили для короля хри­стианские тексты арабскими буквами на парадной ман­тии. Придворные посты занимали люди разного проис­хождения: адмирал Георгий Антиохийский, урожденный грек, епископ Сиракуз Ричард Палмер, англичанин, или ставший епископом Агридженто венгерский еретик. На арабских путешественников (таких, как Ибн Джубайр) глубокое впечатление производило процветание мусульманских областей, подчиненных королю. Ибн Джубайр обратил особое внимание на госпитали и бо­гадельни, содержавшиеся на средства и мусульман и христиан; он также с интересом отмечал, что христи­анские женщины на острове подражали мусульманкам: они надевали чадры и абы, выходя из дома, и никогда не вмешивались в разговор.⁶

Таким образом, на Сицилии к концу XII в. населе­ние состояло из традиционно враждебных групп, но тем не менее мирно сосуществовавших и двигавшихся уже в направлении подлинного национального самосо­знания. Нормандским королям, как бы спесивы и не­разборчивы в средствах они ни были, следует воздать должное за это невероятное достижение. Но золотой век был недолог. Королевская семья начала редеть. Когда в 1189 г. Вильгельм II умер, наследовать ему должна была сводная сестра его отца (посмертная дочь Рожера II) Констанция. Четырьмя годами ранее, в возрасте тридцати одного года, Констанция вышла замуж за старшего сына германского императора Фридриха Барбароссы, Генриха Гогенштауфена, который был младше ее на одиннадцать лет. Генрих и Констанция заявили свои претензии на трон; право Констанции унаследовать корону было утверждено парламентом Сицилийского королевства во время ее помолвки. Но ни на Сицилии, ни на материке никому не нравилась перспектива восшествия на престол германского коро­ля. В результате интриг корона перешла к Танкреду, графу Лечче, незаконнорожденному внуку Рожера II. Генрих Гогенштауфен был слишком занят в Германии, исполняя обязанности регента, в то время как его отец отправился в Третий крестовый поход (в котором, кста­ти, и погиб годом позже), и не мог пойти на юг защи­щать право своей жены на Сицилийское наследство.

Правление Танкреда было неспокойным. Знать его недолюбливала, мусульмане бунтовали против него. Танкред заключил в тюрьму вдову своего предшествен­ника, Иоанну Английскую, и прибытие ее брата, Ри­чарда Львиное Сердце, отправившегося в крестовый поход и по пути заглянувшего на Сицилию, поставило Танкреда в еще более затруднительное положение, ко­торое ничуть не улучшилось с одновременным прибы­тием французского короля. Танкреду удалось в конеч­ном счете заручиться дружбой Ричарда, обещавшего ему союз против Генриха и Констанции, но это принесло сицилийскому государю мало пользы, поскольку оскор­било французского короля, а английская армия отпра­вилась дальше в крестовый поход. В 1191 г. Генрих вошел в Италию, был коронован в Риме и стал импе­ратором. Он двинулся на юг, дошел до Неаполя и Салерно, где оставил императрицу Констанцию. Затем ему пришлось отступить, и Констанция попала в руки к Танкреду, но по приказу Папы ее вскоре отпустили. Император не смог возобновить военные действия до 1194г. В начале 1194г. Танкред умер, оставив престол своему малолетнему сыну Вильгельму III при регент­стве своей вдовы, королевы Сибиллы. Когда Генрих, к тому времени уже упрочивший свою власть в Герма­нии, появился на юге Италии во главе огромной ар­мии, сопротивление было бесполезно. Сибилла сдалась на условиях, которые не были выполнены. Она сама оказалась в заточении, многие из ее соратников под­верглись жестокой расправе, а малолетний король ка­нул в неизвестность.⁷

Генрих был возведен на сицилийский престол, коро­нация прошла в Палермо на Рождество 1194 г. Кон­станция не присутствовала на церемонии, она содержа­лась под охраной в маленьком апулийском городке Еси в ожидании рождения ребенка. Поскольку ей было уже сорок лет и на протяжении девяти лет супружества у нее не было детей, были приняты меры, чтобы исклю­чить все сомнения в подлинности ее материнства. Не менее девятнадцати кардиналов и епископов собрались в шатре на рыночной площади Еси, где 26 декабря Кон­станция родила сына, которого нарекли Фридрихом.⁸

Генрих был суровым правителем, и вскоре его воз­ненавидели на Сицилии даже больше, чем на материке. Это был умный, но холодный человек, чьи честолюби­вые устремления подчинить своей самодержавной вла­сти всю территорию Германии и Италии от Северного моря до Африканского пролива и сделать их наслед­ственными владениями его семьи почти увенчались успехом. Но сицилийцы, которыми до недавнего вре­мени правили местные государи, соблюдавшие интере­сы островного населения, не имели ни малейшего жела­ния плестись в хвосте этого имперского обоза. Генрих надеялся задобрить сицилийцев, назначив императри­цу родом с Сицилии регентшей на острове и принадле­жащей острову территории на материке; но при этом Констанцию он рассматривал лишь как свое орудие. В действительности правил германский сенешаль, Мар-квард фон Аннвейлер, и его власть была подкреплена германскими войсками. Констанция напрасно протес­товала. В 1197 г., когда Генрих вновь приехал на Сици­лию, имел место заговор с целью убить его, и, судя по всему, Констанция и Еапа были к нему причастны. Генриха вовремя предупредили, и в результате он стал править куда более сурово, чем прежде. Все вздохнули с облегчением, когда несколько месяцев спустя, 28 сен­тября 1197г., император умер в Мессине от внезапного приступа дизентерии.⁹

Смерть Генриха не принесла мир на остров. Вдов­ствующая императрица взяла бразды правления в свои руки, прогнав германцев и окружив себя местными сановниками. Но ее власть была непрочной. К счас­тью, она нашла деятельного друга и наставника в лице Иннокентия III, нового Папы, избранного в январе 1198г. Сама императрица была уже слаба здоровьем и тревожилась за будущее своего сына. Она составила за­вещание, согласно которому после ее смерти королев­ством должен был править Государственный совет, но сын Констанции попадал под опеку Папы. Фридрих в возрасте трех с половиной лет был официально коро­нован в Палермо в мае 1198г. Через шесть месяцев Констанция умерла.¹⁰

Детские годы Фридриха вплоть до его совершенно­летия были беспокойными и несчастливыми как для королевства, так и для короля. Иннокентий, будучи сюзереном королевства и опекуном юного короля, тщет­но пытался контролировать правительство. Плелись бесконечные интриги и шли мелкие войны между Валь­тером Палеарским (канцлером и главой Государствен­ного совета), бывшим сенешалем Марквардом и еще одним германем, Дипольдом фон Фобургом, которому Генрих даровал власть над Салерно. Одна из дочерей Танкреда сбежала из плена, и ее муж Готье де Бриенн получил от Папы обширные владения в Апулии и стал военачальником понтифика Папы в королевстве, не оставив, правда, при этом претензий своей супруги на престол. Пизанцы и генуэзцы бились друг с другом на побережьях, в особенности — в районе Сиракуз, каковые и были заняты последними. К счастью для коро­левства, Марквард умер в 1201 г. в результате неудач­ной операции по удалению камня, а Готье де Бриенн — от ран в 1205 г. Вальтер Палеарский и Дипольд подчи­нились Папе, который прислал своего племянника, Герарда, кардинала церкви Св. Адриана, в качестве пап­ского легата для надзора за сицилийским правитель­ством. Следующие два года протекли более спокойно, не считая кровавого бунта мусульман и постоянных грабежей, учиняемых германскими авантюристами.¹¹

В декабре 1208 г. Фридриху исполнилось четырна­дцать и его несовершеннолетие закончилось. Он при­нял власть в разоренном королевстве. Коронных земель почти не осталось — Папа роздал большую часть по­местий; различные сеньоры заняли земли, с которых их нельзя было согнать. Только благодаря подношени­ям от крупных городов Фридрих получил достаточно денег, чтобы начать править. Папа, получавший по за­вещанию Констанции ежегодно более тысячи унций золота в награду за опекунство над королем, а также возмещение всех расходов на защиту королевства, за­явил, что потратил еще 12 800 унций золота на под­держание порядка на острове. Фридрих начал царство­вать с этим долгом на шее.

При Фридрихе остров возвратил себе часть былого величия. Фридрих любил Сицилию больше, чем все остальные свои владения. Он вырос во дворце в Па­лермо, окруженном прекрасными садами, и всю жизнь повторял, что только там чувствовал себя дома. Там располагался его двор, там родились его дети, но сам Фридрих редко там появлялся. У него было слишком много дел. Со временем он навещал остров все реже и реже, предпочитая свободное время проводить на от­дыхе в одном из своих замков или охотничьих доми­ков на материке в Апулии. Фридрих обеспечил Сицилии справедливое и упорядоченное правление: он ре­формировал законы таким образом, чтобы искоренить коррупцию как в общественных, так и в частных де­лах, выгнал генуэзцев, которые эксплуатировали ост­ров из своей колонии в Сиракузах. Но Фридриху при­шлось применять силу, чтобы добиться желаемого. Он был непопулярным правителем. Сицилийцы помнили, что он сын жестокого германца — Генриха VI. Они видели, что его честолюбивые планы простираются на Северную Италию и дальше за Альпы. И император­ская коронация Фридриха в 1220 г. не вызвала у них энтузиазма. Хоть Фридрих и оставил свою жену Кон­станцию Арагонскую регентшей на Сицилии, она не снискала преданности своих подданных. В 1212 г. на­чался страшный голод. Сарацины на острове под пред­водительством разбойника Морабита подняли восста­ние, и прошло десять лет, прежде чем оно было подав­лено, а Морабит повешен в Палермо. Тогда всех мусульман выслали на материк, в северную Апулию. Только после этих кампаний, проведенных в 1222 и 1223 гг., знать, поднимавшая локальные бунты, была сломлена, а ее земли конфискованы в пользу короны.

Фридрих был деятельным, но жестоким королем. Реформа законодательства, которую он провел, была справедливой, но он насаждал новые законы силой. Кроме того, для успешного ведения войн людей при­зывали в армию, и чтобы содержать армию, были под­няты налоги. После наведения порядка деспотизм Фридриха был направлен в мирное русло: он поддер­живал торговлю и производство, так же как и его нор­мандские предки, основывал новые города и привлекал иммигрантов, которые могли оказаться полезными, ус­тановил твердую монету и снизил пошлины на ввоз товаров. Убедившись, что все его подданные обеспече­ны справедливым судопроизводством, Фридрих дал им возможность получать образование в новом универси­тете, который основал в Неаполе. Правление Фридриха принесло на остров мир и процветание, несмотря на высокие налоги и утечку мужского населения. Но си­цилийцы понимали, что все уже иначе, чем во времена нормандских государей, при которых Сицилия находи­лась в сердце независимого королевства. Тогда провин­ции на материке управлялись из Палермо, и норманд­ские короли, несмотря на все свои амбиции, остались по существу королями Сицилии. Теперь же король Сицилии был также и императором и правителем Се­верной Италии. Даже в самом Сицилийском королев­стве Фридрих не оказывал предпочтения острову перед материком. Он пытался привнести равенство в отноше­ния двух этих территорий, и к тому же военные нужды действительно заставили его сосредоточить внимание больше на материке, чем на острове. Непрерывные распри Фридриха с Папой смущали набожных жителей острова, особенно если учесть, что он, в отличие от нор­мандских королей, так и не добился от папства статуса легата и официального контроля над сицилийской Цер­ковью. Население острова так и осталось преимуще­ственно греческим, хотя число католиков резко увели­чивалось, и выкресты из ислама, которые остались на Сицилии, когда всех мусульман выслали, похоже, ассо­циировали себя с ними. Но, несмотря на разношерст­ность сицилийцев, их национальное самосознание становилось все сильней, основываясь на затаенном не­годовании. Сицилия после короткого периода незави­симости оказалась затянутой в трясину европейской политики. Пока был жив блистательный император, все могло быть хорошо, поскольку он был добрым прави­телем и все знали, что сердце его принадлежит Сици­лии (даже если некоторые его действия говорят об обратном). Однако невозможно было предсказать, как обернутся дела при менее могущественном государе, если горделивые сицилийцы не получат должного ува­жения и внимания, которые считали своим несомнен­ным правом.¹²

Глава I

СМЕРТЬ АНТИХРИСТА

В январе, в самом начале 1251 г., в Лион, где Папа Иннокентий IV жил в изгнании, прибыл посланник. Он ехал так быстро, как только позволяла зимняя непого­да, чтобы принести важную весть: три недели назад в декабре 1250г. император Фридрих II умер от скоро­течной лихорадки в замке Фиорентино в Южной Ита­лии. Взволнованному Папе казалось, что теперь все беды Церкви закончились: антихрист погиб, «род га­дюк» потерял своего предводителя. «Да возрадуются небеса, — тут же написал он к верующим на Сици­лии, — да наполнится весельем земля, ибо с падением тирана Господь Всемогущий сменил бури и грозы, ко­торые посылал на ваши головы, на ласковый ветерок и питающий влагой дождь». Радость Иннокентия разде­лили его друзья и сторонники по всей Европе. Им ка­залось, пришло время, пока вражеские силы оплакива­ют своего вождя, нанести удар и уничтожить их. В по­слании, адресованном народу Милана, папский легат Григорий Монтелонгийский призывал к насилию с мстительным ликованием, имевшим мало общего с хри­стианским милосердием.

Легко понять радость Папы, поскольку папству за всю его долгую историю никто не оказывал сопротив­ления столь грозного, как Фридрих II Гогенштауфен. Он был императором и одновременно главой самой могущественной семьи в Германии. От матери он получил в наследство Сицилийское королевство с принад­лежавшими ему землями Италии, простиравшимися от оконечности полуострова до самых предместий Рима. Его дед Фридрих I Барбаросса снискал больше блеска и славы, чем любой другой император со времен Карла Великого. Отец Фридриха II, Генрих VI, был даже бо­лее могущественным и жестоким государем. Проживи он дольше, он мог бы сделать императорский трон на­следственным достоянием династии Гогенштауфенов. Папство боролось с обоими императорами, поскольку их концепция императорской власти противоречила папской концепции мировой теократии во главе с пре­емником Св. Петра. С Барбароссой папство заключило перемирие. Генрих VI, получив благодаря своей женить­бе на Констанции Сицилийское королевство, что суще­ственно увеличило его возможности, казалось, был бли­зок к победе, но внезапно умер. Его сын Фридрих был еще мальчиком, слишком юным, чтобы воссесть на им­ператорский трон, за который бились разные претен­денты, погружая империю в хаос. Папство восторже­ствовало при блистательном Иннокентии III, но он, как бы ни была велика его власть, боялся распада импе­рии. Вдова Генриха Констанция Сицилийская умерла вскоре после своего мужа, и когда она, чтобы обеспе­чить безопасность своему сыну, оставила его на попе­чительство Папы, Иннокентий совершил серьезную ошибку. Положившись на благодарность мальчика, он заявил его права на имперское наследство. Фридрих II стал королем Германии в 1215 г., когда ему был двад­цать один год, а тремя годами позже он стал импера­тором.

Папа Иннокентий умер в 1216г., так и не узнав, какие беды принесет церкви его подопечный. Преем­ник Иннокентия, Гонорий III, который был наставни­ком Фридриха, вскоре обнаружил, что на молодого императора религиозное воспитание оказало мало вли­яния и что тот не чувствует себя связанным чувством благодарности по отношению к папству. Фридрих обе­щал, что в обмен на императорскую корону он уступит сицилийский престол своему несовершеннолетнему сыну, а сам отправится в крестовый поход. Но став им­ператором, не выказывал ни малейшего желания вы­полнить первое обещание и не слишком торопился выполнять второе. Гонорий был добросердечным чело­веком и не хотел думать плохо о своем бывшем воспи­таннике. Он, хоть и не без укоризны, позволил Фрид­риху действовать на свое усмотрение. Но Гонорий умер в 1227 г., а его преемник, Григорий IX, уже не был склонен к компромиссам. Он не любил Фридриха и не доверял ему. Григорий выразил протест против удер­жания Сицилии за императором, предал Фридриха ана­феме за то, что он не отправился в крестовый поход, и снова предал анафеме, когда тот все-таки отправился в Святую Землю. Успех Фридриха в Святой Земле, где он вернул Иерусалим христианам, был небескорыстным, поскольку он женился на наследнице Иерусалимского королевства; впрочем, и сами победы Фридриха были ненадежны, как ясно видела знать Иерусалимского ко­ролевства. Он умело воспользовался временной слабо­стью мусульман, чтобы достигнуть соглашения, кото­рое легко могло быть нарушено, как только мусульмане восстановят свои силы. Но возвращение Иерусалима обеспечило ему уважение в Европе, и когда Фридрих, вернувшись, обнаружил, что на его итальянские земли вторглись папские войска, всеобщие симпатии были на его стороне. Нападение Папы на земли крестоносца, воевавшего в Святой Земле, взбудоражило обществен­ное мнение христианского мира. Даже Людовик Свя­той, король Франции, был потрясен. И когда Папа вскоре стал проповедовать Священную войну против императора, сама эта идея стала казаться нелепой. Но Папа был непреклонен. Жестокое противостояние дли­лось весь период его понтификата и было продолжено его преемниками.

С материальной точки зрения Папа не мог соперни­чать с империей. Папство зависело от добровольных пожертвований верующих. Преимущество Папы заклю­чалось в обширной, хорошо построенной церковной организации, главой которой он являлся, но он не мог рассчитывать ни на покорность всех своих епископов, ни на регулярное поступление причитающихся ему де­сятин и налогов. У него не было своей армии, если не считать рекрутов, набиравшихся в папском государстве. Он мог бы воззвать к сочувствию итальянских гвель­фов, но те были повсюду слишком заняты борьбой с гибеллинами, чтобы чем-то еще помочь Папе. Даже его собственная Римская епархия часто изменяла ему. Рим­лянам нравилось править самостоятельно и назначать своих чиновников и сенаторов. Многие Папы были вынуждены половину своего понтификата провести в изгнании.

Преимущество было в основном на стороне импера­тора, но его власть на самом деле никогда не была такой могущественной, какой казалась. У него не было того контроля над Германией или над Северной Ита­лией, какой был у его деда. За годы, прошедшие после смерти Генриха VI, князья Германии и власти итальян­ских городов приобрели такую независимость, какую Барбаросса никогда бы не потерпел. В Германии, что­бы получить поддержку местных князей, Фридрих II был вынужден подкупить их, дав им большие полно­мочия. В Италии он мог положиться скорее на арис­тократов, симпатизирующих империи, чем на собствен­ных императорских чиновников. Во время его правле­ния в большинстве итальянских городов возникла императорская партия, обычно называемая партией гибеллинов — в честь родового замка Гогенштауфенов в Вайблингене, в противовес папистский партии, обыч­но называемой партией гвельфов — в честь династии Вельфов Саксонских, — которую Папы поддерживали в борьбе против Гогенштауфенов. К тому времени Папа стал всего лишь главой партии итальянских гвельфов так же, как император стал всего лишь главой партии гибеллинов. Для императора, в значительно большей степени, чем для Папы, это означало отказ от власти. У Фридриха никогда не было большой армии. Герман­ские князья неохотно давали ему войска, и он не мог позволить себе отстаивать там свои интересы. Италь­янские гибеллины думали только о борьбе с местными гвельфами. Фридрих всецело зависел от войск, собран­ных в его собственном королевстве на юге Италии. Армия Фридриха никогда не насчитывала больше пят­надцати тысяч людей, из которых лишь немногие были хорошо подготовленными воинами. Народное ополче­ние какого-нибудь маленького итальянского городка могло сопротивляться ему, укрывшись за городскими стенами, долгие месяцы. Он мог быть императором и королем Германии, Бургундии, Сицилии и Иерусалима, но за его громкими титулами было слишком мало ре­альной власти, чтобы удержать эти земли за собой.

Однако в этом противостоянии дело было не столько в материальном и численном превосходстве, сколько в престиже и общественном мнении. На стороне Фрид­риха II было очарование, все еще связанное со слово­сочетанием «Римская империя». Человек средневеко­вья, уставший от свалившихся на него бед, оглядывал­ся назад в надежде вернуть времена великого мирового господства Древнего Рима, чьи правители построили дороги, которыми в то время еще продолжали пользо­ваться, и канализацию и акведуки, которые потихонь­ку приходили в негодность; человек средневековья меч­тал об императоре, который вернет утраченное вели­чие. Карлу Великому это почти удалось, а позднее — Фридриху Барбароссе. Фридрих II унаследовал вместе с титулом уважение и надежду людей, все еще предан­ных имперской идее. Он сам прекрасно это осознавал. Его целью было сделать свою номинальную власть реальной, стать Цезарем, наследником Константина и Юстиниана, а не только Карла Великого. Выросший в Сицилии, где его нормандские предки создавали свой двор, в подражание византийскому, он жаждал того могущества, каким обладали византийские императоры, которые, подобно наместникам Бога на земле, хоть и почтительно относились к церкви, но на самом деле обладали высшей теократической властью. Император­ская корона никогда прежде не украшала столь умную голову. С точки зрения интеллекта Фридрих был в числе самых выдающихся людей своего времени. Он был талантливым лингвистом, свободно владевшим французским, германским и итальянским, латынью, греческим и арабским. Он хорошо знал право, медици­ну и естественную историю, интересовался философи­ей. Хоть внешне он и не представлял интереса — низ­корослый и склонный к полноте, рыжеволосый, крас­нолицый, близорукий, он при желании мог кого угодно очаровать своим умом. Казалось, его способности дол­жны были бы ему помочь в достижении поставленной цели, но получилось, что он стал жертвой собственно­го ума. Император, которого люди хотели видеть, дол­жен был быть традиционной, патриархальной фигурой, вроде Барбароссы и Карла Великого, а не человеком, нетерпимым к условностям феодального мира. Фрид­рих презирал глупцов и высмеивал нравоучительное благочестие. Ему нравилось ошарашивать людей сме­лостью своего мышления. Он не принимал во внима­ние чужие слабости, а его вера в свое высокое пред­назначение привела его к тому, что он отбросил поня­тия чести, которых принято было придерживаться в его время. Он потакал своим слабостям и был довольно жестоким человеком. В своем пресловутом гареме в Палермо он держал в заточении, с высокомерным пре­небрежением, несчастных юных княгинь, на которых по очереди женился. Для своих законных сыновей, которые придерживались более традиционных взглядов, Фридрих был суровым и невнимательным отцом. У него были преданные поклонники, но очень мало друзей. Мир в основном относился к Фридриху с подозрением. Других монархов, которые были готовы поддержать его против папства, император оттолкнул своим амораль­ным поведением и богохульством. Для своих врагов, напуганных его необычным умом и бесстрашием, Фрид­рих был воплощением антихриста.¹³

Никто из Пап, боровшихся с Фридрихом, не был так умен, как он. Гонорий III был добродушным, но беспо­мощным человеком. Григорий IX и Иннокентий IV были людьми суровыми и волевыми, оба — неутоми­мые слуги Церкви, но ни один из них не обладал ши­ротой или оригинальностью мышления. Папство, одна­ко, меньше зависело от личных качеств своего вождя, чем империя. В империи была заключена смутная нос­тальгическая идея, которую можно было реализовать только при мудром, уважаемом и сильном императоре. Устройство империи было довольно расплывчатым и бесформенным. Папство же опиралось на поколения церковных юристов и мыслителей. Оно было тщатель­но организовано, чтобы оказывать влияние на весь христианский мир. Его права и претензии были четко сформулированы. Фридрих мог сколь угодно справед­ливо сомневаться в подлинности «Константинова дара», но в тот век слепой веры немногие разделяли его со­мнения. Папа, как наследник Св. Петра, мог утверж­дать, что его должность была учреждена Христом и что она возносит его, пусть даже простого смертного, над грешным человечеством. У сана же императора, несмот­ря на весь блеск, не было божественного происхожде­ния. Коронация могла поставить его выше других лю­дей, но он оставался грешным человеком, и именно Папе надлежало проводить коронацию. Благодаря сво­ей отлаженной структуре и религиозному престижу папство было сильнее империи; но у него была воз­можность проиграть. Церкви плохо служили ее слуги. Поступало все больше жалоб на приверженность духовенства земным благам и на его алчность, праздность и потакание собственным слабостям. Религия все еще процветала среди мирян, но духовенство больше не служило образцом для подражания. Святые все еще встречались, но их редко можно было найти на епис­копской кафедре. Напротив, святыми становились про­стые люди, вроде Франциска Ассизского, на чью дея­тельность власти смотрели с некоторым подозрением. И хотя Папы сами демонстрировали благочестие, кото­рое вызывало уважение, их дело было осквернено сред­ствами, которые они использовали. Поскольку власть папства держалась скорее на духовном превосходстве, чем на материальном, понтифики не устояли перед соблазном и использовали духовное оружие излишне расточительно. Папа Григорий VII унизил короля Гер­мании в Каноссе, отлучив от церкви, но на самом деле подчиниться Генриха IV вынудили дипломатические соображения. Даже Папа Иннокентий III своими успе­хами во многом обязан своему политическому чутью. Анафема, которая не предусматривает никакого физи­ческого воздействия, может быть эффективной, только когда моральная сторона вопроса была абсолютна яс­ной. То же можно сказать и о Священной войне. В этом случае обещания духовного вознаграждения недостаточ­но, пока дело не станет по-настоящему привлекатель­ным с моральной точки зрения. Или же требовался материальный стимул. Урбан II организовал Первый крестовый поход в атмосфере подлинного религиозно­го энтузиазма, но многие крестоносцы шли также в надежде получить часть пресловутых богатств Востока. Крестоносцы, которых Иннокентий III отправил вое­вать с альбигойскими еретиками, были суровыми, чес­толюбивыми людьми, откровенно стремящимися к лич­ной выгоде; Иннокентий, несмотря на весь свой автори­тет, не смог помешать рыцарям Четвертого крестового похода нарушить его приказ; крестоносцы нашли более выгодную цель, чем безнадежное дело защиты христи-ан в Палестине. Когда Григорий IX и Иннокентий IV призывали к Священной войне против императора, людей останавливали не только моральные соображе­ния, они просто не видели в этой войне никакой для себя выгоды. Было похоже, что папство использует Священную войну просто ради своих политических це­лей, и это были цели, достижения которых не желали многие добрые христиане.

Не следует судить пап слишком строго. Они ясно видели — чтобы достичь идеальной теократии Григо­рия VII[3], которая на самом деле отнюдь не являлась идеальной, такие противники, как Фридрих II, должны быть побеждены любой ценой. Но в действительности им не было нужды так стараться. Империя уже проиг­рала битву, разрыв между идеалом и реальностью был значительнее, чем в случае с папством, и она еще мень­ше была готова выдержать долгую борьбу. Блестящие личные качества Фридриха II дали империи последнюю пугающую видимость величия, но он ничего не мог сде­лать, чтобы спасти ее. Настоящую угрозу для Пап пред­ставляло совсем не то, чего они боялись: опасно было не то, что империя может восторжествовать, а то, что, разгромив империю, папство таким образом может со­вершить самоубийство.

Мудрый наблюдатель мог уже видеть, что время прежней многонациональной империи прошло. Стрем­ление человечества к миру и покою, которые может обеспечить одно всемирное государство, не угасло, и никогда не угаснет. Но трудности на пути к достиже­нию единства теперь были очевидны. Национальные нужды и традиции различались все сильнее, плохо раз­витые коммуникации создавали слишком много барье­ров. Стали возникать исходя из географической целе­сообразности новые небольшие унии. Император, не­смотря на свой вселенский титул, в действительности был лишь королем земель Центральной Европы, при­чем королем, чья власть зиждилась на привнесенной идее, в отличие от его собратьев во Франции и в Ан­глии, чья власть глубоко укоренилась в реальности. В следующем столетии у империи нашлись красноре­чивые адвокаты, но они защищали уже проигранное дело. Будущее было за национальными королевствами. Не только Западная империя переживала упадок. По всему миру гибли империи раннего средневековья. За­конный наследник Рима, Византия, где сохранялись римское право, греческий язык и культура и Православ­ная церковь, связавшая людей различных националь­ностей в единое государство с городом, который Кон­стантин сделал столицей, в течение девяти веков оста­валась подлинным наднациональным христианским государством. Но бесконечные нападения врагов на всех фронтах сократили территорию этого государства, а социальные и экономические проблемы истощили его силы. Турки вторглись в Малую Азию, нормандцы из Северной Италии и с Сицилии представляли постоян­ную угрозу для европейских провинций империи. Сла­вянский национализм привел к восстанию на Балканах. В 1204г. сам Константинополь — момент особенной слабости — пал под натиском союзников венецианцев и рыцарей, связанных обетом пойти в Четвертый кресто­вый поход. Латинская империя, основанная крестонос­цами, была империей лишь номинально. Империя в изгнании, основанная византийцами в Никее, была ско­рее не империей, а королевством, где греки и другие православные могли найти убежище и вынашивать план мести. Восточная Европа больше не была единой, а сам Константинополь, до недавнего времени казавшийся незыблемой столицей великой империи, стал лишь иг­рушкой в международной политике.¹⁴

В мусульманской мире халифат Аббасидов[4], давний враг Византии, тоже клонился к закату. Власть хали­фов, подорванная наемниками — тюрками, уже давно была чисто номинальной, и хотя в XIII в. последний из них, аль-Мустасим, успел насладиться несколькими годами независимости, он вскоре, в 1258 г., погиб вме­сте с полумиллионом своих подданных во время резни, устроенной монголами при разграблении Багдада. Из враждебных династий, претендовавших на халифат, династия испанских Омейядов[5] угасла не один век на­зад, а последний фатимидский халиф Египта был свер­гнут в 1171 г. Саладином. Саладину и его династии Эйюбидов почти удалось объединить мусульман, но, несмотря на все свои блестящие успехи, они были про­сто семьей курдских авантюристов и не могли похвас­таться престижной биографией. В 1250 г., в год смерти Фридриха II, египетский султан из династии Эйюбидов был убит, и власть над Египтом попала в руки военной клики, военачальников — мамлюков турецкого проис­хождения. Из множества мелких государств, на которые теперь распался мусульманский мир, мамлюкский султанат Египта был самым деятельным и честолюби­вым.¹⁵

Даже в Восточной Азии шел тот же процесс. В Ки­тае блестящая империя Сунь, давно миновавшая пору своего расцвета, искалеченная, ковыляла к своему окон­чательному закату в 1279 г. Южнее Китая империя кхмеров, объединившая Индокитай под властью монар­хов Ангкора, близилась к распаду, ей оставалось лишь несколько десятилетий. Во всем мире только одна ве­ликая империя, казалось, процветала, и она была та­кой необычной и пугающей, что не подпадала ни под одну известную категорию. Монгольская империя пре­восходила своими размерами и жестокостью своих во­инов, все известные миру империи, и все же даже она вскоре ощутила веяния того времени. В то же столе­тие, когда умер ее основатель, Чингисхан, каждая ветвь его династии приняла религию и культуру того народа, которым правила, и великий хан в Каракоруме уже не был их повелителем.¹⁶

При таком положении дел во всем мире люди вско­ре могли бы задаваться вопросом: сможет ли папство стать великой вселенской теократией, о которой мечта­ли Григорий VII и Иннокентий III? Папы подорвали власть Гогенштауфенов, чей последний великий прави­тель был мертв. Но теперь, когда империя Гогеншта­уфенов сломлена, что они воздвигнут на ее месте? Слишком занятые империей, не забросили ли они за­падные королевства? Смогут ли понтифики сами создать в Италии, от контроля над которой зависит их власть, эффективное правительство, или им придется прибег­нуть к помощи посредников, которые в результате мо­гут нанести еще больший ущерб их делу?

Глава II

НАСЛЕДСТВО ГОГЕНШТАУФЕНОВ

Император Фридрих был женат трижды. Его пер­вую жену, Констанцию Арагонскую, выбрал для него Папа Иннокентий III. Намного старше Фридриха, Кон­станция была вдовой короля Венгрии. Констанция умерла в 1222 г., оставив одного сына, Генриха, кото­рого еще ребенком сделали Римским королем и прави­телем Германии. Но Генрих не любил своего отца и не одобрял его политику. После множества интриг и ссор его лишили власти в 1234 г., и он неожиданно погиб, упав с лошади в 1242 г. От его брака с Маргаритой Ав­стрийской родились двое сыновей, Генрих, вроде бы признанный Фридрихом II на какое-то время наслед­ником Сицилийского королевства, но умерший, по-ви­димому, раньше своего деда, и Фридрих, который про­жил ненамного дольше. Второй брак Фридриха был заключен с наследницей Иерусалимского престола Иоландой (или Изабеллой) де Бриенн. Она умерла при родах в 1228 г., оставив после себя сына, Конрада, ко­торый, будучи семи дней от роду, стал законным коро­лем Иерусалимским. В 1234 г. Фридрих женился в тре­тий раз — на Изабелле Английской, сестре короля Ген­риха III. Она также умерла раньше своего мужа и оставила одного сына, названного Генрихом. У Фрид­риха было несколько незаконных детей. Наиболее при­влекательным из них был сын уроженки Кремоны, мальчик по имени Энцио, который получил титул короля Сардинии. Всего за несколько месяцев до смерти Фридриха Энцио был захвачен в плен во время битвы с болонцами и провел остаток своей жизни пленником. Любимчиками Фридриха были двое его детей от Бьян-ки да Ланца из рода графов Лоретских. Дочь Бьянки Констанция еще ребенком — к ужасу Папы — была выдана замуж за императора-схизматика Никеи, немо­лодого уже человека, который унизил свою невесту, открыто предпочтя ей одну из ее фрейлин. Сын Бьян­ки, Манфред, претендовавший на признание его закон­ным сыном, был к моменту смерти отца красивым во­семнадцатилетним юношей. Еще один внебрачный сын императора, Фридрих Антиохийский, рожденный во время крестового похода императора, теперь был им­ператорским наместником в Северной Италии.¹⁷

В своем завещании император оставил Сицилийское королевство старшему из своих законных сыновей, Конраду, которому оно и полагалось по праву наследо­вания. Конрад уже был избран Римским королем и наследником императорского титула. Младшему сыну, Генриху, должно было достаться либо Бургундское ко­ролевство, либо Иерусалимское. Это был бесполезный подарок — король Бургундии, доставшейся Гогенштауфенам от жены Фридриха I, обладал лишь титулом, дающим некие смутные феодальные права, передавать же по наследству Иерусалим мог только Конрад, а не Фридрих, и рьяно следящие за исполнением законов заморские бароны Иерусалимского королевства никог­да бы не допустили, чтобы трон без их согласия был передан правителю, в чьих жилах не течет кровь их государей. Если бы Конрад умер бездетным, Генрих должен был унаследовать германские и сицилийские земли, принадлежавшие их семье. Из незаконных де­тей императора ни Энцио, в своем заточении, ни Фрид­рих Антиохийский не были упомянуты в завещании, но Манфред получал большой удел в Северной Италии в качестве князя Тарентского; он также был назначен бальо — или наместником — всей Италии до тех пор, пока Конрад не придет и не примет правление; он так­же должен был унаследовать Сицилийское королев­ство — или просто королевство (Regnum), как теперь называли его итальянские хронисты — в случае, если прервется род законных наследников.¹⁸

Желание императора в основном осуществилось. В далеком Иерусалиме его смерть ничего не изменила. Местные бароны, которые сопротивлялись его попыт­кам править ими, по-прежнему признавали Конрада своим законным королем, и в его отсутствие они дове­рили правление следующему после него совершеннолет­нему наследнику — королю Генриху I Кипрскому, хотя в реальности Иерусалимским королевством правил французский король Людовик Святой, который все еще оставался в Святой Земле после своего прискорбно закончившегося египетского крестового похода.¹⁹ В Ев­ропе же торжество Папы Иннокентия IV по поводу смерти антихриста оказалось преждевременным. Кон­рад, который в то время был в Германии, смог восста­новить там надлежащий порядок, чтобы наконец пе­рейти Альпы в южном направлении в январе 1251 г. Антикороль[6], Вильгельм Голландский, которого Папа назначил на эту роль тремя годами ранее, был оттес­нен в свои владения в низовьях Рейна. Зигфрид, архи­епископ Майнцкий, умер в 1249 г., а его преемник, ар­хиепископ Кристиан, имел миролюбивый нрав, что Папе казалось совершенно неподобающим для иерар­ха. Его и в самом деле сместили по указу Папы позже, в 1251 г. В то время страной управлял регент Конрада, его тесть, герцог Оттон Баварский. В 1252 г. власть Конрада оказалась под угрозой, когда ландтаг во Франк­фурте при подстрекательстве Конрада, архиепископа Кельнского, назначил Вильгельма Голландского Римским королем, но к началу 1254г. Вильгельм рассорился со всеми тремя избравшими его архиепископами: Майнским, Кельнским и Трирским, и папские начинания снова сошли на нет.²⁰

В Италии дела Папы обстояли не лучше. Он вер­нулся туда в апреле 1251 г., через несколько месяцев после прибытия Конрада, и обосновался в Перудже. Но и он, и Конрад обнаружили, что северо-итальянские города слишком заняты своими внутренними конфлик­тами между гвельфами и гибеллинами для того, чтобы принять участие в более масштабном конфликте между папством и Гогенштауфенами. Ни одна из сторон не могла выработать скоординированную политику. Сам Конрад провел лето на Истрии и в северной Ломбар­дии, питая все большие сомнения относительно оказа­ния помощи Гогенштауфенам дядей его сводного брата Манфреда, Манфредом Ланца, и его родней. На юге Сицилийского королевства верность Конраду хранил Пьетро Руффо, который был наставником Генриха, внука покойного императора. На материке юный Манфред, будучи бальо, проявил недюжинную энергию, подавляя восстание знати и городов, разразившееся весной 1251 г. в Терра ди Лаворо, расположенной на древней территории Кампании. К осени мятеж был жестоко подавлен, хотя города Неаполь и Капуа все еще сопротивлялись. Но энергия Манфреда была от­части продиктована корыстными соображениями, что беспокоило Конрада. Манфред пытался установить кон­троль над Сицилией, отправив другого своего дядю, Гальвано Ланца, на замену Пьетро Руффо, чья предан­ность законному правителю Гогенштауфену была неко­лебима, и главные советники Конрада, сенешаль Бертольд Гогенбург, командовавший германскими войсками в Италии, и камергер Иоанн Мавританский, командо­вавший сарацинскими отрядами покойного императора и охранявший его казну, оба не доверяли Ланца. Бер-тольд помогал Манфреду подавлять восстание в Терра ди Лаворо и даже участвовал вместе с ним в неудав­шихся переговорах с Папой, предпринятых без ведома Конрада. Но потом он приехал к Конраду в Истрию, и сведения, которые он сообщил, привели короля в ярость.²¹

В январе 1252 г. Конрад пересек Адриатическое море и высадился в Сипонто в северной Апулии, возле Фоджи, где были сосредоточены сарацинские войска во главе с Иоанном Мавританским. Манфред подчинился Конраду, но был лишен части своего удела, а передача им земель в дар своим дядьям Ланца была признана недействительной. Пьетро Руффо был утвержден в дол­жности наместника на Сицилии и в Калабрии. Конрад до конца года разбирался с восстанием в Терра ди Лаворо, вспыхнувшем снова, и вполне успешно, хотя Капуа и Неаполь наконец покорились только к следу­ющему году. Одновременно он начал переговоры с Папой. Теперь у него было устойчивое положение, в то время как Папу Иннокентия все еще сдерживали в Северной Италии. Рим, недавно оставшись без прави­теля из-за вражды между партиями аристократов, пре­вратился в народную коммуну по северо-итальянскому образцу и избрал в качестве своего подеста (Podesta)[7], или сенатора, болонского юриста сочувствующего Гогенштауфенам, Бранкалеоне ди Андало, который полу­чил почти самодержавные полномочия и правил спра­ведливо, но строго. В ломбардских городах гибеллины брали верх над гвельфами, и хотя в Тоскане гвельфы смогли добиться успехов, у них не было никакой воз­можности оказать Папе реальную помощь.²²

Иннокентий был непреклонен. Он не надеялся, что сможет вытеснить Конрада из Южной Италии, но был решительно против объединения Сицилийского коро­левства и Германии. Конрад, нуждавшийся в папской поддержке, или, по крайней мере, в папском нейтрали­тете на тот случай, если ему удастся установить конт­роль над Германией, был готов на любые уступки, кро­ме этой. Переговоры были обречены на провал. Какое-то время Папа думал решить проблему, передав Сицилийскую корону сводному брату Конрада, Генри­ху, женив его на одной из своих племянниц, и Генрих, похоже, с интересом отнесся к этому предложению. Но из этого плана ничего не вышло. Конрад и его сторон­ники никогда бы не допустили такой интриги. Когда Генрих умер в возрасте восемнадцати лет в декабре 1253 г., распространился слух, поддерживаемый Папой, о том, что он отравлен своим братом. Сенатор Бранка­леоне пытался помешать окончательному разрыву меж­ду Иннокентием и Конрадом, но в январе 1254 г. Кон­рад публично обвинил Папу в узурпации и ереси, а в феврале Иннокентий ответил Конраду анафемой.²³

Война была неизбежна, и Конрад занимал на более выгодную позицию. Попытка Папы призвать к новому крестовому походу против Гогенштауфенов была вос­принята резко отрицательно. Во Франции королева-регентша Бланка пригрозила конфисковать земли у любого, кто откликнется на воззвание Папы. В Герма­нии над папскими агентами открыто смеялись.²⁴ Ар­мия Конрада была в хорошем состоянии. Его казна была полна, благодаря налогам, которые он собирал в своих итальянских владениях. Казалось, что Конрад добьется большего успеха, чем отец, в деле искорене­ния влияния Папы в Италии, и он уже планировал двинуться в северном направлении, чтобы восстановить порядок в Германии. Сейчас мы можем сомневаться, действительно ли он мог повернуть время вспять и восстановить империю Гогенштауфенов. Ему так и не представилась такая возможность. В апреле 1254г. у Конрада, находившегося в своем лагере в Лавелло на границе Апулии, началась лихорадка. Ему было всего двадцать шесть лет, но здоровье его было совершенно подорвано. Он мужественно, но тщетно боролся за жизнь. 21 мая Конрад умер в окружении своих сара­цинских воинов.²⁵

И Папа Иннокентий снова мог ликовать по поводу бедствий, постигших «род гадюк», и с большими осно­ваниями, чем по поводу смерти Фридриха четыре года назад. Теперь в живых оставался только один закон­ный наследный принц из ненавистной ему семьи, двух­летний сын Конрада, Конрад II по прозванию Конрадин, живший в Южной Германии со своей матерью, Елизаветой Баварской. Король Конрад на смертном одре понимал, как мало шансов у мальчика. Он не рассчитывал на то, что его сын унаследует германский трон, но, по крайней мере, Конрадин был законным королем Сицилии и Иерусалима. Юристы Святой Зем­ли признали за ним титул Иерусалимского короля. Так что до конца жизни Конрадина управление Иерусали­мом осуществлялось от его имени. Но было очевидно, что он никогда в Святую Землю не приедет еще и по­тому, что не захочет рисковать таким образом поте­рять европейское наследство. В Сицилийском королев­стве дела обстояли иначе. Умирающий король назна­чил там своим бальо Бертольда Гогенбурга, которому доверял, оставив при этом Пьетро Руффо по-прежнему управлять Сицилией и Калабрией под началом Бертоль­да. Потом он, в отчаянной попытке воззвать к рыцар­ским чувствам Папы, рекомендовал своего сына на его попечение.²⁶

Папу это совершенно не тронуло, да и подданные королевства не ощущали особой заинтересованности в судьбе ребенка, которого никогда не видели. Зато не­которые из них сосредоточили свои надежды на блис­тательном Манфреде, а другие тешили себя предложе­нием Папы, объединить города и их предместья в сво­бодные коммуны под властью Церкви. Иннокентий, вначале намеревавшийся предложить сицилийскую ко­рону какому-нибудь иностранному правителю, теперь, когда его противники оказались разделенными, решил, что может сам захватить власть над королевством. Ба­льо Бертольд оказался перед дилеммой. Он мог рас­считывать на Пьетро Руффо, но тот столкнулся с дви­жением в защиту коммун на острове и не мог прислать ему подкрепление. Бертольд мог также рассчитывать и на Иоанна Мавританского, но Иоанн утратил контроль над сарацинскими полками, которых переманивали друзья Манфреда. Большинство других сторонников Гогенштауфенов тоже начали переходить на сторону Манфреда. Папа Иннокентий поспешил на юг в Ана-ньи. В отчаянии Бертольд послал туда Манфреда для переговоров с Папой. Иннокентий согласился с тем, что права Конрадина следует принять во внимание, когда тот достигнет совершеннолетия, но пока что папство должно владеть королевством. Бертольд был готов со­гласиться, поскольку не видел иных способов обезопа­сить будущее Конрадина. Но Бертольд не сумел увлечь за собой своих сторонников, и у него не хватало денег, чтобы платить своим войскам. Он оставил пост бальо, и Манфред занял его место.²⁷

Однако у Манфреда оказалось ничуть не больше влияния, чем у Бертольда. В сентябре 1254 г. Папа переместился к границам королевства в Сан Джермано. Три недели спустя Манфред принял условия, предло­женные Иннокентием. Королевство должно было пе­рейти под контроль папства, а решение по поводу бу­дущих прав Конрадина оставалось в силе. Манфред получал обратно полный удел в Таренто, а его дядья — земли, конфискованные Конрадом. Манфред также ста­новился наместником в провинциях на материке, за исключением Терра ди Лаворо.²⁸

Ни Иннокентий, ни Манфред не собирались мирить­ся с этим соглашением. Сначала они сохраняли види­мость дружеских отношений. Когда Папа пересекал реку Гарильяно 11 октября, Манфред встретил его и шел рядом, ведя под уздцы его лошадь. Но тем временем племянник Папы, кардинал Гульельмо деи Фиески, вел папскую армию на юг и требовал от населения присяги на верность, что было прямым пренебрежением права­ми Конрадина. Сам же Папа, чтобы заручиться поддерж­кой Пьетро Руффо, предложил ему пост наместника на Сицилии и в Калабрии, хотя последняя географически принадлежала к области наместничества Манфреда. Затем Манфред, прибыв вместе с Папой в Теано, обна­ружил, что его земли в Монте Гаргано заняты назна­ченцем Папы, Борелло Англонским. Манфред выехал, чтобы посоветоваться с Бертольдом, который двигался из Апулии. Но по пути Манфред попал в засаду Борел­ло, который пытался его убить, но сам погиб во вре­мя схватки. Бертольд проехал мимо и прибыл в ставку Папы в Капую 19 октября. Манфред отправился в Лучеру, где Иоанн Мавританский со своими сарацин­скими воинами охранял королевскую казну. Кардинал Гульельмо с папской армией следовал за ним по пятам, тоже стремясь в Лучеру и к казне. Манфред прибыл туда первым 2 ноября и узнал, что Иоанн уехал, чтобы подчиниться Папе.²⁹

Теперь Манфред был убежден, что Папа намерен его уничтожить. Используя все свое красноречие и обая­ние, он убедил сарацин в Лучере передать ему казну и присоединиться к его армии, чтобы поднять восстание. Когда стало известно о действиях Манфреда, сторон­ники Гогенштауфенов по всей Апулии начали стекаться к нему со всех сторон, в их числе была большая часть германских войск Бертольда, недовольных пренебрежи­тельным отношением кардинала к правам Конрадина. Бертольд все еще склонялся к переговорам, но 2 де­кабря Манфред собрал достаточно большую армию, чтобы атаковать те германские войска, которые не за­хотели перейти на его сторону, и разбил их армию во главе с братом Бертольда, Оттоном, возле Фоджи. Бе­жавшие с поля битвы примкнули к армии кардинала, стоявшей у Трои, и посеяли панику. Папские солдаты были наемниками, и им задерживали жалованье, по­скольку кардинал рассчитывал захватить казну в Лучере; услышав о победе Манфреда, они тут же разбежались, а кардинал умчался сквозь зимнюю вьюгу в Ариано. Вся Апулия покорилась власти Манфреда без боя.³⁰

Папа Иннокентий был в Неаполе. Он слегка захво­рал, пока был в Теано, и его болезнь продолжала про­грессировать еще две недели, которые он провел в Капуе. Папа чувствовал себя еще достаточно хорошо для того, чтобы организовать торжественный въезд в Неаполь 27 октября, но там он слег. Новости об успехе Манфреда были для него чудовищным ударом. 7 де­кабря Папа Иннокентий умер, осознавая крах всех сво­их начинаний. Он сломил власть Гогенштауфенов, раз­рушил унию Германии и Италии, не оставив ни малей­шей надежды на ее возрождение. Но он оставил в руках представителя ненавистного рода прочную власть в Италии. Учитывая дальнейшее развитие, Папа сделал только хуже. Немногие Папы были столь постоянны, столь неутомимы и столь отважны в сражении за дело папства, но и немногие были столь неразборчивы в средствах, столь вероломны и столь настойчивы в го­товности использовать духовное оружие в суетных мирских целях. Иннокентий усмирял светских правите­лей, но его методы не делали чести ни ему, ни церкви, главой которой он являлся. Он был твердым и бес­страшным защитником папства, но папство заслужива­ло более благородного защитника.³¹

Кардиналы, собравшиеся на конклаве после смерти Иннокентия, знали о его ошибках и о грозящих им опасностях. Они выбрали Папой прелата, известного своей мягкостью и набожностью. Но Ринальдо Конти, кардинал-епископ Остии, который взошел на папский престол через пять дней под именем Александра IV, не мог в одночасье отказаться от политики Иннокентия, и у него не была выработана своя политика взамен пре­жней. Он позволил советникам Иннокентия направлять его, хотя кардиналы-племянники покойного Папы ут­ратили свое влияние, и политикой папства теперь ру­ководил коварный и честолюбивый флорентиец, кар­динал Октавиан дельи Убальдини.³²

Новый Папа продолжал искать иностранного прин­ца, чтобы передать ему власть над Сицилийским коро­левством. Но первоочередной задачей было уничтоже­ние Манфреда. Александр IV сумел заручиться поддерж­кой городских коммун Сицилии и Южной Италии, пообещав, что, находясь под его сюзеренитетом, они сохранят свободу; однако это заверение полностью противоречило обещаниям кандидатам на сицилийский трон. Манфред обнаружил, что апулийские города не хотят ему подчиняться. Южнее Пьетро Руффо плани­ровал превратить свое наместничество на Сицилии и в Калабрии в наследственное княжество со столицей в Мессине, но он находился между двумя огнями. Ман­фред с помощью искусных дипломатических интриг вытеснил его из Калабрии, а сицилийские города тем временем провозгласили себя объединенной республи­кой под эгидой Папы. Манфред послал известие в Гер­манию к баварскому двору и, публично объявив, что считает Конрадина своим королем, убедил герцога Людвига, дядю и опекуна Конрадина, признать его ре­гентом. Бертольд Гогенберг все еще оставался при пап­ском дворе. В мае 1255 г. он присоединился к кардина­лу Октавиану в походе против Манфреда. Как обычно, папская армия состояла из ненадежных наемников, и Бертольд, обнаружив, что теперь Манфред защищает интересы Конрадина, решился на предательство. Он передал Манфреду сведения обо всех передвижениях кардинала и не выполнил возложенную на него обя­занность по поиску продовольствия для армии. В ре­зультате Манфред сумел взять в кольцо папские войска на все лето, пока те не оказались под угрозой голод­ной смерти. В сентябре Октавиан капитулировал и под­писал мирный договор. Конрадин был признан королем, а Манфред регентом, но Терра ди Лаворо и Си­цилия отходили папству. Изгнанники с обеих сторон, включая Бертольда и его братьев, возвращались на свои земли. Октавиан со своей истощенной армией отступил в Ананьи, где жил Папа. Александр спешно отказался от договора, но вред уже был принесен.³³

Манфред теперь господствовал в Южной Италии. На следующий год он завоевал Терра ди Лаворо, жители которой устали от войны и потеряли надежду на пап­ство. Затем, устроив убийство находившегося в изгна­нии Пьетро Руффо и ослепив Бертольда и его братьев, он отправил своего дядю, Манфреда Ланца, отвоевы­вать Сицилию у коммун. Сицилийская знать была не­довольна существующей системой городских коммун, и большинство сицилийцев надеялось, что при местном правителе, не связанном с Германией, вернется золотое время нормандских королей. В 1257 г. Манфред полно­стью контролировал остров. Пришло время отбросить притворную верность мальчишке из Германии. На юге поползли слухи о смерти Конрадина в Баварии; неиз­вестно, сам ли Манфред распространил этот слух, но он извлек из него выгоду. 10 августа 1258 г. Манфред был коронован сицилийской короной епископом Агрид­женто в кафедральном соборе Палермо, а аристократы острова и посланцы с материка приветствовали его и оказывали ему почести.³⁴

Манфреду теперь было двадцать шесть лет. Он был ярким и талантливым человеком. Он уже успел про­явить свою неразборчивость в средствах, вероломство и жестокость, но его обаяние заставляло забыть о недостатках. Манфред унаследовал отцовскую любовь к познанию и интерес к наукам, и он обладал тем же даром очаровывать собеседника, но без неудобной склонности к нарушению условностей. Вдобавок он был необычайно хорош собой. Тем не менее Манфред не был таким великим человеком, как его родитель. Не­смотря на всю энергию, проявленную им на войне и дипломатическом поприще, ему была присуща опреде­ленная леность в повседневных заботах управления. Он с готовностью позволял своим друзьям и, в особенно­сти, своим родственникам из рода Ланца выполнять его обязанности и вскоре обнаружил, что те ведут его по пути, которого мудрее было бы избежать. Если бы Манфред удовольствовался судьбой своих нормандских предков и правил на Сицилии, удерживая под властью южную часть материка, действуя во имя процветания своих подданных, он смог бы основать династию, ко­торой суждена была бы долгая жизнь. Папство смири­лось бы с его существованием и оставило бы Манфреда в покое. Но Ланца пришли с севера Италии и полу­чили во владение земли в Ломбардии. Они побуждали Манфреда стать королем не только Сицилии, но и всей Италии, и сам он, зная, что в его жилах течет кровь Гогенштауфенов, не забывал, что его отец был импера­тором.³⁵

Правление Манфреда в южном королевстве было достойным. Он хотя и отобрал муниципальные воль­ности у городов, но зато обеспечил им справедливую власть; возродил Неаполитанский университет и вер­нул ему денежное содержание; основал новые города, как, например, Манфредония под Монте Гаргано. Но для самих сицилийцев он принес лишь разочарование. После коронации Манфред редко бывал на острове, предпочитая жить в Неаполе или в Лучере в окруже­нии своих сарацинских солдат. Остров снова начал превращаться в придаток к материку, политика уводи­ла Манфреда все дальше на север, а с Сицилии утекали деньги и люди на военные нужды. Поэтому сицилий­ский сепаратизм, который всегда был на поверхности, снова дал о себе знать.³⁶

Манфреду было бы трудно обуздать свои амбиции, в то время как папство не могло смириться с его успе­хом и втягивало его в дальнейшую борьбу. Несмотря на свою добродушную слабость, Папа обладал немалым преимуществом. Ему незачем было волноваться по поводу Германии — судьба маленького Конрадина не беспокоила никого, кроме его баварских родственни­ков. Вильгельм Голландский, антикороль, выбранный Папой Иннокентием IV, был признан по всей стране — во многом благодаря тому, что его считали недостаточ­но умелым правителем, а следовательно, неспособным вмешиваться в дела местных князей. После смерти Вильгельма Голландского в январе 1256 г. электоры[8] Германии решили, что им больше всего подойдет ино­странный правитель, не имеющий своих земель в Гер­мании, но зато богатый. Кандидатов было двое: Ри­чард, граф Корнуэльский, брат короля Генриха III Ан­глийского, и Альфонс X, король Кастильский. Альфонса поддерживали король Франции, Людовик Святой, чей авторитет обеспечивал ему немалый перевес, и папский двор, который в то время уже вел переговоры с Англи­ей о Сицилии, решил, что для английской королевской семьи одного лишнего трона будет достаточно и что Альфонс будет лучшей гарантией против возрождения Гогенштауфенов, поскольку по материнской линии ко­роль Кастилии притязал на Швабское герцогство Го­генштауфенов. Из семи германских князей — электоров четверо выбрали Ричарда в январе 1257г., и чет­веро — Альфонса в апреле: один из электоров — король Чехии — со временем изменил свою позицию. Ричард, однако, сумел закрепить выбор своей кандидатуры, короновавшись в Ахене в мае, прежде чем Альфонс успел ступить на германскую землю, весной 1258 г. Ричард прибыл в Германию. Но положение Ричарда было шатким. Так что он стремился завоевать распо­ложение Папы.³⁷

В Италии, невзирая на колоссальные долги, Папа убедил гвельфских банкиров во Флоренции предоставить ему займ и таким образом получил полную под­держку этого могущественного сообщества. Будучи рим­лянином по происхождению, Александр больше подхо­дил римлянам, чем прежде — Иннокентий, и в ноябре 1255 г. они выгнали сенатора Бранкалеоне и впустили в город Папу. Многие из сторонников Гогенштауфенов охладели к Манфреду из-за захвата им сицилийского трона и сомневались в его заверениях, что права Кон-радина будут признаны, когда тот достигнет совершен­нолетия после того, как слух о смерти Конрадина ока­зался ложным. Опекун Конрадина, Людвиг Баварский, поддержал Ричарда Корнуэльского и был готов даже примкнуть к Папе.³⁸

Манфреда это не испугало. Весной 1257 г. новый переворот в Риме вновь вернул к власти Бранкалеоне, который вступил в союз с Манфредом. Бранкалеоне был убит на следующий год, и Рим постепенно, шаг за шагом, снова перешел на сторону папства. Но Манфред тем временем опустошил большую часть папских земель. В Тоскане он получил поддержку Сиены, а из-за интриг кардинала Октавиана, который мнил себя посредником между гибеллинами и папством и пытал­ся заставить своих флорентийских собратьев разделить его взгляды, Флоренция была ослаблена. В итоге в сентябре 1260 г. флорентийцы были разбиты во время кровавой битвы при Монтаперти — жуткой бойни, окрасившей воды реки Арбии в красный цвет. Победа дала Манфреду власть над Центральной Италией, ко­торой он с тех пор правил через наместников, словно уже был императором. На севере он опирался на само­го могущественного и деятельного деспота в Ломбар­дии, маркграфа Уберто Паллавичини, правившего от имени Манфреда, а также на союз с генуэзцами. Один за другим города гвельфов покорялись сицилийскому королю. Свергнув и убив в 1259 г. веронского тирана, гибеллина Эццелино, рассорившегося со всеми своими соседями, Паллавичини сумел, благодаря энергии и такту, сохранить мир в Ломбардии. Манфред тем вре­менем занял Сардинию, пренебрегши правами на ее корону своего плененного брата Энцио. К 1261 г. вся Италия была под властью Манфреда, и Папа остался изолирован, охваченный бессильным гневом, не имея ничего, кроме шаткой власти над Римом.³⁹

Амбиции Манфреда все росли. Он не оставлял мыс­ли об империи и рассчитывал, что когда-нибудь смо­жет добиться власти над Германией. А между тем он мог бы действовать и в другом направлении и стать предводителем католического христианства.

Глава III

НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ АДРИАТИКИ

Кто бы ни правил Южной Италией и Сицилией, ему следовало принимать во внимание не только полуост­ров, но также и соседние страны, отделенные узкой полосой морей. Нормандские короли стремились уста­новить контроль над Тунисом в Африке, но они еще больше хотели распространить свою власть за Адриа­тическое море на Балканы и на принадлежащие Визан­тии полуостров и острова. Фридрих II был слишком занят своими делами в Центральной Европе для того, чтобы продолжать их политику. Его целью было со­хранить союзников за морем, с тем чтобы его враги-паписты не создавали ему там проблем. Манфред, уп­рочив свою власть в Италии, вернулся к нормандским традициям. У него не было никаких видов на Африку, поскольку эмиры из династии Хафсидов в Тунисе были к нему сильно расположены. Но бывшие земли Визан­тии на Балканах открывали широкий простор для его амбиций.

Четвертый крестовый поход 1204 г. разрушил Визан­тийскую империю, но так и не создал на ее месте ста­бильного государства. Латинская империя, основанная в Константинополе, империя Романии, быстро пришла в упадок. Уже через пятьдесят лет после ее основания она состояла лишь из самого Константинополя, третью которого уже владели венецианцы, и ближних его пред­местий. Латинский император Константинополя Балдуин II объездил всю Западную Европу в поисках покро­вителя, который помог бы ему удержаться на шатком троне. Он уже отдал лучшие реликвии из старой ви­зантийской сокровищницы Людовику Святому, чтобы добыть немного денег. Он оплачивал расходы своего двора, продавая свинец с крыши дворца итальянским купцам, и заграничные поездки, оставляя своего сына и наследника в залог венецианцам. Только вмешатель­ство какого-нибудь союзника могло удержать империю от падения в ближайшие годы.⁴⁰

Византийские греки уже оправились от потрясения, вызванного падением Константинополя. Появились три новых греческих государства. На востоке бывшей Ви­зантийской империи одна из ветвей великой династии Комнинов обосновалась в Трапезунде. Но правитель Трапезунда, хотя он называл себя императором и Ве­ликим Комнином и обладал большим состояниям бла­годаря своим серебряным рудникам и географическому положению своей столицы, расположенной в конце торгового пути из монгольской Азии, мог только но­минально провозгласить себя наследником прежней вселенской империи, его власть была слишком локаль­ной и не распространялась за пределы узкой полоски черноморского побережья Анатолии.⁴¹ В Эпире, на за­паде, было основано княжество одной из ветвей импе­раторской династии Ангелов. В 1224г. деспот Эпирс-кий отобрал Фессалоники у итальянской династии, обосновавшейся там после Четвертого крестового по­хода, и присвоил себе титул императора.⁴² Но отвое­вать им Константинополь мешало самое сильное из новых греческих государств, Никейская империя, воз­никшая стараниями Феодора Ласкаря, зятя одного из последних византийских императоров, Алексея III Ан­гела. Феодор собрал вокруг себя самых выдающихся беглецов из Константинополя, включая патриарха Пра­вославной церкви, чье присутствие придавало его дво­ру законность. Феодор к моменту своей смерти в 1222 г. вернул все земли, перешедшие когда-то к франкам в Азии. Его зять и преемник Иоанн Ватац оказался че­ловеком еще более могущественным, он отнял у латин­ского императора все его земли, кроме Константинопо­ля и предместий, и остановил продвижение враждебной империи Ангелов, взяв Фессалоники в 1246 г. К тому же он провел реформу правления в своих собственных владениях и оттеснил анатолийских турков к заливу. К моменту смерти Иоанна Ватаца в 1254 г. его владе­ния простирались от самого сердца Малой Азии до Фес­салии. Казалось очевидным, что Никейская империя скоро поглотит Константинополь.⁴³

Ангелы были усмирены, но не сломлены. Незакон­норожденный принц из их династии, Михаил II, все еще правил в качестве деспота Эпирского землями, прости­равшимися между Албанскими горами и Коринфским заливом, и был готов искать друзей среди франков, которые могли помочь ему усмирить никейцев. У него был большой выбор союзников. На юге Эпира и Фес­салии было несколько мелких греческих, французских и итальянских сеньорий, кроме того — герцогство Афинское под управлением бургундцев из рода Ла-Рош со столицей в Фивах. Весь Пелопоннес был под влас­тью князя Ахейского, Гильома Виллардуэна, приняв­шего власть после смерти своего брата Жоффруа II в 1246 г. При Виллардуэнах Пелопоннес достиг большего процветания, чем когда-либо, и Гильом, который ро­дился здесь же и для которого греческий язык был родным, мог надеяться создать единое греко-франкское государство, которое простиралось бы за пределы Пе­лопоннеса в Северную Грецию, а может быть, даже до Фессалоники. Против самого Гильома его греческие подданные ничего не имели, но многие из его франк­ских баронов не отличались особой терпимостью, и их католические иерархи постоянно досаждали Православ­ной церкви. Поэтому греки жаждали воссоединения с возрожденной православной империей Константинополя, которая вернула бы им их гордость, пусть даже ударив по карману, и князь Гильом с тревогой следил за ростом Никейской империи. Латинский император Константинополя был его номинальным сюзереном и находился у него на содержании, Жоффруа II уста­новил ему ежегодную ренту, равную приблизительно 10 000 ливров. Но есть основания полагать, что у Гиль­ома был наготове какой-то план по захвату власти в Латинской империи. Он всегда был готов присоединить­ся к любому союзу против никейцев.⁴⁴

Манфреду, наблюдавшему за развитием событий из-за Адриатического моря, эта сложная ситуация пред­ставлялась многообещающей. Его отец Фридрих II все­гда был в хороших отношениях с Никейским импера­тором Иоанном Ватацем, с которым их сближала общая вражда с папством. Манфред же планировал вести бо­лее продуманную политику. Латинская империя была очень дорога Папе. Иннокентий III не одобрял Четвер­тый крестовый поход, но был доволен его итогом. Рим долго еще пребывал в ярости из-за отказа Константи­нопольской патриархии признать его главенство. Пос­ле 1204 г. непокорного греческого Патриарха сменил зависимый католический, и благодарный Папа взял Латинскую империю под свое покровительство. Теперь же, если не принять срочных мер, у власти в Констан­тинополе вскоре снова оказались бы греки; причем, что еще хуже, в патриарший город вернулись бы патриар­хи — схизматики, на которых франки не смогли бы повлиять. По прошествии некоторого времени папство объявило крестовый поход против греков, но без осо­бого успеха. Для многих западноевропейских христиан Священная война против своих собратьев по вере, пусть и схизматиков, казалась такой же неуместной, как та­кая же Священная война против Гогенштауфенов. Ин­нокентий IV был в ярости, когда в 1240 г. Ричард Корнуэльский отказался отменить запланированный им крестовый поход против мусульман в Палестине и передать деньги, собранные им для этого похода, на за­щиту Константинополя.⁴⁵ И теперь Манфред решил, присоединившись к союзу против Никеи, стать защит­ником католицизма; тогда папство уже едва ли смогло продолжать нападать на государя, который оказал ре­шающую поддержку в столь важном для Церкви деле. Возможно также, что Манфредом двигали личные чув­ства. Его сестра Констанция в 1244 г. была выдана за­муж за пожилого императора Иоанна Ватаца и терпела унижения при никейском дворе. Но Манфред, хотя несколько лет спустя все же добился ее возвращения в Италию, обычно был не очень чувствителен к несчас­тьям своих родственников. Для него гораздо больший интерес представляло то, что в награду за союз против никейцев он мог получить плацдарм за Адриатическим морем.⁴⁶

Коалиция против Никеи была создана Михаилом Эпирским. Ему подвернулся удобный случай после смер­ти Иоанна Ватаца. Сын Иоанна, Феодор II, хоть и был самым образованным правителем своего времени, от­личался упрямством и недальновидностью. Он оттолк­нул от себя Церковь своим догматизмом, а аристокра­тия — своей тиранией. Сначала Михаил действовал осторожно. Он согласился с тем, что следует заклю­чить брак между его сыном и наследником Никифором и дочерью Феодора Марией, и нехотя позволил этому браку состояться. Но когда Феодор оказался втянут в войну с болгарами, Михаил начал потихонь­ку вторгаться на его земли. Феодор, однако, заклю­чил с болгарами выгодный мирный договор и пору­чил своему самому сильному военачальнику, Михаилу Палеологу, захват Эпира. Никейские войска прошли через север страны и захватили крупный морской порт Дураццо. Михаил Эпирский начал утрачивать свою решимость, когда Феодор внезапно отозвал Палеолога в Никею, лишил его своей милости и умер несколь­ко месяцев спустя в августе 1258 г., оставив престол шестилетнему мальчику, своему сыну, Иоанну IV Ласкарю Ватацу.⁴⁷

Когда на Никейский трон взошел ребенок, у Миха­ила Эпирского оказались развязаны руки. У него были две красивые дочери. Одну из них, Анну, Михаил отдал в жены дважды вдовцу, но так и оставшемуся бездетным, Гильому Ахейскому, дав за ней в качестве приданого часть областей Фессалии, отобранных у ни­кейцев. Вторую дочь, Елену, он предложил в жены Манфреду; вместе с женой-красавицей сицилийский король получил приданое, состоявшее из острова Корфу и го­родов Бутринто, Авлона и Субото на материке. Манф­ред, чья первая жена, Беатриса Савойская, умерла за год или за два до того, оставив после себя только дочь, с радостью принял соблазнительное предложение. Он уже занял несколько важных плацдармов на Эпирском побережье, и брак узаконил бы его положение, В нача­ле 1259 г. Елена прибыла в Трани и там вышла замуж за Манфреда. Обе дочери Михаила были счастливы в браке, но ни один из его зятьев не имел искреннего желания помочь ему в его деле. Они присоединились к Михаилу, чтобы помешать никейцам захватить Латин­скую империю и за его счет расширить свои владения. Сам Михаил считал, что, если его союзники помогут ему сокрушить никейцев, это будет стоить тех не­удобств, которые принесет ему отказ от западных зе­мель, поскольку сфера его интересов будет сосредото­чена на востоке, где он намеревался завладеть Констан­тинополем.⁴⁸

Оставалось совсем немного до того, чтобы союзни­ки начали действовать. Малолетнему никейскому им­ператору был нужен регент. У него не было никаких близких родственников, кроме сестры, которая была едва старше его. Его мать умерла, а его отец был един­ственным ребенком в семье. В империи был один че­ловек, несомненно достойный править. Это был Миха­ил Палеолог, самый успешный военачальник последних лет. И отец и мать Михаила принадлежали к великому роду Палеологов. Его отец вел свой род от свояченицы Алексея I Комнина, а бабушка его матери была стар­шей дочерью Алексея III Ангела. Жена Михаила Палеолога, Ирена Дукена, была внучатой племянницей Иоанна III Ватаца, но сам Михаил не питал теплых чувств к семье Ватацев. Император Феодор не доверял честолюбивому полководцу и однажды уже заставил искать убежища при турецком дворе. Впоследствии, когда Палеолог был восстановлен в прежней должно­сти и одержал немало побед над Михаилом Эпирским в 1258 г., Феодор отозвал его с театра военных дей­ствий и лишил своего расположения. Так что, когда патриарх Арсений, действуя в интересах государства, убедил знать и народ империи доверить регентство Михаилу Палеологу, присвоив ему сначала титул Вели­кого дуки, а затем и деспота, Михаил решительно на­стоял на том, чтобы разделить титул императора со своим малолетним подопечным. Когда пришло время коронации, он был настолько уверен в поддержке ар­мии и многочисленных врагов покойного императора, что заставил сопротивляющегося патриарха короновать его первым. Патриарх потребовал с него обещание пе­редать власть мальчику через двенадцать лет, когда тому исполнится восемнадцать. Михаил согласился, но позаботился о том, чтобы задолго до того времени Иоанн оказался неспособным принять бразды правления. Ребенка держали в заточении в темноте, и в 1262г., в возрасте десяти лет, мальчик был лишен зрения.⁴⁹

Неразборчивость в средствах на пути к трону, жес­токость и вероломство по отношению к своему юному соправителю навсегда запятнали репутацию Михаила Палеолога. И все же, получив верховную власть, он оказался справедливым и сильным монархом, требова­тельным к себе и великодушным к своим недругам, и прежде всего — преданным империи. Латиняне вскоре поняли, что в его лице столкнулись с непримиримым врагом, а Михаил Эпирский был сильно обеспокоен. Первым делом деспот Эпирский вторгся в Македонию, где был хорошо принят греческим населением, кото­рое, казалось, предпочитало эпирское правление никейскому. Затем, боясь, что Михаил Палеолог нанесет от­ветный удар, он призвал на помощь своих зятьев. Михаил Палеолог не хотел ввязываться в столь труд­ную затею вскоре после своего сомнительного с мо­ральной точки зрения восшествия на престол. Он знал, что не сможет достичь мира с Михаилом Эпирским, но попробовал лишить его союзников. В Ахейю был от­правлен посол, уполномоченный в случае необходимо­сти предложить князю небольшие территориальные уступки, но Гильом, рассчитывавший получить больше земель с помощью войны, ответил посольству оскорб­лениями. К Манфреду император отправил одного из своих самых доверенных посланников, Никифора Алиатта. Манфреду напомнили о давнем союзе его отца с Никеей и предложили вернуть ему его сестру, вдовству­ющую императрицу. Однако Манфред, который также надеялся извлечь большую выгоду из войны, просто заключил посла в тюрьму, где тот провел два года. Одновременно император Никеи написал Папе, наме­кая, что будет работать над объединением христиан­ских церквей, если Рим остановит войну. Папа Алек­сандр, пребывавший в замешательстве, не ответил ему.⁵⁰ Неудача, которую император Михаил потерпел в попытке расстроить союз своих врагов, не повергла его в чрезмерное отчаяние. Когда латинский император Балдуин, который не без причины был обеспокоен амбициями Гильома Ахейского и, возможно, считал Михаила опаснее, чем тот был на самом деле, написал в Никею с предложением мира в обмен на территори­альные уступки, его посла встретили насмешками. Тем временем брат Михаила, севастократор Иоанн Палео­лог, был отправлен на запад с такой большой армией, какую только ему могли выделить. Она состояла не только из греческого ополчения, но также из славян­ских и турецких верховых наемников и, возможно, не­скольких наемных рыцарей с запада. Весной 1259 г. армия севастократора быстро пересекла Македонию. Она догнала военные силы деспота Эпирского возле Кастории и разбила их. Деспот Михаил, застигнутый врасплох, отступил в Эпир в ожидании своих союзни­ков, а севастократор занял Охрид и близлежащие кре­пости.

Союзники поспешили на помощь деспоту. Из Ита­лии Манфред прислал четыреста отлично вооруженных всадников, набранных из германских войск, вместе с каким-то количеством сицилийских пехотинцев. Они высадились в Авлоне и присоединились к эпирской армии в Арте. Гильом Ахейский собрал гораздо боль­шую армию, объявив феодальный призыв во всем сво­ем княжестве. Он лично возглавил армию, переправил­ся через Коринфский залив, высадился в Навпактосе и присоединился к своим союзникам на пути в Арту. Объединенная армия двинулась в Талассин, район Фес­салии, где жили валахи. Там к деспоту присоединился его внебрачный сын Иоанн, женатый на дочери вождя валахов, и привел с собой всех валахских воинов, кого смог собрать. К Гильому на помощь пришли отряды различных франкских сеньоров из Северной Греции и войска из Афинского герцогства, которое он подчинил за год до описываемых событий. Затем союзники по­вернули на север, уверенные в победе. Они уже начали понимать, что вскоре будут оспаривать друг у друга завоеванные земли, но в обстановке взаимной добро­желательности решили бросить жребий.

Враждующие армии встретились на равнине Пелагонии, у деревни Ворилла Лонгос, неподалеку от горо­да Монастир. Через эту равнину проходила Виз Игна­тия, большая дорога из Константинополя и Фессалоники в Дураццо; Иоанн Палеолог ждал там, чтобы иметь возможность связаться и со своим братом, императором, и с востоком. Он получил указания избежать прямого столкновения с вражеской армией, которая численностью превосходила его войско, и попытаться дипломатическими средствами расстроить союз. Ему это удалось. Что произошло на самом деле, остается неяс­ным, разные хроники дают разные версии. По какой-то причине, когда битва была уже неизбежной, возник­ла ссора между эпирскими войсками и армией Гильома Ахейского. У Палеолога, несомненно, были шпионы в эпирском лагере, готовые воспользоваться любой ссорой в неприятельской армии. Если верить слухам, незакон­ный сын деспота Иоанн был недоволен ухаживаниями одного из ахейских сеньоров за его прекрасной валахской супругой и не получил никаких извинений от князя Гильома. Эпирцы и так уже нервничали из-за амбиций Гильома, и разъяренный незаконный сын дес­пота без труда убедил своего отца и брата порвать с латинцами. Похоже, что Иоанн Палеолог подкупил эпирских военачальников и, возможно, отправил по­слание с обещанием не преследовать эпирцев, если те отступят. Кроме того, в стычках, которые уже случа­лись, франкская конница сильно проигрывала по срав­нению с легковооруженными никейскими всадниками. За ночь деспот с семьей и теми войсками, которые мог собрать, выскользнул из союзного лагеря и бежал в сторону Эпира, а когда рассвело, остатки эпирской армии разбежались. Воины Гильома и Манфреда, про­снувшись, обнаружили, что греческие союзники исчез­ли. Иоанн Палеолог напал прежде, чем ахейцы и си­цилийцы успели подготовиться к бою. Не попытав­шись оказать сопротивление, они стремительно бежали с поля битвы. Многие из них были убиты, но намно­го больше — попали в плен, в том числе — большин­ство франкских сеньоров. Сам Гильом был найден не­сколькими днями позже, когда прятался в стогу сена. Он был переодет, но его узнали по необычайно высту­пающим зубам.⁵¹

Битва в Пелагонии была решающим событием в истории Ближнего Востока. Она сделала неотвратимым отвоевание Константинополя византийцами и гибель Латинской империи, показав при этом, что победите­лем будет император Никеи, а не деспот Эпира. И она положила начало возвращению Греции византийцам. Латинский император Балдуин, хотя и относился к князю Гильому почти с таким же подозрением, как и к Палеологу, понимал, что теперь император Михаил представляет для него значительно большую опасность. Балдуин тут же сделал отчаянную попытку обратиться за помощью к Папе и вскоре решил, что наиболее ве­роятный его светский покровитель — король Манфред. Но Папа и Манфред были слишком заняты своими ссорами друг с другом. Ни один из них не ответил на его просьбу. Лучшее, что Балдуин мог сделать после того, как Михаилу едва не удалось убедить франкского предателя открыть городские ворота, было заключение годового перемирия с Никеей в августе 1260 г., пере­мирия, которое каждая из сторон готова была нару­шить при первом удобном случае. В начале 1261 г. император Михаил заключил договор с генуэзцами в Нимфее, дающий им привилегии на всех землях его империи, если они помогут ему отвоевать Константи­нополь. Венеция была главной опорой Латинской им­перии, венецианцы и генуэзцы недавно славно повоева­ли друг с другом в сирийских водах, и победу одержали генуэзцы. А потому Генуя была готова прислушаться к уговорам византийского императора. В июле 1261 г. Михаил послал одного из своих военачальников, Алек­сея Стратегопула, с небольшой армией уладить спор­ные вопросы на болгарской границе и велел ему, про­езжая Фракию, устроить демонстрацию сил у стен Кон­стантинополя. Когда Стратегопул приблизился к городу, его встретил глава живших в предместьях сельских жителей, известных как «добровольцы», поскольку они по собственному желанию служили то греческому, то латинскому императорам. Этот человек рассказал Стратегопулу, что большая часть латинского гарнизона от­правилась вместе с большей частью венецианских ко­раблей на захват греческого острова в Черном море под названием Дафнузия, расположенного в сотне миль от города. Он предложил провести никейские войска в город через найденный им подземный ход. В ночь на 24 июля несколько отборных бойцов прокрались внутрь, сопровождаемые «добровольцами». Они одоле­ли дозорных на стенах и открыли ворота перед арми­ей, ждавшей снаружи. Ранним утром 25-го Алексей Стратегопул въехал в город по улицам, полным греков, славящих императора Михаила. Латинский император Балдуин проснулся и обнаружил, что город попал в руки врага. Он надеялся удержать Влахернский дворец и сумел отправить сообщение венецианским кораблям, возвращавшимся после неудачного штурма Дафнузии. Венецианцы приплыли к Золотому Рогу днем. Но гре­ки подожгли причалы, на которые те собирались выса­диться. Среди пламени, в общей сумятице, атака вене­цианцев была отбита. Балдуин и его свита бежали из Влахерна в Большой дворец и едва успели выйти в море на веслах и присоединиться к союзникам прежде, чем те прекратили атаковать. Венецианцы вместе со спас­шимися франками и их императором уплыли на запад. Латинская империя Романьи пришла к своему концу.

Император Михаил расположился в деревне Метео­ры, возле Тиатиры, приблизительно в двухстах милях к югу. Его сестра, Евлогия, находилась вместе с ним. Один из ее камергеров был как раз на византийском побережье, рядом с Константинополем, когда узнал новость о взятии Константинополя. Он поскакал во весь опор и доложил своей госпоже о случившемся на сле­дующее утро. Император спал, когда сестра вошла к нему крича, что Константинополь теперь принадлежит ему. Едва проснувшись, он не мог поверить, и ей при­шлось трясти его и повторять, что Господь дал ему Константинополь, пока он не понял, что произошло. Тогда Михаил Палеолог приготовился к поездке в свою но­вую столицу. На полпути, в Ахиросе, ему вручили зна­ки императорской власти, ранее принадлежавшие Балдуину. 4 августа Михаил пересек Мраморное море и торжественно въехал через Золотые Ворота, проехав по старой дороге для императорских шествий через весь город к собору Премудрости Господней, где и возбла­годарил Бога. Через несколько дней он был торжествен­но коронован патриархом в этом же соборе, который был традиционным местом коронации византийских императоров.⁵²

Став владыкой Константинополя, Михаил Палеолог, называвший себя «вторым Константином», стремился укрепить свою власть над Грецией. Он все еще удержи­вал у себя в плену князя Ахейского и других сеньоров, которых пленил в битве при Пелагонии. Осенью 1261 г. он предложил отпустить Гильома Ахейского и его со­ратников в обмен на уступку трех больших крепостей на юго-востоке Пелопоннеса. Это были Монемвасия, расположенная на огромной скале, выступающей в море, с живописной бухтой у подножья — франки за­хватили всего пятнадцать лет назад; Мани, расположен­ная в горах за мысом Матапан; и Мистра, расположен­ная высоко в горах Тайгет, возвышающихся над Спар­той и долиной реки Эврот. Гильом согласился, но условия должны были подтвердить другие правители франкской Греции. Ги, герцог Афинский, как старший из оставшихся в Греции сеньоров, созвал совет в Ник­ли, позже известный как «Женский совет», поскольку главную роль на нем играли жены пленных сеньоров. Герцог Ги считал условия слишком опасными. Но кня­гиня Ахейская придерживалась иного мнения. Хоть она и была гречанкой, никто не мог заподозрить ее в изме­не, поскольку, будучи дочерью Михаила Эпирского, она ненавидела никейцев, захвативших Константинополь. Княгиня не доверяла Ги и хотела, чтобы муж вернулся домой; другие женщины с ней согласились. Предложе­ние императора было принято. Князь Гильом вернулся в свои земли, получив византийский титул и покляв­шись не поднимать оружие против императора, а три ключевые крепости были переданы византийским войскам.³³

Это был пик успеха Михаила Палеолога в Греции. Гильом вскоре был освобожден от своей клятвы Папой и благополучно отразил попытки византийцев расши­рить подвластные им земли. Не принял он также мир­ное предложение императора, в соответствии с кото­рым наследник Михаила Андроник должен был же­ниться на старшей дочери князя и его наследнице. Прошли десятилетия, прежде чем византийцы смогли извлечь реальную пользу из своих крепостей на Пе­лопоннесе. Не большего успеха добился Михаил Па­леолог в своих последующих нападениях на Эпир. Алексей Стратегопул, завоеватель Константинополя, был отправлен захватить Эпир осенью 1261 г. но по­пал там в окружение и был взят в плен с большей частью своих людей. Деспот Михаил правил своими землями до самой смерти, последовавшей десятью го­дами позже.⁵⁴

Поражение в Пелагонии повредило престижу коро­ля Манфреда и лишило его нескольких умелых вои­нов; подобно всем католическим государям того време­ни, он был потрясен завоеванием Константинополя греками. Но на самом деле это не повлияло на его политическую линию. Ведь он отправил своему тестю довольно скудную помощь (в сравнении с территори­ей, которую получил в качестве приданого своей жены), и его потери были несерьезными. Кроме того, пораже­ние ставило деспота Эпира в большую зависимость от его могущественного зятя, особенно учитывая, что его второй зять, Гильом Ахейский, вернувшись из плена, не был готов простить эпирцев за ту роль, которую они сыграли в Пелагонии. К концу 1259 г. войска Манфреда и его чиновники полностью контролировали Корфу и противолежащие крепости на материке, вклю­чая Дураццо, что вроде бы изначально не входило в приданое королевы Елены.⁵⁵ Кроме того, взятие Кон­стантинополя греками Манфред мог обратить себе на пользу. Папство было глубоко потрясено гибелью Ла­тинской империи. Казалось, вряд ли Папа предпримет решительные действия против государя, который, каза­лось, может отомстить за потерю Константинополя. Манфред поспешил выступить как защитник свергну­того Латинского императора. Балдуин II во время сво­его бегства из захваченной столицы по пути остано­вился в Греции, чтобы принять бессмысленные почести от немногих оставшихся там франкских сеньоров, ко­торые собрались, чтобы приветствовать его в Кадме, в Фивах и в афинском Акрополе. Затем он поплыл в Италию и высадился в Апулии. Манфред лично встре­тил Балдуина и принял его со всеми почестями, осы­пав подарками и пообещав любую посильную помощь в возвращении его на престол. Он рассказал своему гостю о своих трениях с Папой и попросил о посред­ничестве. Манфред сказал, что готов сам атаковать Константинополь, оплатить все расходы для этого по­хода, а потом, если потребуется, отправиться в Святую Землю, если только Папа дарует ему свою благосклон­ность и мир или даже просто перемирие. На Балдуина произвела сильное впечатление искренность Манфреда, а также его богатство. Он пообещал сделать все что в его силах, чтобы помирить Манфреда с папством. Покинув двор Манфреда, Балдуин поехал к Папе в Витербо и передал ему послание сицилийского короля. Папа отказался на него отвечать. Тогда Балдуин отпра­вился во Францию к королю Людовику Святому, но тот был также не в восторге от Манфреда, которого считал узурпатором и врагом Церкви.⁵⁶

То был обескураживающий ответ, но бывший импе­ратор Константинополя на протяжении многих лет оставался верен своей дружбе с Манфредом, отчасти про­сто потому, что сицилийский король действительно был ему искренне симпатичен, отчасти потому, что никто больше не мог оказать ему реальную помощь; Манф­ред же решил, поскольку дела в Италии дали ему пере­дышку, отправиться в поход на Константинополь. Он был уверен, что Рим не станет более враждовать с ним после того, как он окажет такую благородную услугу католикам. Тут Манфред жестоко ошибался в отноше­нии папства.

Глава IV

В ПОИСКАХ КОРОЛЯ: ЭДМУНД АНГЛИЙСКИЙ

Будь жив Папа Александр IV, когда пал Константи­нополь, просьбу императора Балдуина о мире между Манфредом и папством, быть может, не оставили бы без внимания. Александр был добродушным человеком, не приемлющим крайние меры. Он пытался сохранить за собой свободу действий в сицилийском вопросе, но не имел ни малейшего представления о том, что делать с этой свободой. В Риме Александр перестал чувство­вать себя в безопасности, ему пришлось стать свидете­лем того, как Манфред приобретает все больше власти над большей частью Италии и становится чуть ли не национальным героем на полуострове. Александр IV отлучил Манфреда от церкви и, хотя его беспокоила судьба Латинской империи Константинополя, отказал­ся благословить латино-эпирский союз, потерпевший поражение в Пелагонии. Но все эти действия Алексан­дра ни к чему не привели. Впрочем, будучи человеком нерешительным, он, возможно, прислушался бы к просьбе императора Балдуина. Кардинал Октавиан, которым Александр восхищался и у которого часто спрашивал совета (хотя и не доверял ему полностью), был за мир с Гогенштауфенами и поддержал бы Балду­ина. Но Папе Александру IV не пришлось принимать столь важное решение. Он умер в Витербо 25 мая 1261 г. Александр, с присущей ему нерешительностью, не назначил ни одного кардинала. На момент его кон­чины в коллегию кардиналов входили всего восемь че­ловек. Они поспешили собраться, чтобы выбрать пре­емника, но никак не могли прийти к согласию. После трех месяцев пререканий кандидат, который набрал бы необходимые две трети голосов, так и не был найден. Тем не менее очень важно было найти Папу, посколь­ку на тот момент Церковь отчаянно нуждалась в руко­водящей руке. Наконец кто-то вспомнил о патриархе Иерусалимском. На момент смерти Александра он как раз был в Италии, улаживая кое-какие дела при пап­ском дворе, и поразил всех своей честностью и энер­гичностью. Его кандидатура была выдвинута, и уже го­товясь к возвращению в Святую Землю, 29 августа он с некоторым удивлением узнал, что единогласно избран на пост Папы. Шестью днями позже он был возведен на папский престол под именем Урбан IV.⁵⁷

Папа Урбан сильно отличался от своего предшествен­ника. В миру этого уроженца Франции звали Жак Панталеон, отцом его был сапожник из Труа. У нового Па­пы за плечами было более шестидесяти лет жизни и большой опыт управления делами Церкви. Получив блестящее образование в школе при кафедральном со­боре Труа, а затем в Парижском университете, Урбан провел молодые годы во Франции и попал в поле зре­ния Папы Иннокентия IV на Лионском Соборе в 1247 г. Иннокентий назначил его легатом для миссионерской работы в Балтии и для дальнейшей политической ра­боты в Германии в поддержку кандидатуры Вильгель­ма Голландского. В 1255 г. Урбан был выбран патриар­хом Иерусалимским. Прошло несколько лет, прежде чем он смог отправиться в Палестину, где оказался свиде­телем немыслимой ситуации: аристократы Святой Зем­ли перессорились между собой и с королевой-регент­шей Плезанцией, венецианцы и генуэзцы открыто вое­вали друг с другом на побережье, а военно-монашеские ордена не признавали никакой власти. Будущий Папа предпринял решительные действия, поддержав регент­шу против аристократов и венецианцев против генуэз­цев; и в Рим он приехал в 1261 г., чтобы заручиться поддержкой папства в усмирении рыцарей ордена гос­питальеров. Урбан IV совершенно очевидно был чело­веком дела, который смог бы вывести папство из со­стояния летаргии.⁵⁸

Оставив, хоть и неохотно, проблемы Святой Земли неразрешенными, Папа моментально сосредоточился на действиях против Манфреда в Италии. Манфред был в зените власти. Он господствовал над всей Италией. Брак с Еленой Эпирской обеспечил ему плацдарм на Балка­нах. В 1258 г. он заключил новый альянс, еще более досадный для папства, когда обручил свою дочь Кон­станцию, единственного ребенка от своего первого бра­ка, с инфантом Педро, сыном и наследником короля Хайме (Якова) Арагонского. У арагонцев был лучший флот в западном Средиземноморье; их поддержка в сочетании с собственной морской мощью давала Манфреду господство на море. Но Манфред был склонен к праздности. Все шло, как ему казалось, настолько хо­рошо, что он не стал утруждаться, чтобы, воспользо­вавшись вакантностью папского престола, укрепить свои позиции; он также не предпринял ничего, чтобы обезо­пасить себя от действий нового Папы. Вместо этого Манфред охотился в лесах Базиликаты. Он рассчиты­вал, что его друг император Балдуин защитит его инте­ресы в Римской курии и во Франции.⁵⁹

Манфред недооценивал способности нового Папы и его ненависть к Гогенштауфенам. Урбан IV первым де­лом назначил четырнадцать новых кардиналов — не­сколько из них были французами, как и он сам, — чтобы обеспечить себе поддержку коллегии.⁶⁰ Затем он приступил к восстановлению контроля над папским наследством. В этом Урбан не вполне преуспел. Ему не удалось вытеснить семью Вико, друзей Манфреда, с их земель в Бьеде и Чивитавеккье; не удалось ему также укрепить свою власть над Римом настолько, чтобы обосноваться там, так что он предпочитал жить в Ви-тербо и Орвьето. Но Урбану удалось вернуть некото­рые владения, отчужденные при его предшественнике, и значительно усилить свою власть в Лации и Марке. В Тоскане Урбан упрочил связи с флорентийскими и сиенскими банкирами, тем самым поставив в затруд­нительное положение правителей-гибеллинов в обоих городах; и он сумел вывести Пизу из-под контроля гибеллинов. Урбан не сокрушил власть Манфреда в провинции, но ослабил ее. Двигаясь далее на север, папство вернуло влияние в Ломбардии, когда Урбан назначил энергичного епископа, Отто Висконти, в клю­чевую епархию этого региона — Миланское епископ­ство. А предводителю гвельфов, Аццо д'Эсте, который был в немилости при Александре IV из-за заигрыва­ния с Паллавичини и гибеллинами, было вновь даро­вана папская милость, и его внук и наследник, Обиццо, был вскоре назначен главой возрожденной лиги гвельфов. В Тоскане же помощники Манфреда хоть и не были низложены, но власть их была несколько ослаблена.⁶¹

Однако подлинным решением проблемы было ли­шить самого Манфреда основных источников его могу­щества — Южной Италии и Сицилии. Любое недоволь­ство раздувалось папскими агентами, которые имели некоторый успех на самой Сицилии. Островитяне ра­зочаровались в Манфреде, который редко приезжал к ним, предпочитая держать свое правительство и про­водить свой досуг на континенте. В 1261 г. на Сицилии через несколько месяцев после убийства наместника Манфреда, его кузена Фридриха Малетты, человек по имени Джованни ди Коклерия объявил себя Фридри­хом II, восставшим из мертвых, и собрал вокруг себя сторонников. Новому наместнику Риккардо Филанджиери пришлось постараться, чтобы подавить мятеж.⁶² Это недовольство было на руку Папе, чей план заключался в том, чтобы посадить на сицилийский трон своего кандидата.

Папа считал, что король Сицилии был его вассалом. Именно Папа пожаловал земли Южной Италии и Си­цилии нормандским захватчикам в XI в. Рожер II, ко­нечно, присвоил себе корону без благословения Папы, но понтифик в конце концов признал законность его титула. В глазах Рима Фридрих II был законным на­следником сицилийского престола только потому, что Папа признал его таковым; и в 1245 г. Папа Иннокен­тий IV чувствовал себя в своем праве, когда формаль­но отрешил Фридриха от власти. Но провозгласить его низложение было проще, чем привести в исполнение. Пришлось бы даровать корону правителю, достаточно сильному для того, чтобы сместить Фридриха. Инно­кентий сначала обратился к французскому двору. Но Людовик Святой, хотя и не одобрял действия Фридри­ха, считал его законным монархом, смещать которого Папа не имел никакого права. Английский двор, к ко­торому обратились во вторую очередь, оказался более сговорчивым. Король Генрих III был человеком тще­славным, и его привлекала возможность посадить на трон еще кого-нибудь из своей семьи. Но очевидным кандидатом был его брат Ричард, граф Корнуэльский, который знал Фридриха и хорошо к нему относился. Фридрих был его шурином, и Ричард заезжал к нему в гости на Сицилию по дороге из Святой Земли. Так что, пока Фридрих был жив, у Папы не было возможности найти кандидата, горящего желанием свергнуть импе­ратора. После смерти Иннокентий сделал еще одну попытку. Обдумав возможную кандидатуру младшего сына Фридриха, Генриха, 3 августа 1252 г. он написал английскому королю письмо, в котором просил убедить Ричарда взойти на сицилийский престол, перешедший к папству после смерти Гогенштауфена. Но Иннокентий, похоже, не очень рассчитывал на успех, поскольку дву­мя днями позже он написал такое же письмо королю Людовику, предлагая трон младшему брату Людовика, Карлу, графу Анжуйскому. Сам Людовик все еще нахо­дился в Святой Земле после плачевно закончившегося Египетского крестового похода, поэтому вместе с этим письмом Папа направил послание к старшему после Людовика брату, Альфонсу, графу Пуатье, как к стар­шему принцу во Франции, с просьбой употребить свое влияние на Карла. Эти письма были доверены папско­му нотарию Альберту Пармскому, который должен был доставить сперва английское письмо, а уже в случае неблагоприятного ответа — письма французскому двору.

Ричард Корнуэльский сразу отклонил предложение. Он сказал, что это все равно что предложить человеку луну при условии, что тот сковырнет ее с неба. Карл, казалось, пребывал в нерешительности; впрочем, он мог ждать указаний от короля Людовика. Людовику эта идея не нравилась, поскольку он считал сына Фридри­ха, Конрада, полноправным королем Сицилии, а его мать, королева Франции Бланка, имевшая огромное влияние на своих сыновей, была глубоко шокирована попыткой Папы раздуть из его ссоры с Гогенштауфенами Священную войну. Так что Карл тоже отказался.⁶³

Смерть Конрада и узурпация власти Манфредом изменили ситуацию. Король Людовик не любил Манфреда, считая его нечестивым захватчиком, но был убеж­ден, что трон по праву принадлежит юному Конрадину. Генрих Английский не испытывал подобных коле­баний. Ричард был еще менее заинтересован в деле, чем раньше, поскольку теперь стремился стать императо­ром и вкладывал всю свою энергию и деньги в Герма­нию. Но у Генриха III был младший сын, Эдмунд, ко­торого Генрих тоже хотел бы видеть королем. Мысль о том, чтобы предложить кандидатуру Эдмунда, казалось, пришла Генриху в голову еще тогда, когда Ричард от­клонил предложение, а Конрад был еще жив; но Аль­берт Пармский между тем уже отправился к француз­скому двору, и только к следующей осени Карл Анжуйский, получив к тому времени жесткие указания от короля Людовика, ответил Папе четким отказом. Ген­рих III же был озабочен правами своего племянника, Генриха Гогенштауфена, к которому питал некоторую привязанность. Но Карл в конце концов отвел свою кандидатуру 30 октября 1253 г., а молодой принц Ген­рих умер шестью неделями позже. В самом конце года Папа уполномочил Альберта Пармского вновь обра­титься к английскому двору. В феврале 1254г. Генрих сообщил Иннокентию, что хочет предложить кандида­туру Эдмунда. В марте Альберт Пармский составил с ним проект договора, который Папа должен был ут­вердить. 14 мая Иннокентий написал ряд писем, в ко­торых называл Эдмунда «королем Сицилийским», но предлагал внести некоторые изменения в договор. Прежде чем эти письма были доставлены, пришло из­вестие о том, что 11 мая король Конрад умер; и Аль­берт Пармский, сомневавшийся в целесообразности английской кандидатуры, решил придержать письма до тех пор, пока не сможет узнать решение Папы.⁶⁴

Дальновидность Альберта подтвердилась. Иннокен­тий не хотел сразу же посягать на права малолетнего Конрадина; он также полагал, что есть вероятность договориться с Манфредом, который теперь контроли­ровал юг королевства. Последовала краткая передыш­ка, когда Иннокентий пришел к соглашению с Манф­редом осенью 1254 г. Но стороны не доверяли друг другу. Манфред приветствовал Папу в королевстве, соб­ственноручно «ведя лошадь под уздцы», когда тот пе­ресекал реку Гарильяно, но медовый месяц закончился через восемь дней, и Манфред бежал в Лучеру. Инно­кентий возобновил переговоры с Англией, но уже не столь категорично, как прежде. Он согласился признать Эдмунда королем Сицилийским, но добавил двусмыс­ленный пункт относительно прав Конрадина.⁶⁵

Ситуация все еще оставалась неясной, когда в де­кабре 1254 г. Иннокентий умер. Король Генрих III Английский снова увлекся сицилийским проектом. Много лет назад он дал обет предпринять крестовый поход и теперь постоянно облагал своих подданных налогами на военные нужды. Но на самом деле он не очень рвал­ся отправиться на Восток; к тому же с его стороны было бы недальновидно покидать свое довольно беспокой­ное королевство. Набожность и семейные чаяния Ген­риха были бы удовлетворены в гораздо большей степе­ни, если бы он употребил свои деньги на Священную войну за интересы Церкви, наградой в которой был бы престол для его сына. Имелись ли у Эдмунда, которому в ту пору было всего восемь лет, какие-то сообра­жения на этот счет, остается неясным. Ясно было, од­нако, что подданные Генриха не разделяли его энтузи­азм. Они были возмущены навязанными им налогами; но будь эти деньги действительно направлены на осво­бождение христиан в Святой Земле и на войну с языч­никами, англичане, пожалуй, отдали бы их без сожале­ний. В Священной войне против Гогенштауфенов не было той притягательности. Было неясно, с какой ста­ти английские деньги должны быть отданы на войну в Италии ради удовлетворения личных амбиций короля. «Сицилийская проблема», как называли ее англичане, грозила пошатнуть власть английской монархии.⁶⁶

Король Генрих не обращал внимания на ропот сво­их подданных. Он уже заключил соглашение с королем Альфонсом Кастильским, который был его соперником в Гаскони и имел притязания на наследство Гогеншта­уфенов по материнской линии. Старший сын Генриха Эдуард был обручен со сводной сестрой Альфонса, Элеонорой. Между Англией и Францией велась долгая война, которая была теперь прервана перемирием, до­стигнутым благодаря посредничеству Папы и желанию Людовика Святого жить в мире со своими соседями. В декабре 1254 г. Генрих прибыл в Париж с визи­том, взяв с собой свою жену, Элеонору Прованскую, которая приходилась сестрой французской королеве Маргарите. К королевам присоединились их мать, вдовствующая графиня Прованская, и две их сестры, Санча, графиня Корнуэльская, и Беатриса, графиня Анжуйская, мужья которых по очереди отказались от сицилийской короны. Это было счастливое семейное торжество, омраченное лишь легкой завистью сестер. Маргарита, Элеонора, Санча и их мать выказали неко­торую холодность по отношению к Беатрисе, которая, будучи хоть и младшей сестрой, получила от покойно­го графа все провансальское наследство, так что вдов­ствующая графиня и ее старшие дочери считали себя несправедливо обделенными. Но короли были очарова­ны друг другом. Король Генрих, будучи поклонником искусств, выражал свое восхищение новыми постройка­ми в Париже, Людовик же согласился не препятство­вать выдвижению кандидатуры Эдмунда на сицилий­ский трон.⁶⁷

Кандидатура была утверждена новым Папой Алек­сандром IV. Иннокентий IV мог бы усомниться в ра­зумности возведения девятилетнего мальчика на сици­лийский престол и усмотреть дипломатическую выгоду в соблюдении прав Конрадина. Александр был не столь дальновиден. Он был уверен, что английский король богат, и радовался, что тот сможет оплатить расходы на неизбежную войну против Манфреда. Генрих все еще был связан обетом — ему надлежало отправиться в крестовый поход в Святую Землю, и выступить он дол­жен был в середине лета 1256 г. По просьбе Генриха Папа теперь изменил условия обета. Теперь Генрих должен был послать войска в Италию до Михайлова дня 1256г. и отдать в папскую казну 135541 марок. Осенью 1255 г. епископ Болонский прибыл из Италии, чтобы властью Папы передать Эдмунду королевские полномочия. Вместе с епископом прибыл папский нун­ций, Ростан Массой, он должен был проследить, чтобы деньги, обещанные Генрихом, были собраны и отправ­лены Папе. В октябре Эдмунд был торжественно провозглашен сицилийским королем. Тогда же король Ген­рих дал клятву выполнить требования Папы под стра­хом отлучения от церкви.

Ослепленный гордыней, Генрих III не отдавал себе отчета в том, что за обещания он дает. Сумма, которую требовал Папа, была за пределами возможного для Англии. Фактически он принял на себя долги папства, не задумавшись о том, где добыть эти деньги. Его под­данные были не настолько слепы. Светские аристокра­ты отказали ему в поддержке, и тут Генрих ничего не мог поделать. Духовенство занимало более слабую по­зицию. Епископ Херефорда, посол Генриха при пап­ском дворе, уже заложил собственность некоторых ан­глийских монастырей, как гарантию займов, получен­ных у итальянских банкиров именем Папы. Чтобы выкупить заложенную собственность, следовало взимать налог со всего церковного имущества в размере одной десятой в течение трех лет или пяти лет, если трех окажется недостаточно. Налог должны были собирать папские чиновники под руководством Ростана Массона; любому капитулу или монастырю, отказавшемуся платить, грозили интердикт и анафема. Гул протеста услышал даже витавший в облаках король, а Ростан начал понимать, что таких денег просто нет в наличии. Гигантские суммы были отправлены в Италию, но долг, казалось, оставался все таким же огромным. Михайлов день 1256 г. прошел, а большая часть обещанного дара так и не была выплачена. Ростан отправился к папско­му двору и вернулся в марте 1257 г. в сопровождении архиепископа Мессинского с требованием новых нало­гов. Генрих принял представителей торжественно, вме­сте с Эдмундом, к тому времени уже двенадцатилет­ним, который на приеме был одет в апулийскую ман­тию. Сицилийскому архиепископу был, возможно, приятен тактичный наряд его потенциального короля; но ему никак не мог понравиться настрой английских аристократов, собравшихся, чтобы встретить его. Не-смотря на пламенную проповедь, которую архиепископ прочел английским епископам, напоминая им о долге перед их юным принцем и его новым королем, те не­хотя предложили ему 52 000 фунтов взамен новых на­логов, которые требовал Папа, заявив при этом, что должно быть получено также согласие низшего клира, который упорно не желал давать согласие. Светская знать вновь наотрез отказалась помогать Генриху III и легату.

Даже король Генрих понял, что зашел слишком да­леко. В апреле он приостановил все выплаты папским агентам, заявив, что еще не решил окончательно, про­должать ли сицилийское дело. В конце июня он назна­чил послов и, наделив неограниченными полномочия­ми, направил их в Париж, чтобы заключить постоян­ный мир с королем Людовиком, а оттуда в Италию — чтобы изложить альтернативные предложения Папе. Генрих полагал, что имеет право рассчитывать на смяг­чение условий, поскольку Папа не сделал ничего, что­бы предотвратить укрепление власти Манфреда в Ита­лии, и теперь воевать с ним будет более сложно. В свете вышеизложенного Генрих спрашивал Папу, не будет ли более разумным решением заключить мир с Манфре-дом на основе раздела Сицилийского королевства; или же понтифик возмется самостоятельно оплатить поло­вину военных расходов в обмен на половину королев­ства. Если же эти условия окажутся неприемлемыми, Генрих был готов отозвать кандидатуру Эдмунда при условии, что будет освобожден от всех обязательств, и тогда Папа сможет заняться поисками нового кан­дидата. Поскольку послы задержались в Париже, эти предложения были доставлены в Рим Ростаном Массоном, который полностью разделял мнение английс­кой стороны и, возможно, даже сам составил письма к Папе.⁶⁸

Папа Александр был в ярости. С упрямством слабо­го человека он решительно не хотел уступать Генриху. Из-за успеха Манфреда (виноват в котором он во мно­гом был сам) Александру тем более не хотелось выпус­кать англичан из своих тисков. Ростан впал в неми­лость; ему было позволено вернуться в Англию, но ответ Папа передал через нового легата, нотария Арло-та. Александр сделал одну маленькую уступку: Генриху разрешалось не выплачивать остаток обещанных денег, что составляло значительно больше половины изна­чально указанной суммы, до лета 1258г.; между тем английские послы должны были выступить гарантами по займам на покрытие части долга. Генриху же далее было приказано заключить мир с Францией и прибыть на Сицилию не менее чем с 8500 вооруженными людь­ми к 1 марта 1259 г. Архиепископы и епископы долж­ны были отвечать за сбор денег в каждой епархии, а Генрих должен был собрать налог с мирян. В случае невыполнения этих условий Генрих будет предан ана­феме, а на страну наложен интердикт.

В апреле 1258 г. Генрих созвал светскую и церков­ную знать и сообщил ей об условиях, выдвинутых Папой. Реакция последовала весьма резкая. Через не­сколько дней представители высшей светской знати собрались вместе и поклялись поддерживать друг дру­га. Потом они подъехали в полном вооружении к ко­ролевскому дворцу в Вестминстере и, оставив мечи у порога, ворвались к королю. Осознав собственное бес­силие, вместе со своим наследником, принцем Эдуар­дом, король поклялся на Евангелии последовать совету своих баронов. Те со своей стороны пообещали помочь ему с сицилийской проблемой, если Папа смягчит ус­ловия, а король — проведет конституционные рефор­мы. В мае в Оксфорде надлежало созвать парламент для обсуждения реформ.⁶⁹

Сицилийское дело теперь вылилось в более широ­кий спор между монархией и аристократией Англии. Генрих III все еще питал определенные надежды. Более того, через три года он все еще считал, что, если бы не вмешательство знати в 1258 г., он мог бы прийти к реальному соглашению с Папой. Послы Генриха, пре­успевшие во Франции с мирным договором, который был утвержден на следующий год, добились внесения в договор условия, согласно которому король Людовик обещал оплачивать содержание 500 рыцарей в течение двух лет, чтобы поддержать Генриха III в сицилийской войне. Английские бароны написали Папе, предлагая содействие в этом вопросе, но при этом дали понять, что они не в восторге, отметив, что с ними не посове­товались, и намекнули, что сомневаются в выполнимо­сти задачи. Фактически всем стало понятно, даже Папе, что от Англии уже нечего ждать. Александр непло­хо нагрел руки на этой истории: получил от Англии 60 000 марок, и это ничего ему не стоило. Сразу при­няв решение, 18 декабря 1258 г. он издал буллу, отме­няющую пожалование Сицилийского королевства прин­цу Эдмунду.⁷⁰

Долгое заигрывание с Англией никак не помогло в решении проблемы сицилийской короны. Папа полу­чил некоторое количество наличных денег, но Манфред тем временем укрепил свое положение в Италии. Вся эта история важна, главным образом, из-за влия­ния, которое она оказала на внутренние дела Англии, ибо она привела к «войне баронов», спорам вокруг конституции и событиям, омрачившим последние годы правления короля Генриха. Сейчас кажется нелепым, что королю Генриху вообще могла придти в голову мысль посадить сына на итальянский трон. Ни сам Генрих, ни его страна не могли позволить себе этот грандиозный проект; и Папа должен был гораздо рань­ше понять, что зря теряет время. Но немногие средне­вековые монархи задумывались о финансовых вопро­сах. Да и брат Генриха Ричард, который считался од­ним из мудрейших людей своего времени, полагал, что достаточно богат, чтобы затеять еще более честолюби­вый проект — сделаться императором, и ему это почти удалось. Если бы подданные Генриха оказались более сговорчивыми и оплатили бы войска для похода, а Папа был бы не так ненасытен в своих требованиях, Эдмунд мог бы стать королем Сицилии. Манфред не был непо­бедим, как показали последующие события; а в 1256 г. он был слабее, чем в 1266 г. Французская армия, побе­дившая его чуть позже, хотя и имела преимущество в лице компетентных полководцев, была не особенно многочисленна; да и потратили на нее гораздо мень­шую сумму, чем сумма, обещанная Генрихом Папе. И в самом деле, будь Генрих и Папа Александр умнее и пользуйся они большим уважением у своих подданных, они могли бы достигнуть своей цели; а для Сицилии, возможно, было бы лучше зависеть от далекой Анг­лии, чем от Франции. Принц Эдмунд впоследствии стал умным и великодушным правителем, почитаемым сво­ими вассалами. Он мог бы стать хорошим королем и основать династию, искренне преданную интересам сицилийцев. Но ему, без сомнения, повезло, что его освободили от хитросплетений средиземноморской по­литики, и Эдмунд был гораздо счастливее в роли графа Ланкастера, чем мог бы стать в роли короля Сицилий­ского.

Отказ от английского проекта позволил Папе занять­ся поисками нового кандидата. Но Александр, как все­гда, колебался, и смерть забрала его прежде, чем он успел принять решение. Преемник Александра, Урбан IV, имел более четкую программу.

Глава V

В ПОИСКАХ КОРОЛЯ: КАРЛ АНЖУЙСКИЙ

Папа Урбан последние несколько лет до своего вос­шествия на папский престол провел на Ближнем Вос­токе. Он не был причастен к политике папства в За­падной Европе и мог взглянуть на нее свежим взгля­дом. Как только у него появилось время изучить историю кандидатуры принца Эдмунда на сицилийский престол, он понял, что эта затея неосуществима. Ген­рих Ш, со своим неисправимым оптимизмом, надеял­ся, что новый Папа может изменить последнее реше­ние Александра, но несмотря на просьбу английского короля, Урбан в сентябре 1262 г. прислал ему сообще­ние, подтверждающее, что переговоры с Англией окон­чены. Он уже искал другую кандидатуру.⁷¹

Урбан был французом, и инстинкт подсказывал ему искать спасения для Церкви во Франции. Король Лю­довик Святой до сих пор не особенно радовал папство в этом вопросе. Но Урбану больше не к кому было обратиться. С того времени, как он был послом в Гер­мании, Урбан испытывал сильную неприязнь к Гогенштауфенам: для него и речи быть не могло, чтобы встать на сторону Конрадина с целью свергнуть Манфреда. В Германии больше не было подходящей канди­датуры, поскольку Ричард Корнуэльский, Римский ко­роль, был слишком занят попытками удержаться у вла­сти, и ему в любом случае было не до Италии, даже если бы Папа согласился рискнуть и объединить императорскую и сицилийскую короны. Из остальных за­падных монархов король Хайме Арагонский был чело­веком авантюрного склада, готовым ввязаться в любое новое предприятие, но он только что заключил союз с Манфредом. Король Альфонс Кастильский предложил себя в качестве короля Сицилии, но он все еще был кандидатом на императорский трон и вызвал недоволь­ство папства своими имперскими амбициями, подружив­шись с гибеллинами Северной Италии. Оставался толь­ко французский двор. Весной 1262 г. нотарий Альберт Пармский снова был отправлен в Париж — просить короля Людовика, чтобы тот пересмотрел свое реше­ние и принял предложение о пожаловании Сицилий­ского королевства принцу из его династии.

Король Людовик был в замешательстве. Он обещал свою поддержку английскому кандидату, но в любом случае его беспокоили наследные права Конрадина. В то же время Людовик осуждал Манфреда, который в его глазах был узурпатором и врагом Церкви. Он был настроен против Манфреда так серьезно, что готов был разорвать помолвку своего сына Филиппа с арагонской принцессой, когда узнал, что ее брат женился на доче­ри Манфреда. Людовик согласился на этот брак, толь­ко когда Хайме Арагонский пообещал никогда не пре­доставлять Манфреду военную поддержку в его конф­ликте с Церковью. Король Людовик некоторое время колебался. Затем, с ловкостью, едва ли совместимой с его безупречной репутацией, он пошел на компромисс: отказался от сицилийского трона для себя или для сво­их сыновей, но не стал возражать, когда Альберт пред­ложил трон его брату, Карлу Анжуйскому. Обрадован­ный согласием Людовика, Альберт приготовился отпра­виться в Прованс, где находилась резиденция графа Анжуйского, когда в Париж прибыли новые письма от Папы с указанием приостановить все дела.⁷²

Папа переключился на другой фронт в связи с при­бытием к папскому двору бывшего латинского императора Балдуина. Балдуин приехал в Витербо от Манфреда, которого он считал единственным государем, спо­собным восстановить Латинскую империю Константи­нополя. Теперь настал черед Папы растеряться. Воз­вращение Константинополя было для него делом особой важности, и ему было искренне жаль Балдуина. Папа отказался дать прямой ответ на письма Манфреда, при­везенные императором: он не мог заставить себя с та­кой готовностью прийти к соглашению с отлученным от церкви захватчиком, но сразу же отвечать отказом ему тоже не хотелось. Папе не пристало тратить все свои силы на войну в Италии, когда католическому христианству на востоке грозила опасность. К тому же надо было принимать в расчет не только Константино­поль: государства, основанные крестоносцами в Сирии, где Урбан когда-то жил и трудился, были под угрозой из-за усиления египетских мамлюков. Когда в 1260 г. мамлюки разбили монголов, аристократия Иерусалим­ского королевства, напуганная могуществом монголь­ской империи, приветствовала ее поражение. Однако вскоре оказалось, что для христиан Святой Земли мам­люки являются гораздо более серьезной и близкой уг­розой. Урбан был человеком с большим жизненным опытом: он рассматривал христианский мир как еди­ное целое. Ему нужно было время, чтобы пересмотреть свою политику. Вместо того чтобы и дальше предла­гать сицилийский престол французскому принцу, Папа теперь обратился ко всем верующим, настаивая немед­ленно организовать крестовый поход.⁷³

Многим казалось, что дипломатия Манфреда увен­чалась успехом. Один англичанин написал домой из Витербо, что согласие между сицилийским королем и папством близко.⁷⁴ До Константинополя дошло извес­тие о том, что Папа освободил Гильома Ахейского от клятвы верности, которую тот принес византийскому императору Михаилу Палеологу, и в Константинополе решили, что это произошло из-за вмешательства Манфреда. Византийский император испугался, что весь Запад объединился в большой союз против него.⁷⁵ Его беспокойство было преждевременным, поскольку у Папы имелись на этот счет свои соображения. Папа отправил послание с требованием, чтобы Манфред явился к нему лично или прислал доверенное лицо к папскому двору до 1 августа 1262 г. В конце июля Манфред отправил послов в Витербо, где они были представлены Папе лично бывшим императором Бал-дуином. Послы просили отсрочки для Манфреда и по­лучили разрешение до 18 ноября. Урбан тем временем написал Людовику Святому, чтобы попросить у него совета. Французскому королю, рвавшемуся в поход против язычников, перспектива мирного договора ка­залась заманчивой. При всей его нелюбви к Манфреду, его совесть была бы спокойна в том случае, если бы Папа простил Манфреда. Людовик написал, чтобы вы­разить свое одобрение. Но по какой-то причине пись­мо так и не дошло до адресата. Может быть, Людовик чувствовал некоторое беспокойство по поводу того, что придется пожертвовать правами Конрадина на сицилий­ский трон, которые в случае примирения с Манфредом будут попраны. Возможно также, что Карл Анжуйский, который теперь был заинтересован в сицилийской ко­роне, сумел задержать письмо брата.⁷⁶ Урбан так и не получил никакого ответа из Франции, когда второе Посольство Манфреда прибыло к нему в начале нояб­ря. Манфреду была предложена гарантия неприкосно­венности для прибытия к папскому двору, но условия юзвращения Манфреда в лоно церкви не оговарива­лись; Папа также отправил письмо Альберту Пармскому с указаниеми продолжать переговоры с Карлом Анжуйским. Наконец, в конце ноября Урбан опреде­лился со своими условиями в отношении Манфреда. Чего точно он потребовал — неизвестно. Похоже, что он предложил пожаловать Манфреду и его наследни­кам Сицилийское королевство в обход всех притязаний, какие могут быть у Конрадина. Манфред, по-ви­димому, должен был заплатить большую сумму налич­ными в качестве первого взноса и платить ежегодную дань папскому престолу. Он также должен был вер­нуть в свое королевство изгнанных политических про­тивников и отдать им отобранные земли. Именно это последнее условие оказалось неприемлемым. Даже если бы Манфред захотел отказаться от земель, которые считал необходимыми для поддержания своей коро­левской власти, его чиновники, которых он награж­дал конфискованными поместьями, никогда не согла­сились бы с их утратой. Двор Манфреда не позволил бы ему принять эти условия. К тому времени, когда он выдвинул встречные предложения, было уже по­здно. Урбан решил, что ничего хорошего из примире­ния не выйдет.⁷⁷

Папа должен был действовать осторожно. Король Людовик страстно мечтал отправиться в крестовый поход на Восток, и император Балдуин поехал в Па­риж, чтобы использовать свое влияние на короля. Ур­бан продолжал действовать так, будто крестовый по­ход был его главной целью. Хотя про себя он уже начал сомневаться, будет ли соглашение с Михаилом Палеологом с целью объединения двух земель менее выгод­ным, чем возвращение Латинской империи, он все же официально отказался иметь дело с греками. Но Урбан дал Людовику понять, что, по его мнению, на Манфре­да нельзя полагаться и, если крестовый поход будет успешным, на сицилийский престол должен взойти бо­лее верный сын Церкви.⁷⁸

Людовик Святой позволил себя убедить, несмотря на просьбу Балдуина. В мае 1263 г. его братья, Аль­фонс де Пуатье и Карл Анжуйский, приехали к нему в Париж. Людовик дал разрешение Карлу возобновить переговоры с папством. В июне послы Карла прибыли к Папе. 17 июня Урбан передал им проект договора для их господина, а через три дня он написал Альфонсу де Пуатье с просьбой помочь ему убедить Карла принять эти условия. В июле Папа написал дружелюб­ное письмо императору Михаилу Палеологу и назна­чил нового посла к французскому и английскому дво­рам. Это был архиепископ Козенцы, принадлежавший к знатной неаполитанской семье Пиньятелли, которая из поколения в поколение враждовала с Гогенштауфенами. Архиепископ должен был сообщить Генриху Английскому, что кандидатура Эдмунда больше не об­суждается, а Людовику — что ему следует отбросить все свои сомнения в отношении прав Эдмунда или Конрадина. Интересы Церкви и крестового похода тре­бовали передачи сицилийского престола Карлу.⁷⁹

Император Балдуин, на которого рассчитывал Ман­фред, был в отчаянии. 2 июля он написал Манфреду из Парижа, что Папе удалось убедить короля Людови­ка в неискренности попыток Манфреда к примирению. Балдуин советовал Манфреду отправить надежного посланника в Париж с письмом к королю Людовику, чтобы убедить того в своей истовой вере, и с еще од­ним — к французской королеве, которая, как заметил Балдуин, очень не любила графа Анжуйского. До Ман­фреда это письмо не дошло, оно было перехвачено подеста Римини, который переслал письмо Папе. Папа прочел письмо и отправил его обратно через Альберта Пармского в Париж, чтобы письмо прочел Людовик. Людовик был глубоко потрясен, узнав, что Балдуин, состоявший у него на содержании, плетет интриги за его спиной. Герцог Бургундский, которого Балдуин склонил на свою сторону, посулив королевство Фессалоникское после восстановления империи, не смог по­влиять на короля; королева Маргарита тоже утратила всякое влияние при дворе, поскольку она оскорбила короля своей ненавистью к его брату.⁸⁰

Получив согласие своего брата, Карл поспешил при­нять проект договора, предложенный Папой. Его по­слы тут же отправились в Орвьето, где в тот момент жил Папа, с письменным согласием Карла. 26 июня Урбан подписал буллу с обещанием соблюдать свою сторону договора. Дата ратификации договора неизве­стна. К концу июля Карл Анжуйский был признан за­щитником Церкви.

Условия договора были более выгодны Папе, неже­ли Карлу. Новый король Сицилии должен был отка­заться от присвоенной нормандскими правителями дол­жности папского легата в своем королевстве. Он не мог распоряжаться ни назначениями на церковные посты, ни делами, попадающими под церковную юрисдикцию, не мог собирать налоги с духовенства, не мог он также использовать традиционное право королей получать доход с вакантной епископской кафедры. Он не только не мог претендовать на императорский престол, но также не мог занимать никакой пост в императорской части Италии или во владениях папства, не мог кон­фисковать ни целый лен, пожалованный короной, ни часть лена, ни каким-либо другим образом уменьшить его размеры и стоимость. Ему надлежало обеспечить достойное правление, подобно тому, что было при ко­роле Вильгельме II — «добром короле Вильгельме» (как гласило предание), — и не следовало взимать чрезмер­ные налоги. Если Папа решит сместить его, Карл не должен был требовать дальнейшего подчинения от своих вассалов. Вдобавок ко всему граф Анжуйский должен был принять на себя остаток английского дол­га папству, выставлять на службу Папе триста рыца­рей или кораблей по первому требованию и платить папству ежегодный налог в 10 000 унций золота, что в тридцать раз превышало дань, которую платили нор­мандские короли. Взамен папство даровало Карлу свое покровительство и позволило собирать десятину во Франции, Провансе и королевстве Арелатском в тече­ние трех лет. Папа обещал проповедовать начало кре­стового похода против Манфреда и не допустить из­брания на императорский престол Конрадина или кого-либо другого, кто мог бы претендовать на сицилий­скую корону.

То, что Карл Анжуйский все же принял эти условия, показывало, насколько велики были его амбиции. Мол­ва приписывала его согласие стать сицилийским коро­лем влиянию жены. Беатриса Прованская завидовала своим сестрам, которые теперь были королевами Фран­цузской, Английской и Римской. Когда они в послед­ний раз встречались, Беатрисе пришлось, как простой графине, сесть за стол для людей более низкого звания на торжественном обеде, и это горько ее обидело. Она тоже хотела стать королевой. Но Карл был не из тех, кто потакает женским прихотям. Он стремился взойти на престол не меньше, чем его жена.⁸²

Карл родился в начале 1227 г., через несколько ме­сяцев после смерти своего отца, короля Людовика VIII, и его детство пришлось на то бурное время, когда его мать, Бланка Кастильская, подчинила своей власти не­покорную знать Франции. Бланка была гордой и силь­ной женщиной, слишком занятой политикой для того, чтобы уделять достаточно времени и любви своим де­тям. Чувство долга объединило ее с благочестивым старшим сыном, Людовиком IX Святым, чьи интересы она так неустанно защищала, и который отплатил ей безоговорочной, почтительной преданностью. До Кар­ла же, который из всех детей Бланки больше всего походил на нее, матери, казалось, не было дела. Людо­вик Святой был снисходителен к своим братьям, на­сколько позволял его аскетичный, нелюдимый склад характера, но его любимчиком был второй брат, Ро­берт, граф Артуа, отважный, красивый юноша, погиб­ший из-за своей горячности в битве при Мансуре во время Египетского крестового похода. Из двух остав­шихся братьев, Альфонса и Карла, Людовик предпочи­тал Альфонса, и Карл об этом знал. Альфонс, граф Пуатье, был болезненным, мнительным, трудолюбивым и угрюмым человеком. Он был женат на Жанне Тулузской, богатейшей наследнице во Франции, но редко жил в южных владениях своей жены, предпочитая быть поближе к Парижу, пока толпа курьеров сновала туда-сюда с дотошными инструкциями по управлению его уделом, за выполнением которых он тщательно следил. Он был справедливым и благочестивым, разве что не­сколько жадноватым правителем, и король, его брат, считал его рассудительным и верным советником. Их единственная сестра, Изабелла, еще молодой удали­лась от мира в монастырь Сент-Клуд, который сама ос­новала.

Обделенный любовью семьи, Карл с юных лет при­вык полагаться только на себя. Он вырос высоким и мускулистым юношей, с темно-оливковой кожей, уна­следованной от кастильских предков, и длинным но­сом — от Капетингов. Карл был прекрасно сложен; от матери он унаследовал ее энергию. Карл получил хо­рошее образование и никогда не утратил уважения к учению и любви к поэзии и искусству. Но он унаследо­вал свойственный его семье аскетизм и всегда мог от­казаться от удовольствий во имя более высокой цели. Но если аскетизм короля Людовика проистекал из его искренней набожности, то аскетизм Карла был сред­ством к удовлетворению жажды власти. Его благочес­тие было по-своему искренним, но в основном выра­жалось в уверенности, что Господь избрал его своим орудием.⁸³

Семья хоть и не осыпала Карла проявлениями род­ственной любви, зато одарила его немалыми матери­альными благами. Еще до его рождения умирающий отец завещал Карлу (при условии что родится маль­чик) богатые апанажи[9] Анжу и Мэн. Только в 1247г., в возрасте двадцати лет, Карл вступил во владение эти­ми двумя графствами, но за год до того его мать и брат устроили его брак с богатой наследницей, Беатри­сой Прованской. Беатриса была младшей из четырех прекрасных дочерей Раймонда-Беренгария IV, графа Прованса и Форкалькье. Из ее сестер Маргарита выш­ла замуж за короля Людовика в 1234 г., Алиенора — за короля Генриха III Английского в 1236 г., а Санча, кра­сивейшая из них, — за Ричарда Корнуэльского, буду­щего Римского короля, в 1243 г. По феодальному обы­чаю, поскольку в семье не было сына, дочери должны были стать сонаследницами, но Раймонд-Беренгария не хотел дробить свои земли и оставил их целиком Беат­рисе, решив, что ее сестры в достаточной степени воз­награждены богатым приданым. К несчастью, их прида­ное так и не было выплачено до конца, и оставленные без наследства сестры чувствовали себя обманутыми, в частности — королева Маргарита, старшая сестра, ко­торая с тех пор ненавидела Карла. Вскоре Карл также испортил отношения со своей тещей, Беатрисой Савойской, которая поссорилась с ним из-за своего вдовьего наследства.⁸⁴

Карла не испугала враждебность семьи его жены. Беатриса предпочла его таким соперникам, как Конрад Гогенштауфен, Римский король, и двум пожилым вдов­цам — королю Хайме Арагонскому и графу Раймонду VII Тулузскому, и Карл оправдал ее выбор. По закону граф­ство Прованское находилось в вассальной зависимости от императора как часть старого королевства Бургун­дии и Арелата. Карл просто проигнорировал этот факт, да и Фридрих II не был настроен бороться за свои права. Но последние графы Прованские были слишком беспечны и предоставили городам и знати графства полную свободу. Карл был настроен покончить с по­добным положением дел. Когда он прибыл в Прованс в начале 1246 г., с ним приехала целая толпа юристов и счетоводов, обученных при французском дворе, ко­торые сразу же приступили к изучению его графских прав и привилегий и подсчетам причитающихся ему денег и прочих благ. Их действия вызвали яростный протест провансальцев. Два местных аристократа, Барраль де Бо и Бонифаций де Кастеллан, собрали вокруг себя всех недовольных. Их поддержала вдовствующая графиня, которая объявила, что по завещанию ее мужа ей полагалось во владение графство Форкалькье и пра­во пользования его собственностью в Провансе; мятеж­ников также поддержали три города — Марсель, Арль и Авиньон. Эти города официально были не частью Прованса, а империи, что дало им возможность стать коммунами по итальянскому образцу. Теперь же они опасались за свою независимость. Когда в 1247 г. Карл отправился на север, чтобы формально вступить во владение графствами Мэн и Анжу, эти три города зак­лючили оборонительный союз на пятьдесят лет и при­гласили Барраля де Бо возглавить их армию.

Карл обещал отправиться в крестовый поход со сво­им братом, и у него не было времени расправиться с мятежниками. Все, что он мог, — это пойти на комп­ромисс со своей тещей, уступив ей Форкалькье и тре­тью часть доходов Прованса. После того как он вместе с королем отплыл из Эг-Морта в 1248 г., волнения в его графстве переросли в открытый бунт. В крестовом походе Карл показал себя как храбрый воин, но как только брат отпустил его во Францию, он поспешил домой и высадился в Эг-Морте в октябре 1250г. С по­мощью военной силы и искусной дипломатии он сумел разделить врагов и сокрушить их одного за другим. Арль подчинился ему в апреле 1251 г., а Авиньон — в мае. В июне Барраль де Бо капитулировал. Марсель, отбив первую атаку Карла в августе, просил о мире в следу­ющем июле. Карл был снисходителен к предводителям восстания, но настоял на том, чтобы его законные права были полностью и окончательно восстановлены и при­знаны. Марсельцам было позволено сохранить свою коммуну, но они должны были признать Карла сюзереном. В ноябре 1252 г. смерть королевы-матери Бланки, которая была регентшей во Франции во время от-ксутствия Людовика, вынудила Карла поехать в Париж и принять регентство совместно с братом Альфонсом. Как раз тогда Карлу впервые предложили сицилийскую корону. Альфонс не одобрил это предложение, а король Людовик написал из Святой Земли, что запрещает принимать его. Разочарованный Карл ввязался в ражданскую войну во Фландрии. Поддержав графиню Маргариту в войне против ее сына, Жана д'Авена, он получил графство Эно и пост регента Фландрии и на­чал стягивать свои войска в графство. Король Людовик, еще будучи в Святой Земле, с тревогой узнал о войне во Фландрии. Вернувшись во Францию летом 1254 г., он приказал Карлу отказаться от Эно. Своим окончательным решением он в 1256 г. отдал Фландрию Жану д'Авену, но Жан должен был принести феодальную присягу Карлу.

К тому времени Карл оставил надежду приобрести владения во Фландрии. Пока он был на севере, Провансом управляли компетентные сенешали, которым помогали местные епископы и Барраль де Бо, ставший преданным сторонником Карла. Но многие аристократы все еще не сдавались, руководимые Бонифацием де Кастелланом. Вдовствующая графиня снова устраивала беспорядки. Марсельцы были возмущены визитами чиновников, настаивающих на правах Карла как сюзе­рена. И снова Карл справился с врагами по одиночке. В ноябре 1256 г., благодаря вмешательству короля Людовика, вдовствующая графиня согласилась отказаться от Форкалькье и от своих претензий на пожизненное владение доходами с Прованса в обмен на крупную сумму наличными и на неплохой пенсион до самой смерти. Король Людовик, памятуя о том, что старая графиня была и его тещей, помог своему брату, пообе­щав, что сам будет платить ей. Это соглашение ослаби­ло строптивых аристократов, которые рассчитывали на финансовую поддержку графини. Марсельцы надеялись выскользнуть из-под власти Карла, заключив в 1256 г. союзы с королем Кастильским и с Пизой. Но Альфонс Кастильский был слишком занят своими притязаниями на империю, чтобы отправить им помощь, в то время как Пиза была втянута в неудачную войну с Флорен­цией. «Franciots», как называли провансальцы сторон­ников Карла, организовали переворот, и Карл прибыл лично, чтобы настоять на новом соглашении, согласно которому марсельцы сохраняли судебную и финансо­вую независимость, но отдавали всю политическую власть в руки графских наместников.⁸⁵

После усмирения Прованса Карл расширил свою власть за пределами графства. В 1257 г. он приобрел права на несколько сеньорий в нижних Альпах, кото­рые ему уступил Вьеннский дофин. Он также получил от Раймунда де Бо, графа Оранжского, права регента Арелатского королевства, пожалованные в свое время Фридрихом II отцу Раймунда. Эту передачу должен был подтвердить император, но в то время императорский трон пустовал. В 1258 г. граф Вентимильи, до того вре­мени бывший вассалом Генуэзской республики, признал Карла своим сюзереном; и власть Карла простиралась теперь на побережье до Сан Ремо и в горы до перевала Тенда. В 1259 г., искусно сочетая взятки, обещания и военные угрозы, Карл заполучил сюзеренитет над Кунео, Альбой и Кераско в южном Пьемонте, а на следу­ющий год ему подчинились сеньоры Мондови, Чевы, Биандрате и Салуццо, что дало ему полный контроль над этой территорией. В начале 1262 г., когда Карл отправился на север осмотреть свои владения в Анжу и обсудить со своим братом вопрос о передаче сици­лийского престола, вспыхнуло новое восстание в Про­вансе. Бонифаций де Кастеллан снова собрал недоволь­ную знать, и марсельцы восстали против «franciots» и изгнали их. Генуя пообещала поддержку мятежникам, и сыновья короля Арагонского ждали в Монпелье, готовые вмешаться. Но Барраль де Бо остался верным Карлу, хотя его кузен Гуго примкнул к восставшим. Обладая весомым авторитетом в Провансе, Барраль су­мел затормозить развитие мятежа. Карл сразу же по­спешил на юг. Он подкупил генуэзцев, вернув им при­брежные земли, но сохранив за собой горные районы (Кастильони Бриг), подавил восстание аристократов и двинулся на Кастеллан, заставив Бонифация и Гуго де Бо бежать. Потом Карл подошел к Марселю. Но в это время он уже вел переговоры с Папой о сицилийском престоле и хотел избежать осложнений. Когда король Арагонский предложил быть посредником со стороны Марселя, Карл согласился. Марсельцы должны были снести свои крепостные укрепления и сложить оружие; город сохранял свои судебные и финансовые привиле­гии, а вожди восстания избегли наказания. Необычай­ное сочетание силы и великодушия, продемонстриро­ванное Карлом, возымело должный эффект: у него больше не было проблем с Провансом до конца его жизни, напротив — провансальцы вскоре поняли, что они могут извлечь свою выгоду из его итальянского похода, и оказали ему полную поддержку.⁸⁶

Дальновидный Папа мог бы испугаться, что такой энергичный и честолюбивый человек в конце концов окажется недостаточно покорным, чтобы быть хорошим защитником для Церкви. Но Папа Урбан не мог себе позволить заглядывать далеко вперед. Манфред пред­ставлял слишком серьезную угрозу. Юный Эдмунд Ан­глийский, зависимый от слабовольного отца, не подхо­дил для того, чтобы сокрушить Манфреда, даже если бы англичане поддержали короля Генриха. Требовался человек опытный, и Урбан, как француз, предпочел, чтобы это был его соотечественник. Ему не приходило в голову, что, если германское господство в Италии, против которого так рьяно боролись его предшествен­ники, заменить на французское, в дальнейшем это мо­жет стать угрозой для папства. Надо было избавить Италию от Манфреда, и Карл прекрасно подходил для этой задачи, особенно учитывая, что за ним были бо­гатство Франции и поддержка короля Людовика, кото­рый обладал колоссальным моральным авторитетом в Европе того времени. Сам Людовик никогда не одоб­рял полностью этот проект, но был согласен, что Манфред представляет угрозу для христианства, и, возмож­но, чувствовал некоторую вину за то, что любил Карла меньше, чем других братьев, и в прошлом помешал его амбициям во Фландрии. Все обдумав, Людовик оказал Карлу посильную поддержку.

Сам Карл не испытывал никаких сомнений, его не смущали даже непомерные требования папства. Он знал, что впоследствии сможет сделать так, чтобы они отве­чали его нуждам.

Глава VI

ВТОРЖЕНИЕ КАРЛА АНЖУЙСКОГО

Вскоре Папе стало понятно, что за человека он выбрал своим защитником. Договор с Карлом был за­ключен в июне 1263 г. Рим перешел к партии гвельфов вначале правления Урбана, и хотя сам Урбан никогда там не жил, он назначил своих людей для управления городом, комиссию добрых людей (boni homines), кото­рые должны были исполнять сенаторские функции. Но их власть была шаткой. В Риме все еще оставалась сильная партия гибеллинов, которая продолжала плес­ти интриги против правительства. Манфред, узнав о договоре Карла с Папой, решил, что Рим — ключевой город. Сторонники Манфреда под предводительством некоего Пьетро Романи предложили его кандидатуру на пост сенатора. Зять Манфреда, Педро Арагонский, при­готовился совершить паломничество в Рим, чтобы там ходатайствовать за него или предложить себя в каче­стве альтернативного кандидата. Их плану противосто­ял кардинал Риккардо Аннибальди, который в то вре­мя оказался в городе. Он убедил гвельфов в ответ на это выбрать сильного сенатора, преданного их интере­сам. Следуя совету Риккардо, гвельфы предложили се­наторство Карлу, и тот принял предложение. А ведь по договору с папством Карл не должен был занимать ни одной, даже самой скромной, должности ни в каком, даже самом незначительном, городе империи. Теперь же он предполагал занять ведущий государственный пост в столице империи.⁸⁷

Папа Урбан был на распутье. Многие кардиналы считали, что ему следует прервать переговоры с Кар­лом. Но Урбан не хотел перечеркивать работу, проде­ланную кардиналом Аннибальди, рискуя оскорбить этим своих сторонников в Риме. Он не мог себе позво­лить поссориться с Карлом. Манфред, потерпев неуда­чу в Риме, двигался по восточным землям римских владений, чтобы заставить Лукку, последний город гвельфов, оставшийся в Тоскане, признать его сюзере­нитет.⁸⁸ Таким образом, Урбан согласился на назначе­ние Карла сенатором, но только на время.⁸⁹ Карл так­тично ответил, что не примет должность без согласия Папы, но, понимая, что стоит на сильной позиции, настоял на пересмотре всего своего договора с папством. Переговоры продолжались всю осень 1263 г. Папа вы­двинул новые предложения, которые Карл едва соиз­волил рассмотреть. К концу года казалось, что согла­шение вообще будет расторгнуто, но в первые месяцы 1264г. влияние Манфреда в Центральной Италии уси­лилось. Лукка в конце концов подчинилась ему. Урбан понял, что окружен. Если он вскоре не найдет помощь, признавался он своим близким друзьям, ему придется бежать во Францию. Урбан уступил требованиям Кар­ла. В апреле Папа представил на рассмотрение карди­налам исправленные условия договора, которые соби­рался предложить Карлу. Многие кардиналы теперь были уже совершенно недовольны, что связались с графом Анжуйским, так что Урбан начал свое выступ­ление фактически с извинений, указывая на то, что успех Манфреда сделал вмешательство Карла необхо­димым. Он предложил, чтобы Карл оставил римское сенаторство или в четко определенный срок, или как только завоюет Сицилийское королевство; Карл мог выбрать одно из двух. Остальные условия, оговорен­ные прежде с Карлом, должны оставаться в силе. Кар­динал церкви Св. Цецилии, Симон де Бри, человек, которым, как было известно, восхищался Людовик Святой, был отправлен в Париж, где Карл в данный момент находился вместе со своим братом. Кардинал должен был передать Людовику, что, если Карл будет упорствовать в римском вопросе, его кандидатура на Сицилийский престол будет отозвана. Чтобы помочь Симону, Папа приказал отправиться в Париж кардина­лу-епископу Сабины, Ги Фулькуа, который был послом в Англии и к которому Людовик хорошо относился.⁹⁰

Карл тем временем выдвинул встречные предложе­ния. Он знал, что Папа на его стороне. Теперь он тре­бовал, чтобы ежегодная сумма выплат от завоеванного королевства в 10 000 унций золота была сокращена. Ему придется делать подарки своим сторонникам с доходов завоеванного королевства, и ему не хотелось бы исто­щать свою казну. Карл хотел, чтобы было узаконено право всех его потомков, как мужчин, так и женщин, наследовать сицилийский трон. Карл также требовал, чтобы к пункту, запрещающему ему самому или его наследникам владеть землями или занимать должности в Северной и Центральной Италии, было прибавлено слово «умышленно». Однако военная или иная необ­ходимость могли вынудить его занять эти земли; впро­чем, он обязался оставить их по первому требованию Папы. Если Карл или кто-то из его преемников станет императором, сицилийский престол должен перейти ближайшему наследнику, будь то мужчина или женщи­на. Раз уж Карл сам поведет армию на завоевание Сицилийского королевства, то сам же и будет опреде­лять численность армии. И наконец, Карл отказался принять пункт, согласно которому его подданные по каким бы то ни было причинам могли быть освобож­дены от вассальной клятвы ему.⁹¹

Эти предложения не могли понравиться Папе, но он был в отчаянном положении. Урбан отправил кардина­лу Симону письмо с дальнейшими указаниями. Карди­нал должен был извлечь максимум из сделки по ежегод­ным выплатам Риму и не опускать сумму ниже 8000 унций. Пункт об отказе от вассальной зависимости мож­но было изменить таким образом, чтобы под его дей­ствие попадали только наследники Карла; если же это­го будет мало, в отношении к ближайшему преемнику Карла это условие тоже должно было применяться. Если же Карл отвергнет и это условие, следовало потребо­вать какие-то встречные гарантии. В самом крайнем случае от этого пункта можно было отказаться вовсе. Что же касается остальных предложений, кардинал должен был действовать на свое усмотрение. То есть Урбан был готов уступить по всем пунктам, но не со­бирался сдаваться без борьбы. Кардинал Сабины дол­жен был проследить, чтобы английский король не пре­пятствовал выдвижению кандидатуры Карла, в то вре­мя как архиепископу Козенцы, который к тому времени уже был во Франции, надлежало проследить за тем, чтобы ненависть королевы Маргариты к Карлу не по­влияла на ход переговоров. Возможно, нужно было как-то урегулировать вопрос с ее претензиями на Прованс. В том случае, если переговоры с Карлом завершаться успешно, посланцу Папы поручалось просить француз­ское духовенство в течение трех лет отдавать десятину на войну с Манфредом.⁹²

Пока кардинал вел переговоры в Париже, Манфред снова перешел в наступление. Один из его военачаль­ников, Джордано Ланца, победивший в битве при Мон-таперти, вторгся в Анконскую марку, захватил папско­го наместника и установил связь с гибеллинами в Тос­кане. Другой, Пьетро ди Вико, действовал в предместьях Рима. Город спасло лишь появление там провансаль­ского отряда под предводительством Жака де Гантельма, которого Карл назначил своим наместником. Сам Манфред собрал большую армию в Кампании и был готов перейти границу при поддержке Пьетро. Папа Урбан видел, что окружен, он даже начал опасаться за свою жизнь. Ходили слухи, что Манфред готовит убийц, чтобы разделаться с ним. Письма Папы кардиналу Симону в Париж были почти истеричными. Следовало привести Карла в Италию любой ценой, и как можно скорее.⁹³

В такой обстановке кардинал не мог добиться от Карла выгодных условий. Немного поборовшись, он был вынужден уступить. Карл решил отказаться от се­наторства в Риме, как только он получит королевство, и согласился с тем, чтобы ежегодная выплата папству составляла 8000 унций. Все остальные его предложе­ния были приняты кардиналом. Тем временем, хотя королева Маргарита и не захотела отказываться от своих притязаний на Прованс, она обещала не пред­принимать ничего, что могло бы помешать сицилий­ской кампании ее деверя. В августе кардинал сообщил Папе, что переговоры завершились успешно. Как толь­ко новость дошла до Папы Урбана, он послал в ответ восторженные поздравления. Затем кардинал начал убеждать французских епископов пожертвовать десяти­ну на военные нужды. К сентябрю все епископы дали свое согласие, хотя, похоже, весьма неохотно. Только духовенство Венессэна отказалось, сославшись на то, что их епархия не входит ни во Французское королев­ство, ни в графство Прованс, а значит, на них не рас­пространяются легатские полномочия кардинала.⁹⁴

Папа Урбан так и не узнал об окончательном успехе своего легата. Его опасения усиливались с каждым днем. Наконец, Папа заподозрил, что даже жители Орвьето, где он прожил большую часть своего понтификата, настроены против него. Он решил удалиться в Ассизи. 11 сентября Урбан прибыл в Тоди и там заболел, но настоял на продолжении путешествия. Когда несколь­кими днями позже Папа прибыл в Деруту в паланкине (поскольку уже не мог ехать на лошади), он уже был при смерти. Кардиналы из его свиты перевезли его в Перуджу. Там Урбан и умер 2 октября 1264 г.⁹⁵

Карл был несколько обеспокоен известием о смерти Урбана. Его новый договор с папством еще не был утвержден, новый Папа мог и не признать его. Карл знал, что в Священной коллегии многие кардиналы были настроены против него, а два его главных друга, кардиналы церкви Св. Цецилии и Сабины, находились во Франции. Если Карл больше не будет признанным защитником Церкви, его враги приободрятся и вновь примутся за свои козни. Он переехал из Парижа в Прованс, чтобы подготовиться к вторжению в Италию. Там Карл решился на сознательное проявление жесто­кости, чтобы показать, что с ним нельзя шутить. Про­шлым летом он взял в плен мятежного Гуго де Бо и арестовал многих других друзей Бонифация де Кастеллана и вдовствующей графини, включая нескольких богатых купцов и прежнего подесту Арля, на том ос­новании, что они вели переговоры с королем Арагон­ским. В течение года их держали в заключении, но обращались хорошо, поскольку Карл придерживался политики мягкости по отношению к своим врагам. Те­перь же совершенно неожиданно он приговорил своих пленников к смерти. Весь мир должен был увидеть, что его мягкость была продиктована лишь политическими соображениями, а не его слабостью. 24 октября мятеж­ников обезглавили возле церкви Св. Михаила в Марсе­ле, а их владения были конфискованы. Показав, что никому не позволено с ним шутить (и, кстати, значи­тельно увеличив свое состояние), Карл продолжил пуб­лично готовиться к итальянской кампании. Новый Папа, кто бы им ни стал, не должен был иметь ника­ких сомнений по поводу намерений Карла.⁹⁶

Из двадцати одного члена коллегии восемнадцать собрались на конклаве в Перудже, чтобы избрать но­вого Папу. В отсутствие двух кардиналов, которые все еще были во Франции, и кардинала церкви Св. Марти­на, который пытался восстановить папскую власть в Анконской марке и не мог оставить свой пост (а все трое были сторонниками политики покойного Папы), коллегия разделилась на два абсолютно равных по численности лагеря: те, кто благоволил Карлу, и те, кто был против него. У Манфреда появилась надежда на то, что будет избран Папа, с которым он сможет догово­риться. В отличие от Карла, воспользовавшегося вакантностью папского престола, чтобы осуществить выгодные для себя меры, не считаясь с папством, Манфред посчи­тал разумным прекратить военное наступление. Он не хотел пугать конклав и таким образом склонять его на сторону Карла, а праздная натура Манфреда радова­лась отдыху от его недавней деятельности.

Конклав заседал четыре месяца, так и не придя ни к какому решению. Ничего не известно о ходе дискуссии до 5 февраля 1265 г., когда один из младших кардина­лов предложил предоставить выбор двум представите­лям разных партий. Представители выбрали кардинала Сабины, и конклав согласился с их решением. Карди­нал Сабины был уже на пути из Франции. Он прибыл в Перуджу и узнал, что избран Папой. 15 февраля он был возведен на папский престол под именем Климен­та IV.⁹⁷

Исход выборов отнюдь не являлся компромиссом. Он показал, что Священная коллегия не хочет иметь никаких дел с Манфредом и решила, что вмешатель­ство Карла неизбежно. Бездействие Манфреда было напрасным, а открытые угрожающие приготовления Карла произвели нужный эффект. Новый Папа был выдающимся человеком. Урожденный Ги Фулькуа, он был сыном юриста из Сен-Жиля в провинции Ланге­док. В молодости Ги поступил на службу к графам Тулузским в качестве юриста. Он сделал свое состоя­ние, когда брат короля Людовика Альфонс вступил во владение графством. Ги оказался самым усердным и толковым адвокатом новой династии и вскоре стал главным советником Альфонса. В 1247 г. жена Ги умер­ла, и он ушел в церковь. Он стал епископом Ле Пюи в 1252 г., архиепископом Нарбонны — в 1259 г. и карди­налом Сабины — в 1261 г. В 1262-1264 гг. он был легатом в Англии. Своим избранием Климент был обя­зан всем известными хорошими отношениями с Людо­виком Святым и французской королевской семьей.⁹⁸

С самого начала Папа Климент дал понять, что бу­дет придерживаться политики своего предшественника. Он постоянно поддерживал связь с Карлом. Во время поездки в Перуджу он написал Карлу, чтобы дать со­вет о том, как вести себя с римлянами. Первое, что Климент сделал, став Папой, — повторил формальное отстранение кандидатуры Эдмунда Английского и упол­номочил Карла принять сенаторство в Риме безо вся­ких условий. Он умолял Карла поспешить в Рим. Ситу­ация там складывалась опасная. Гантельм со своими провансальцами могли лишь удерживать город против Пьетро де Вико, который теперь контролировал всю Кампанию вплоть до городских стен Рима.⁹⁹ Карл воспользовался вакантностью папского престо­ла, чтобы заключить союзы в Северной Италии. Он контролировал Южный Пьемонт и добился нейтрали­тета графа Савойского. Он уже заключил союз с марк­графом Монферратским. А январе 1265 г. он установил дружественные отношения с семьей Торриани, которые теперь контролировали Милан, Бергамо, Комо и Лоди, прислав им в помощь Барраля де Бо с конницей. Вско­ре после этого правители Феррары из семьи Эсте пред­ложили Карлу свободный проход через их земли в обмен на помощь в восстановлении власти гвельфов в Эмилии. Карл был в хороших отношениях с Генуей, с тех пор как уступил земли на побережье Вентимильи; их дружбе также поспособствовала ссора генуэзцев с Манфредом. Соблазненный агентами Манфреда, гену­эзский подеста в Константинополе вступил в заговор с целью уничтожить Византийскую империю. Император Михаил раскрыл заговор и лишил генуэзцев тех при­вилегий, которыми они обладали в империи по Нимфийскому договору. Чтобы вернуть свои привилегии, генуэзцы должны были отказаться от дружеских контактов с Манфредом, поэтому они согласились не пре­пятствовать вторжению Карла в Италию, хотя и не стали оказывать ему активную помощь и не позволили провансальским войскам проходить через их террито­рию. Путь через Пьемонт и Ломбардию перед армией Карла был открыт, но ему все еще были нужны деньги, прежде чем начать поход.¹⁰⁰

Тем временем в ответ на отчаянную просьбу Папы Карл 10 мая в Марселе погрузил на корабли несколько сотен рыцарей и лучников и с осторожностью поплыл вдоль побережья в Остию. Погода была бурная, но благодаря этому сицилийская эскадра, патрулировавшая Лигурийское море, не заметила их. Он высадился в Остии через десять дней и приготовился двинуться на Рим.¹⁰¹

Это побудило Манфреда к действию. 24 мая он на­писал письмо римлянам, воззвав к их гордости. В этом письме он откровенно заявил о своих притязаниях и честолюбивых замыслах стать императором, но, писал он, римляне сами должны выбрать себе императора. Они позволили папству отнять у них свою законную привилегию. Кроме лести в письме содержались также и угрозы. Манфред напоминал о том, как его прапра­дед Фридрих Барбаросса ворвался в мятежный город и сам себя там короновал. Но это оригинальное письмо было написано слишком поздно. 23 мая Карл вошел в Рим под рукоплескания горожан. Он поселился в Латеранском дворце Папы, но когда Папа Климент упрек­нул его за это, переехал в сенаторский дворец на Ка­питолийском холме.¹⁰²

Узнав, что Карл уже в Риме, Манфред сделал вид, что он в восторге. «Птичка в клетке», — воскликнул он; потребуется лишь недолгая кампания, чтобы окру­жить его там и заставить сдаться.¹⁰³

Но все вышло не так, как рассчитывал Манфред. Римляне обрадовались приезду Карла. 21 июня ему официально передали сенаторские знаки отличия. Чтобы доставить удовольствие Папе, он снова пообещал, что откажется от них, как только завоюет Сицилий­ское королевство. Через неделю, 28 июня, четверо кар­диналов, специально уполномоченных Папой Климентом, торжественно вверили ему Сицилийское королевство. С тех пор Карл стал называть себя королем Сицилий­ским. Тот факт, что Карла хорошо приняли римляне, а также его личный авторитет вскоре привлекли на его сторону многих итальянцев. Пьетро ди Вико, главный союзник Манфреда в Кампании, раздумывал. Ему каза­лось, что перевес на стороне Карла. 10 июля после кратких переговоров он заключил мир с Церковью, пообещав отказаться от всех своих соглашений с Манфредом и принести клятву верности папству. Затем Пьетро поступил в подчинение Карлу и впоследствии оказался одним из самых деятельных его полковод­цев. Через несколько дней Пьетро Романи, бывший глава партии гибеллинов в Риме, последовал его при­меру.¹⁰⁴

Манфред понял, что одних слов недостаточно. Он повел армию из королевства через Абруцци и мимо озера Фучино в долину реки Аньо. Папа умолял Карла не рисковать и не ввязываться в решающую битву, имея более слабую армию, чем его противник. Но Карл выдвинулся на более выгодную позицию на возвышен­ности рядом с Тиволи. Манфред двинулся к Арсоли, расположенному милях в пятнадцати на другом берегу Аньо, но шпионы доложили ему, что он не получит поддержку из Кампании, и Манфред не решился атако­вать лагерь Карла. После небольшой стычки в долине он отступил. Затем он двинулся на север через Абруц­ци, будто бы собираясь атаковать Сполето, затем, со­вершенно внезапно, по неизвестной причине, он оста­вил вообще свою затею и вернулся к своей охоте в Апулии. Отступление стоило Манфреду потенциальных союзников. В течение месяца он потерял свою власть в Анконской марке, и его влияние в Тоскане ослабело.¹⁰⁵

Карл выиграл первый раунд. Он спас Рим и восста­новил позиции Церкви в Центральной Италии. Теперь он должен был взяться за свою основную задачу — атаковать Манфреда в его королевстве. Но на это тре­бовались деньги. Большую армию нужно было снаря­дить и содержать. Весь конец лета Карл и Папа обсуж­дали финансовые детали. Французская церковь подтвер­дила свое согласие платить десятину на военные нужды, а непокорному графству Венессэн, а также Валь'Аоста было приказано оказать содействие. Но деньги посту­пали вяло, а временами не поступали вовсе. Климент согласился с тем, что личный вклад Карла в кампанию должен быть сокращен; и в самом деле, хоть графиня Беатриса и заложила свои драгоценности, Карл не мог собрать слишком большую сумму. Было необходимо получить помощь итальянских банков. Но папство уже много лет занимало деньги у тосканских банков, и банкиры знали, что долги им не вернут, пока папская политика не увенчается успехом, а потому не спешили давать займы. Король Франции и его брат Альфонс отказались давать деньги из своей казны, хотя послед­ний в конце концов предложил краткосрочный заем в 4000 марок серебра и 5000 турских ливров. Папа наде­ялся, что все деньги из французской казны пойдут на помощь Карлу, но средства, собранные Людовиком, откладывались на новый крестовый поход против языч­ников. В самом Риме Карл смог собрать менее 50 000 про­ванских ливров, которых едва ли хватило бы, чтобы покрыть расходы на месяц. Папский двор одолжил Карлу 20 000 турских ливров, как только тот прибыл в Рим. В течение лета он получил, под папскую гаран­тию, около 16 000 турских ливров от различных фло­рентийских и сиенских банкирских домов, и еще 20 000 от них же до зимы 1265 г. В то же время Папа собрал еще 50 000, заложив церковное серебро и сокровища папской капеллы, а Карл получил от римских банки­ров 62 000, заложив, с разрешения Папы, собственность нескольких римских церквей. К концу года была со­брана сумма, достаточная для кампании. Но перегово­ры были тяжелыми, в особенности из-за того, что ни Карл, ни Папа не хотели афишировать то, что они отчаянно нуждаются в деньгах.¹⁰⁶

И снова Манфред упустил свою возможность. В на­дежде на то, что финансовые трудности его врагов окажутся неразрешимыми и что его союзники-гибел­лины в Ломбардии, которым он прислал некоторое количество войск, остановят неприятельскую армию, он оставался в Апулии, наслаждаясь охотой. Карл же не стал дожидаться получения всех займов. Как только у него скопилось достаточно денег, чтобы заплатить войс­кам за несколько месяцев, Карл призвал их собраться в Лионе 1 октября 1265 г. Тем временем Папа послал своего агента, Жоффруа де Бомона, в звании легата в Ломбардию, чтобы, в соответствии с пожеланиями Кар­ла, дипломатическим путем подготовить там проход для его армии. Клименту не нравилась политика, которую Карл проводил в Северной Италии. В частности, его раздражал союз с семьей Эсте, которые, несмотря на то что принадлежали к гвельфам, были в плохих отно­шениях с предшественниками Климента, а с Милана все еще не был снят интердикт. Климент предпочел бы сперва восстановить влияние гвельфов в Тоскане и провести армию через Лигурийские Альпы, избегая городов Ломбардии и Эмилии, чьим правителям он не доверял. Но у Карла был свой план, и он не собирался его менять — к тому же времени уже не было.¹⁰⁷

Армия, выступившая из Лиона в начале октября, представляла собой грозную силу. Хронисты писали о шести тысячах рыцарей в полном вооружении, шести тысячах конных лучников и двадцати тысячах пехотин­цев, половина из которых были арбалетчиками. Эти цифры, конечно, были сильно преувеличены — на са­мом деле, по-видимому, было чуть меньше конных солдат и значительно меньше пеших. Многие представители высшей французской знати присоединились к экспедиции. Там был граф Вандомский, наследники графств Фландрии и Суассона, Филипп де Монфор со своим кузеном Ги, сыном графа Лестера. Провансаль­ская аристократия была в полном составе с сеньорами де Бо во главе. Командовал армией Ги де Мелло. В Альпах начал выпадать ранний снег, так что армия, чтобы найти открытый проход и держаться дружествен­ной территории, двинулась через Прованс, затем — через ущелье Тенда в земли, которые контролировал Карл в Пьемонте, и далее, через Кунео, Альбу и Асти на территорию, принадлежавшую маркграфу Монфер-ратскому. Там начались первые препятствия. Уберто Паллавичини, все еще состоявший в союзе с Манфредом, контролировал Алессандрию, Тортону, Верчелли, Павию, Пьяченцу, Кремону и Брешию. Верчелли, рас­положенный на севере, был самым слабым звеном в цепи. Пока армия, мерным шагом двигаясь на север, приближалась, верчеллийский епископ устроил перево­рот. Армию Карла радушно встретили в городе, и вскоре она двинулась дальше, оставив маленький французский гарнизон. После Верчелли до Милана дошли без про­блем. Там глава семьи Торриани умер за несколько недель до того. Его племянник Наполеоне, ставший его преемником, сперва проявил по отношению к фран­цузским командирам некоторую холодность, но по прошествии каких-нибудь двух-трех дней они пришли к пониманию, и Наполеоне даже отправил городское ополчение сопровождать армию на следующем этапе путешествия.

Этот этап мог оказаться трудным, поскольку армии снова надо было прорываться через линию крепостей Паллавичини; а сам Паллавичини вместе с Бозо да Довара, правителем Кремоны, ждал с армией в Сончино, на реке Ольо. Но Паллавичини узнал, что армия графа Анжуйского с миланскими союзниками по чис­ленности значительно превосходит его собственную. Кроме того, он не был уверен в преданности Брешии, а Бозо, по слухам, получил от французов большую взят­ку за свое отступление, за что Данте поместил его в ад вечно скорбеть о французском золоте. Армия Карла Анжуйского смогла пересечь реку Ольо севернее и пройти прямо мимо Брешии в надежде на то, что там случится переворот. Гарнизон Паллавичини был в со­стоянии сохранить порядок в городе, но не мог проти­востоять захватчикам. Гибеллины совершили робкую попытку предотвратить проход армии через реку Кьезе в Монтикьяри. Миланское ополчение уже вернулось домой, но Жоффруа де Бомон смог послать войска гвельфов из Мантуи, чтобы атаковать Монтикьяри с тыла. Город вскоре был захвачен, армия Карла пере­секла реку и попала на дружественную территорию Мантуи, находившуюся под контролем семьи Эсте и их союзников. К концу декабря она пересекла реку По и достигла Болоньи. Оттуда она быстро двинулась по Виа Эмилия в Анконскую марку, где Папа распорядился подготовить для нее запас провизии. Из Анконы вой­ско пересекло Апеннины, пройдя через Сполето и Терни, и прибыло в Рим в районе 15 января 1266 г.¹⁰⁸

Узнав о прибытии провансальской армии, Папа ис­пытал большое облегчение. Он нервничал все время, что она продвигалась через Ломбардию. Узнав, что войско пересекло По, он написал Жоффруа де Бомону, чтобы поздравить его и похвалить за усердие, но при этом лишил его полномочий легата, объяснив это тем, что район был слишком неспокойным для того, чтобы держать там своего представителя. Папа не хотел ком­прометировать Церковь вмешательством в постыдные склоки местных правителей. Карл тоже чувствовал об­легчение, хотя был уверен в успехе. Он уже послал за своей женой, чтобы она морем добиралась к нему. Беатриса прибыла в конце декабря. Тогда Карл попро­сил Папу приехать в Рим и короновать их как короля и королеву Сицилии. Климент отказался покидать безопасную Перуджу, но прислал пятерых кардиналов, чтобы те устроили церемонию в соборе Св. Петра 6 января 1266 г. Графиня Беатриса теперь могла хвастать­ся тем, что не уступает рангом своим сестрам по званию.

Карл не позволил своей армии надолго оставаться в Риме. По финансовым соображениям ему надо было закончить кампанию как можно быстрее; кроме того, ему нравилась идея атаковать сразу же, неожиданно для Манфреда, а не ждать обычного открытия военного сезона весной. 20 января Карл выступил из Рима со всеми силами, оставив в городе только маленький гар­низон. Он прошел по старой Виа Латина через Ананьи и Фрозиноне к границам королевства возле Чепрано на реке Лири. Он нашел мост через реку неохраняемым и неразрушенным, и вся армия спокойно перешла его. Почему не было предпринято никакой попытки защитить переправу, до сих пор остается неизвестным. Ходили слухи о предательстве, которые Данте увекове­чил в «Аде».¹¹⁰

Весть о том, что армия Карла Анжуйского прибли­жается к Риму, заставила Манфреда выйти из состоя­ния апатии. Шпионы доложили ему, что Карл собира­ется атаковать немедленно. Манфред спешно собрал всю армию королевства и потребовал, чтобы его племян­ник, Конрад Антиохийский, привел войска, которыми тот командовал, в Абруцци и Марке. К тому моменту, когда Карл достиг реки Лири, Манфред расположился в капуанской крепости с армией примерно такой же численности, как у Карла. Похоже, он рассчитывал, что крепости, расположенные вдоль Лири и в горах север­ной Терра ди Лаворо, удержат Карла до тех пор, пока не прибудет Конрад Антиохийский с подкреплением. И даже если эти крепости падут, Капуа и крепости, рас­положенные вдоль реки Вольтурно, все еще будут за­щищать Неаполь. Манфреду надо было только добить­ся того, чтобы Карл занял позицию, из которой не будет выхода. Скорость Карла и его стратегия расстро­или планы Манфреда. Армия графа Анжуйского неук­лонно продвигалась вперед, взяв тридцать два замка, включая укрепленную двойным кольцом стен крепость Сан-Джермано на холме Кассино, которая сдалась 10 февраля. Маленькие гарнизоны, не получив никакой помощи от Манфреда, пали духом и почти не оказали сопротивления. Карл теперь знал, что силы Манфреда сконцентрированы в низовьях Вольтурно. Так что из Кассино он внезапно повернул в глубь страны к горам Самния, пересек Вольгурно в ее верховьях и двинулся через Алифу и Телезу к Беневенту. Узнав, что его обо­шли с фланга, Манфред оставил Капуа и двинулся в глубь страны, чтобы первым достичь Беневента.¹¹¹

Когда армия Карла Анжуйского 25 февраля прошла через горный перевал, ведущий к городу, перед ней предстало вражеское войско в полном составе, распо­ложившееся вокруг города за разлившейся рекой Калоре. Захватчики были в замешательстве. Переход через горы в зимнюю погоду был тяжелым. Многие вьюч­ные животные погибли, большинство повозок пришлось оставить на скользких перевалах, и еда заканчивалась. Казалось, что самоуверенное хвастливое заявление Манфреда о том, что птичка в клетке, теперь подтвер­ждалось. Ему оставалось лишь дождаться на занятой им сильной позиции своего племянника Конрада с подкреплением и момента, когда голод вынудит армию графа Анжуйского либо отступить, либо сдаться. Но Манфред был нетерпелив. Он не был уверен в верно­сти своих подданных, был потрясен готовностью столь многих своих гарнизонов сдаться на милость врага и подозревал, что многие местные бароны колеблются. У него не было уверенности в том, что Конрад вообще придет ему на помощь; Манфред только что получил подкрепление из 800 германских наемных всадников, и на тот момент он не мог ожидать большего. Видя, как жалко выглядят войска Карла, он решил атаковать сразу же. Карл, к своему крайнему облегчению, спустившись в долину, увидел, что армия Манфреда медленно пере­секает реку, чтобы встретиться с ним.

На следующий день, в пятницу, 26 февраля 1266 г., две армии построились для битвы. Манфред располо­жил свои сарацинские войска — легковооруженных лучников — на переднем фланге; за ними — готовые атаковать после того, как стрелы посеют беспорядок во вражеских рядах, — лучшие войска Манфреда, гер­манская конница на прекрасных лошадях, облаченная в новомодные пластинчатые доспехи, численностью в двенадцать сотен. Ими командовали Джордано Ланца, кузен Манфреда, и Гальвано Англонский. Немного по­зади них Манфред расположил наемную конницу, в основном из Ломбардии и Тосканы, насчитывающую около тысячи бойцов, под командованием дяди Манф­реда Гальвано Ланца, князя Салерно. С ними было две или три сотни легких сарацинских всадников. Сам Манфред остался на позиции с резервными силами: рыцарями и оруженосцами королевства, числом значи­тельно больше тысячи. Он не до конца им доверял и не хотел бросать их в бой, пока победа не будет гаран­тирована. С Манфредом были его зятья, Риккардо, граф Казерты, и Томмазо, граф Ачерры, которые уже поду­мывали об измене, его камергер, Манфред Малетта, и его самый преданный друг, римлянин Тебальдо Аннибальди.

У Карла было небольшое преимущество на местно­сти, которая имела легкий уклон к реке. Преимущество Карла заключалось также в том, что его армия была более однородной, чем войско Манфреда, и более на­дежной. Как и Манфред, он разделил своих людей на три группы всадников, а впереди поставил пехоту, сре­ди которой было много арбалетчиков. Первая группа всадников — 900 провансальцев под командованием Гуго де Мирпуа, маршала Франции, и Филиппа де Монфора. Сам Карл встал во главе второй группы — около 1000 человек, приведенной из Центральной Франции и Лангедока. С ними было четыре сотни италь­янских всадников под началом флорентийца Гвидо Гверры. С Карлом были епископ Оксеррский и граф Вандомский. Сзади, в резерве, находились рыцари из Се­верной Франции и фламандцы под началом Роберта Фландрского и коннетабля Жиля Ле Брена.

Битва началась с атаки сарацинской пехоты на фран­цузскую, произведенной прежде, чем Манфред был го­тов к схватке. Когда французская пехота, как показа­лось, начала отступать, отряд провансальских рыцарей вступил в рукопашный бой и разбил сарацин. Вслед за тем, снова без приказа Манфреда, вверх по холму ри­нулись тяжеловооруженные всадники на рослых лоша­дях, и атака провансальцев захлебнулась. Тогда Карл приказал своей второй шеренге идти в наступление. Они поскакали вниз в гущу битвы. Германцы оказались в меньшинстве, но еще не были разбиты. Их пластинча­тые доспехи казались непробиваемыми, пока, наконец, один француз не заметил, что, когда те поднимали руки для удара, их подмышки оказывались незащищенными. Французы врезались в гущу германцев такой плотной массой, что длинные мечи германцев оказались беспо­лезными, а короткие острые кинжалы французов мог­ли достичь цели.

Манфред все еще мог выиграть битву, поскольку вторая шеренга его конницы подоспела быстро. Но германцы атаковали слишком стремительно; Гальвано Ланца, чьи войска задержались, пересекая реку по од­ному узкому мосту, был слишком далеко позади. Воз­можно также, что он, как все полководцы Манфреда, слепо верил в непобедимость германцев и подумать даже не мог, что их разобьют. К тому времени, когда он приказал своим ломбардцам и тосканцам атаковать, было слишком поздно. Они налетели прямо на победо­носных французов, а Карл тем временем отправил свою третью шеренгу атаковать их с фланга. Итальянцы не стали дожидаться этой атаки и, несмотря то что Галь­вано пытался их удержать, сломали строй и побежали. Многие были взяты в плен, еще больше народу было убито. Манфред со своим резервом был также слиш­ком далеко позади, чтобы вовремя вмешаться, если что-то вообще могло еще спасти положение. Едва задер­жавшись, чтобы обменяться одеждой со своим другом Тебальдо Аннибальди, Манфред приказал своей послед­ней шеренге атаковать. Но аристократы королевства посчитали его дело проигранным. Они покинули поле битвы во главе с зятьями Манфреда. Отступив, Манф­ред мог бы спастись, но рассудил по-другому: он ри­нулся в бой вместе со своими верными слугами и вско­ре был убит, а рядом с ним и Тебальдо в королевском одеянии. Лишь немногие из солдат Манфреда уцелели. Мост через Калоре был заполнен беглецами, а человек в полном вооружении не мог рассчитывать на то, что ему удастся проложить себе путь через вздутые воды разлившейся реки. Кроме того, Карл поставил за своей конницей людей, чьей единственной обязанностью было добивать раненых. Говорят, что из 3600 всадников ар­мии Манфреда спаслись лишь 600.

К вечеру поле битвы осталось за Карлом, и все ко­ролевство лежало перед ним беззащитным. Он проехал через мост в Беневент и оттуда написал Папе, чтобы подробно рассказать о своей победе. Среди его плен­ников, объявил он, были Джордано и Бартоломео Лан­ца. Гальвано Ланца был объявлен мертвым. Судьба Манфреда все еще оставалась неизвестной, но когда была найдена его лошадь, заключили, что он погиб.¹¹²

В воскресенье, 28 февраля, через лагерь прошел сол­дат, ведущий под уздцы осла, на которого было навью­чено мертвое тело, выкрикивая: «Кто хочет купить Манфреда?» Его привели к Карлу, который велел гра­фу Казерты и Джордано и Бартоломео Ланца посмот­реть, действительно ли это тело Манфреда. Джордано закрыл лицо руками и заплакал: «Увы, увы, мой синьор», — они опознали его. Некоторые французские ры­цари просили о том, чтобы такой доблестный воин был похоронен достойно. Карл ответил, что он бы с радо­стью согласился, если бы Манфред не умер отлучен­ным от церкви. Но когда он на следующий день напи­сал Папе, чтобы сообщить о смерти заклятого врага, тот приказал, чтобы тело похоронили достойно, хотя и не отпевая. Тело Манфреда положили в могилу у осно­вания моста Беневента, и каждый солдат, проходя, бросал туда камень, пока не образовалась пирамида из камней. Позже говорили, что архиепископ Козенцы по приказу самого Папы выкопал тело и перезахоронил на берегах реки Лири, на границе королевства.¹¹³

Карл остался в Беневенте ровно на то время, кото­рое требовалось для отдыха армии. Он не мог удер­жать солдат от разграбления города, несмотря на то что сюзереном города был Папа, а не сицилийская корона. Вызвав свою жену из Рима, он беспрепятствен­но дошел до Неаполя. 7 марта супруги торжественно въехали в город, король верхом на лошади, а королева в паланкине, завешенном синим бархатом.

Глава VII

КОНРАДИН

«Возлюбленный сын наш Карл, — писал Папа Кли­мент 6 мая 1266 г. своему нунцию в Англии, — мирно владеет королевством, в его власти — разложившееся тело того мерзавца, его жена, дети и казна».¹¹⁴ Так оно и было. После битвы при Беневенте завоевателю не было оказано никакого сопротивления. Один за дру­гим города посылали ему уведомления о своей покор­ности, еще до прибытия его войск. Сарацины в Лучере, хоть и были преданы Манфреду, подчинились новому государю. Фридрих Ланца некоторое время думал о том, чтобы организовать сопротивление в Калабрии, но вскоре решил, что это дело безнадежное. Когда войска Карла Анжуйского прибыли в Сицилию под предводи­тельством Филиппа де Монфора, жители острова не стали устраивать беспорядков — Манфред мало инте­ресовался жизнью сицилийцев, и они ничуть не сожа­лели о его гибели. Флот Манфреда, оставшийся невре­димым, вскоре сдался. Карл подготовил флотилию, укомплектованную марсельскими моряками, но ему не пришлось прибегнуть к ее услугам.¹¹⁵

Тело Манфреда все еще лежало захороненным у моста Беневента; его жена королева Елена со своей маленькой дочерью и тремя внебрачными сыновьями Манфреда была в Лучере, когда до нее дошла весть о злосчастной битве. Она поспешила с детьми в Трани в надежде найти какое-нибудь судно, которое перевезет ее к ее отцу в Эпир. Агенты Папы, посланные аресто­вать ее, были уже близко, и пока она ждала в замке, когда судно будет готово, те, запугав командира гарни­зона, заставили его выдать им королеву. Елена с детьми были доставлены в Ночеру и заключены в Кастелло дель Парко. Там она и умерла в 1271 г., не дожив до тридца­ти лет. Ее дочь Беатриса была освобождена в 1284г. и в итоге вышла замуж за маркграфа Салуццо, но сыно­вья никогда не вышли из заточения. Один из них до­жил до 1309 г. Казна Манфреда была сразу же переда­на победителю камергером, Манфредом Малеттой.¹¹⁶

Один за другим сторонники Манфреда подчинялись Карлу. Одержав полную победу, Карл дал понять, что у него нет намерения мстить. Даже члены семьи Ланца, после некоторых колебаний, принесли ему присягу, и им было позволено сохранить за собой большую часть их земель. Конрад Антиохийский, все еще не побеж­денный в Абруцци, попросил о перемирии. Других дру­зей Манфреда, которые либо уже бежали, либо соби­рались бежать из страны, пригласили вернуться, объ­явив всеобщую амнистию. Среди тех, кто воспользовался предложенной амнистией, был выдающийся врач Джованни да Прочида, который лечил Фридриха II во вре­мя его последней болезни и недавно избавил кардина­ла Орсини от серьезного недуга. Сам Папа Климент рекомендовал его Карлу. Карлу еще доведется услышать о нем впоследствии.¹¹⁷

Карл действительно проявил необычайное велико­душие. Он не смог удержать свою армию от разграбле­ния Беневента, но больше ни один город не пострадал от алчности завоевателей. Карл хотел установить в королевстве мир и справедливость и не собирался пла­тить своим французским и провансальским солдатам за счет своих новых подданных. Он не конфисковал ни­чьих земель, кроме тех случаев, когда были доказаны враждебность или измена их владельцев. Финансовые служащие Карла быстро разъехались по стране, устанавливая размер налогов и следя за тем, чтобы их исправно платили. Постановления, которые Карл изда­вал, были в основном связаны с контролем за тем, как эти чиновники выполняют свои должностные обязан­ности, чтобы избежать злоупотреблений властью. Карл издал указ о том, что три раза в год должна собирать­ся ассамблея для выслушивания жалоб на сборщиков налогов и проверки их счетов. После довольно беспо­рядочного царствования Манфреда казалось, что стра­на теперь успокоится при аккуратном и благосклонном правлении.¹¹⁸

Но, невзирая на свою изначальную снисходитель­ность, новый режим не был популярен. Новый король казался суровым и неприступным. В нем не было той приветливости, которой Гогенштауфены очаровывали своих итальянских подданных. Хоть Карл и любил провансальских трубадуров и проявлял интерес к на­укам и искусствам, он производил впечатление челове­ка холодного и жестокого. Соотечественники его, как ни пытался он их урезонить, были заносчивы и жад­ны. Кроме того, хотя налогами облагали справедливо, все же они были высоки, и трудно было уклониться от уплаты. Карлу нужно было отдавать долги, и ему были необходимы деньги. Южные итальянцы и сицилийцы предпочли бы более пассивную систему, пусть даже и более коррумпированную. Манфред потерял благо­склонность своих подданных из-за своей абсолютной праздности и из-за своей ссоры с Церковью, но вскоре они вспоминали его с любовью, сравнивая с набож­ным и деятельным Карлом.¹¹⁹

В самом скором времени жалобы дошли до Папы. Он мог похваляться достижениями «возлюбленного» своего сына Карла, но на деле тот все чаще разочаро­вывал его. Папа рассчитывал контролировать королев­ство через благодарного и покорного вассала. Но хоть он и давал наставления королю, его замечания остава­лись без внимания. Папа был потрясен разграблением Беневента. Он полагал, безо всяких оснований, что Карл был слишком жесток с покорившимися ему итальянца­ми и, с большими основаниями, что тот был скуп на вознаграждение своих преданных союзников из чис­ла служителей Церкви. Методы налогообложения, ис­пользуемые Карлом, чрезвычайно раздражали Папу. По мнению Климента, ему следовало бы созвать епис­копов, знать и выдающихся горожан королевства на ас­самблею и изложить им свои потребности, позволив им самим определять размер своих пожертвований. В раз­дражении Папа начал критиковать самого Карла и его придворных: тот оказался заносчивым, своенравным и неблагодарным орудием в руках своих чиновников, окруженным своими необузданными придворными. В одном из своих горьких писем Папа писал, что Карл не позволял себя «ни видеть, ни слышать, был недру­желюбен».¹²⁰

Тем не менее Климент, как бы мало радости ему это ни приносило, все еще зависел от Карла. В мае Карл неохотно оставил пост сенатора в Риме — ему все же не хотелось нарушать свое обещание. Папа вскоре об этом пожалел, поскольку вследствие этого римляне избрали двух сенаторов на один пост: Коррадо Мональдески и Луку Савелли, причем последний за двадцать два года (в 1234г.) до того возглавлял восстание про­тив папства. Их первым требованием было возвраще­ние Папой и Карлом своих долгов римлянам. Папа в ответ объявил сенаторов ворами и разбойниками и стал подстрекать к заговору против них. Результат получил­ся неожиданный. В начале 1267 г. народный мятеж передал город в руки известного гибеллина Анджело Капоччи. Разумнее было бы оставить власть над Ри­мом в руках Карла. Но Капоччи был благоразумен, он не хотел спровоцировать нападение со стороны Карла или Климента, поэтому он не претендовал сам на пост сенатора, а предложил его одному из соратников Кар­ла, инфанту Энрике Кастильскому.¹²¹

У короля Альфонса Кастильского было два брата, Федерико и Энрике. Оба были с ним в ссоре из-за того, что тот не захотел никак разделить с ними королев­скую власть, и странствовали, ведя жизнь авантюри­стов. Инфант Федерико какое-то время служил у му­сульманского эмира Туниса. Он прошел через всю Ита­лию, чтобы присоединиться к Манфреду, рядом с которым он сражался в битве при Беневенте. Бежав с поля битвы, Федерико вернулся в Тунис. Инфант Эн­рике искал счастья во Франции. Там он подружился с Карлом, который был его кузеном, и одолжил Карлу огромную сумму на итальянскую кампанию. Энрике рассчитывал, что в награду получит королевство Сардинию или Эпирское герцогство. Но Карл и долг ему не возвращал, и, похоже, не собирался потакать его амбициям. Генрих принял приглашение в Рим, затаив обиду в сердце (о чем Капоччи несомненно знал), и был официально введен в должность сенатора в июле 1267г.¹²²

Опечаленный событиями в Риме, Климент предо­ставил Карлу свободу действий в Северной Италии. Ги­бель Манфреда означала крушение власти гибеллинов в Ломбардии. Не позднее конца марта 1266 г. был со­зван большой совет в Милане, где представители Кар­ла встретились с представителями крупных городов реки По, от Верчелли на западе до Тревизо на востоке и из Реджо и Модены с юга этой реки. Теперь все они были гвельфами. Паллавичини все еще контролировал Кремону и Пьяченцу, но в июне он покорился Карлу, и его заставили удалиться в свои владения. Только Веро­на под руководством Скалигера и Павия сохранили независимость. Остальная Ломбардия теперь была во власти Карла и его союзников, миланских Торриани и феррарских Эсте. Власть Карла в Пьемонте укрепилась. Маркграф Монферратский, обеспокоенный ростом мо­гущества Карла, предусмотрительно объявил нейтрали­тет, не отважившись на открытое столкновение с но-вым королем Сицилийским. Его место в системе союзов было занято маркграфом Салуццо. Сенешаль Карла в Провансе, Гильом Эстандар, был назначен сенешалем Пьемонта и Ломбардии. Однако Папа был не вполне доволен. Папство давно не доверяло Торриани и недо­любливало Эсте, а Карл загнал понтифика в угол не хуже, чем императоры из династии Гогенштауфенов. Но у Папы не было выбора.¹²³

В Тоскане дела обстояли почти так же. Там гибел­линов еще не вытеснили. Флоренция, правда, попроси­ла защиты у папства на тот случай, если Карлу вздума­ется напасть на нее, но больше ни один город не по­следовал ее примеру. Осенью 1266 г. лига гибеллинов была восстановлена на ассамблее в Сан-Миньято: гла­ва флорентийских гибеллинов, Гвидо Новелло, вошел в город с триумфом. Его свергли через месяц, но уста­новленное после этого народное правление включало не только гвельфов. В январе 1267 г. Папа решил про­сить Карла послать армию в Тоскану. Войска Карла двинулись на север в конце марта. 18 апреля они вош­ли во Флоренцию. Гибеллины отступили без боя и больше не возвращались. В Лукку отряды графа Ан­жуйского вошли вскоре после этого, и оба города из­брали Карла своим подестой на семь лет. Пистойя и Прато последовали их примеру. 7 мая, несмотря на требование Папы оставаться на юге, Карл лично по­явился в Тоскане и торжественно въехал во Флорен­цию. Ему продолжали противостоять только Пиза и Сиена. Карл был полон решимости сокрушить и их, но Папа призвал его для беседы в Витербо, где взял с него обещание ограничить свое правление в Тоскане тремя годами. Карл вернулся в Тоскану в конце июня и взял в осаду крепость Поджибонси на сиенской дороге. Пять месяцев он стоял у крепости, которая яростно сопро­тивлялась. Только 30 ноября ее наконец удалось взять штурмом. Папа многократно просил Карла снять осаду и вернуться в свое королевство ввиду приближающихся опасностей, но тот отказался отклониться от намеченной цели или признать поражение.

Пока Карл осаждал Поджибонси, его жена, короле­ва Беатриса, умерла в Ночере в июле 1267г. Она про­была королевой чуть больше года.¹²⁵

Опасность, так пугавшая Папу и заставившая его примириться с политикой Карла в Северной Италии и теперь жаждать его немедленного возвращения на юг, стала вполне реальной к концу лета 1267 г. Она при­шла с севера. Папство, всецело поглощенное своей не­навистью к Манфреду, едва помнило, что в Германии остался еще один Гогенштауфен. Но итальянские гибел­лины, хотя и засвидетельствовали свою верность Ман­фреду, не забыли о Конрадине. Ныне Конрадину ис­полнилось пятнадцать лет. Он вырос в Баварии под присмотром своей матери Елизаветы, вдовы короля Конрада, и ее второго мужа графа Майнарда, в то вре­мя как братья его матери, Людвиг и Генрих Баварские, блюли его политические интересы. От прежних владе­ний его семьи теперь осталось мало. Германская часть герцогства Швабия признала власть его назначенцев. Бароны Святой Земли провозгласили Конрадина коро­лем Иерусалимским, но если бы он когда-нибудь при­ехал в свое королевство, то обнаружил бы, что власть его там сильно ограничена. Но Конрадин был умным, не по годам развитым мальчиком, красивым и обая­тельным, прекрасно осознающим свое происхождение. Мать пыталась сдерживать его амбиции. Она не хоте­ла, чтобы ее сын рисковал жизнью в грандиозных аван­тюрах. Но ближайшим другом Конрадина был мальчик чуть старше, чем он сам, его дальний родственник, Фридрих Баденский (по линии своей матери, происхо­дившей из династии Бабенбергов, законный наследник Австрийского герцогства, которое было присвоено ко­ролем Чехии, когда Фридрих Баденский был еще ре­бенком). Фридрих активно поддерживал все проекты Конрадина.¹²⁶

Вопрос о правах Конрадина периодически поднимал­ся. Папство время от времени вспоминало о нем, как о сопернике Манфреда. Людовик Святой считал, что его притязания нельзя полностью игнорировать. В 1260 г. герцог Баварский послал двух доверенных агентов, Конрада Кроффа и Конрада Буссаруса, в Рим, где они, очевидно, должны были добиться, чтобы Папа Алек­сандр IX, который еще не начал переговоры с Карлом Анжуйским, остановил выбор на Конрадине. В Риме Буссарус был убит, а Крофф серьезно ранен — по-ви­димому, приверженцами Манфреда. После краха в бит­ве при Монтаперти флорентийские гвельфы незамед­лительно обратились за помощью к баварскому двору. Но гибеллины были верны Манфреду до самой его смерти в битве при Беневенте. Только после этой бит­вы они повернулись к Конрадину.¹²⁷

В последние месяцы 1266 г. родные и друзья Манф­реда, сомневаясь в великодушии победителя и мечтая о мести, начали один за другим пробираться через Ита­лию на другую сторону Альп. Первым к баварскому двору летом 1266 г. прибыл ведущий юрист канцеля­рии Манфреда Пьетро ди Прецце. Он прославился сво­им искусством писать в так называемой сицилийской манере — высокопарной и напыщенной, но, как счита­лось в то время, замечательно подходящей для поли­тических манифестов. Теперь его перо служило Конра­дину. Следующими явились братья Капече: Коррадо, ко­торый был наместником Манфреда сперва в Анконской марке, а затем на Сицилии, и Марино. Третий брат, Джакомо, остался в качестве их агента на Сицилии. Вскоре за этим Конрад Антиохийский, сын Фридриха, внебрачного сына Фридриха II, сумел бежать из тюрь­мы, куда его заточил Карл, вместе со своим товарищем по заключению Джованни ди Марери из семьи сеньо­ров Авеццано. Они тоже перешли Альпы и прибыли в Баварию. Следующими приехали дядья Манфреда, Гальвано и Фридрих Ланца, и бывший камергер Манфреда, Манфред Малетта.¹²⁸

Прибытие этих единомышленников, жаждущих ото­мстить Карлу, не могло не пробудить боевой дух львен­ка или молодого орла, как называли Конрадина хрони­сты. Он уже начал рассылать письма в Италию, чтобы привлечь к себе сторонников. Теперь, когда так много людей находилось рядом с ним, он собрал совет в Аугсбурге в октябре. Там Конрадин объявил о своем намерении заявить притязания на Сицилию, которая принадлежала ему по праву рождения, и попросил под­держки у своих друзей и подданных. Но зная, что его ждут различные опасности, он завещал, чтобы в том случае, если он умрет, не оставив потомства, его бавар­ские дядья унаследовали все, чем он владеет. Дядья Конрадина как могли пытались его отговорить, но без­результатно. Совет, увлеченный его энтузиазмом, решил, что поход в Италию с целью возвести Конрадина на принадлежащий ему по праву престол следует начать следующим летом.¹²⁹

Папа Климент был хорошо осведомлен и о переме­щении беженцев в Баварию, и об амбициях молодого принца Гогенштауфена. 18 сентября 1266 г. Папа объ­явил анафему любому, кто будет способствовать избра­нию Конрадина императором, и любому, кто будет со­провождать его в итальянском походе. Через два меся­ца вышла официальная булла, грозящая отлучением и конфискацией имущества любому, кто признает власть Конрадина или даже просто примет у себя его предста­вителей. Папа узнал, что флорентийские гибеллины поддерживают связь с Конрадином. Он был так обес­покоен, что предоставил Карлу полную свободу дей­ствий в деле восстановления положения гвельфов в Северной и Центральной Италии. К лету 1267 г. каза­лось, что ситуация практически под контролем. Прав­да, еще назревали беспорядки и на Сицилии, поэтому Папа хотел, чтобы Карл оставил свои попытки уничтожить последние очаги сопротивления гибеллинов в Тоскане и вернулся в свое королевство. Но Климент не ждал никаких неприятностей из-за Альп. 15 сентября 1267 г. он написал Карлу, чтобы сообщить, что не ве­рит теперь во вторжение Конрадина в Италию. А в это время армия Конрадина уже маршировала через Ти­рольские долины к перевалу Бреннер.¹³⁰

Оптимизм Папы Климента был напрасным. 17 сен­тября он снова написал Карлу, что остров Сицилия полностью охвачен восстанием и туда прибыли войска из Туниса. По повелению Конрадина Коррадо Капече пустился в рискованное предприятие, имевшее целью поднять восстание на острове, где он когда-то был наместником Манфреда, против Карла Анжуйского. Сицилийцы не очень любили Манфреда, но повышен­ное внимание сборщиков налогов Карла не нравилось им еще больше. На Сицилии Капече нашел благодат­ную почву для своих интриг. Затем он связался с ин­фантом Федерико и его товарищами по изгнанию в Тунисе. Эмир Туниса дал им оружие, и они отплыли, чтобы поддержать восстание. Папу также беспокоили новости из Рима. Инфант Энрике, римский сенатор, уже вызвал неудовольствие Папы, заняв различные города в Кампании и атаковав несколько замков Карла на границе. Но хотя Карл и с подозрением относился к намерениям Энрике, Климент не хотел, чтобы Карл провоцировал его на открытую вражду. Он не в состо­янии, сообщил он Карлу, организовать переворот в Риме; римляне боялись сенатора, и переворот будет стоить очень много денег. Папа мог только предложить Карлу, чтобы тот заключил мир с Энрике, вернув ему занятые в 1266 г. деньги. Подозрения Карла оправда­лись. В середине октября Энрике заявил о себе. Он уже связался со своим братом на Сицилии. Теперь к нему прибыл Гальвано Ланца, который явился прямо от Конрадина с небольшим отрядом. Он быстро и неза­метно прошел через Италию и прибыл в Рим 18 октября. Гальвано с отрядом вошел в город с гордо рею­щим знаменем Гогенштауфенов, на котором был изоб­ражен орел, и был торжественно принят сенатором, который разместил их в Латеранском дворце. Через несколько дней Гальвано покинул Рим с письмом от сенатора к Конрадину, содержащим — поскольку Эн­рике считал себя поэтом — приветствие в довольно посредственных стихах.¹³¹

Климент был в отчаянии. В тщетной надежде вновь склонить Рим на свою сторону, он ждал еще месяц, прежде чем полностью порвал с сенатором. Только в ноябре Папа формально отрешил сенатора от должно­сти, и в следующем апреле он предал анафеме его и всех сторонников Конрадина в городе. Сицилия теперь была в руках мятежников. Только Палермо и Мессина все еще удерживались наместником Карла, а сарацины Лучеры присоединились к восстанию, которое теперь перекинулось в Калабрию. Но Карл настоял на том, что он останется в Тоскане. Даже когда замок Поджибонси все же пал в конце ноября, он продолжал блокировать Сиену, взяв Вольтерру, а затем, в январе 1268 г., дви­нулся на Пизу. Карл взял и разграбил Порто-Пизано, снес его стены и на время парализовал всю пизанскую морскую торговлю.

Наконец в мае Карл внял неистовым мольбам Папы и двинулся на юг из Флоренции. Он задержался в Витербо, чтобы повидаться с Папой, который офици­ально назначил его на пост императорского наместни­ка в Ломбардии. Вернувшись в королевство, Карл вы­ступил против сарацинских мятежников в Лучере, ре­шительно настроенный разбить их прежде, чем подоспеет Конрадин.¹³²

Конрадин, следуя плану, о котором он объявил в Аугсбурге в прошлом году, покинул Баварию в середи­не сентября 1267 г. Армия у него была небольшая, она насчитывала, возможно, меньше четырех тысяч всад­ников, набранных из его родовых земель и из земель его родственников. Пехоты практически не было, и у него не хватило денег на наемников. Воины Конрадина были настроены решительно, но германские князья, на чью поддержку рассчитывал молодой король, все, за исключением Фридриха Баденского, пребывали в нере­шительности и унынии. Они готовы были пойти с ним через Альпы, но не могли обещать, что будут сопро­вождать его в безрассудном походе на юг Италии. Дя­дья Конрадина до самого конца умоляли его остано­виться. Мать, когда он прощался с ней в замке Гоген-швангау, не могла скрыть своего страха. Но Конрадин был настроен решительно, и его веру в успех предпри­ятия всецело подогревали присоединившиеся к нему итальянцы. Его личное окружение и канцелярия почти целиком состояли из итальянцев, многие в его свите были сицилийцами, представленными ему Пьетро ди Прецце.

Прежде чем покинуть Германию, Конрадин обнаро­довал манифест, написанный Пьетро ди Прецце в са­мых преувеличенных красках. В этом манифесте были заявлены права Конрадина как законного наследника Гогенштауфенов, притязания Папы резко осуждались, а Манфред был объявлен бессовестным узурпатором.¹³³

Армия медленно двинулась через Тироль и Бреннер, остановившись в Больцано и Тренто. 21 октября 1267 г. она прибыла в Верону, крупный гибеллинский город на севере. Здесь Конрадин остался на три месяца. При­чина его задержки неизвестна. Возможно, Конрадин хотел дать время гибеллинам со всей Италии присо­единиться к нему. Возможно, он рассчитывал, что из-за восстания сицилийцев и сарацин в Лучере Карл будет вынужден уехать на юг и оставит Италию беззащит­ной. Или, быть может, он рассчитывал, что его союз­ник, инфант Энрике, двинется на север из Рима. Энри-ке в последние месяцы проявлял большую активность. Его агенты работали в Тоскане, где Пиза и Сиена все еще противостояли Карлу. 1 декабря гибеллины Тосканы заключили официальный договор с сенатором. Из трех его пунктов первый гласил, что тосканская лига гибеллинов избирает Энрике своим главнокомандую­щим на пять лет. Ему полагался ежегодный оклад в 10 000 пизанских ливров, а также деньги на содержа­ние 200 испанских всадников. Взамен Энрике обязан был предоставить тосканским коммунам за их счет, когда бы они ни пожелали, войско в 2000 всадников. Но гибеллины не вполне доверяли Энрике: они доба­вили, что в случае разрыва Энрике с Конрадином этот пункт будет считаться недействительным. Второй пункт давал Энрике право занять все имперские земли в Тос­кане, распоряжаться которыми тосканская лига на са­мом деле не имела права. И даже при этих условиях права и собственность тосканских городов, включая те, которые в настоящее время принадлежали гвельфам, были тщательно защищены. Карл Анжуйский был объявлен врагом народа, которого следует изгнать из Тосканы. Третий пункт отождествлял город Рим с его сенатором в данном договоре. Папа тщетно объявил договор недействительным. Конечно, пока Карл оста­вался в Тоскане, гибеллины мало что могли сделать. Но солдаты гибеллинов тем временем стекались в Рим, чтобы присоединиться к Энрике.¹³⁴

Конрадин оставил Верону 17 января. Сицилийское восстание и мольбы Папы пока не убедили Карла уйти из Тосканы. На самом деле Карл подумывал о том, чтобы встретиться с Конрадином в Ломбардии, но ему не хотелось пересекать Апеннины, пока он не будет более уверен в тосканцах. Хотя маршрут Карла был пока неизвестен, Конрадин не мог позволить себе ждать. От веронцев, хоть и дружелюбно настроенных, нельзя было ожидать, что они позволят армии квартировать у них долго. Да и сами войска были в нетерпении. Гер­цог Баварский отказался идти дальше и вернулся до­мой. Его примеру последовали многие аристократы менее высокого ранга, включая наиболее честолюбивого из них, Рудольфа Габсбурга. Итальянские гибелли­ны начинали выказывать нетерпение. Конрадин уже попытался пройти через Ломбардию, но тогда армия гвельфов отбросила его назад. Теперь он мог передви­гаться свободно. Миланский правитель из рода Торри-ани, хоть и собирался бросить ему вызов, при прибли­жении армии укрылся за стенами города. После трех­дневного марш-броска Конрадин пришел ко второму крупному городу гибеллинов в Северной Италии — Павии. Он задержался там на несколько недель, гото­вясь к следующему рывку — наступлению на Пизу. Как раз тогда Карл двинулся в Ломбардию. Сам Конрадин с несколькими спутниками покинул армию. Благодаря тому что маркграф Монферратский предпочел его не заметить и благодаря открытой дружбе маркграфа Кареттского, мужа одной из внебрачных дочерей Фрид­риха II, Конрадин смог пересечь Лигурийские Альпы и попасть в Савону, на побережье. Оттуда он отплыл на пизанском судне 29 марта. 7 апреля он прибыл в Пизу и был принят с королевскими почестями. 2 мая Конра­дин встретил свою армию. Под искусным командова­нием Фридриха Баденского она пересекла Апеннины через перевал, расположенный западнее того места, в котором ожидалось, и не встретила никакого сопротив­ления.

Пиза стала для Конрадина постоянным источником гибеллинских солдат и золота. Взамен, действуя так, будто он уже почти вступил на императорский престол, молодой король раздавал привилегии своим верным союзникам. Пиза получала все права, какими когда-либо обладала в Сицилийском королевстве, так же как и города Трапани, Марсала и Салерно и острова Искья и Мальта. Из Пизы Конрадин предпринял попытку напасть на Лукку, но наместник Карла в Тоскане, Жан де Брезельв, преградил ему путь. Конрадин вышел из Пизы 15 июня и двинулся в Сиену. В замке Поджибон-си, где уже подняли восстание против гарнизона Карла Анжуйского и послали Конрадину ключи от ворот, ему был оказан теплый прием. 25 июня Конрадин прибыл в Сиену. В тот же самый день часть его войск, прово­дившая рекогносцировку дальше на востоке, напала на Жана де Брезельва, когда его отряд переходил реку Арно через Понт-а-Валль, неподалеку от Ареццо. Фран­цузы были застигнуты врасплох, и Жан взят в плен. Конрадин оставался в Сиене около десяти дней. В на­граду за преданность он даровал городу право соби­рать пошлины и вершить правосудие во всем контадо[10].

Из Сиены армия двинулась по старой Виа Кассия в Рим. Их путь лежал их мимо Витербо, где жил Папа Климент. По легенде, Папа сидел у высокого окна в своем дворце и смотрел, как воины Конрадина прохо­дят мимо; он сказал, что ягненка ведут на бойню.

Въезд Конрадина в Рим 24 июля был встречен про­явлениями истеричного энтузиазма. Никогда еще пап­ский город не оказывал такой шумный прием обще­признанному врагу святейшего престола. Толпы встре­чали его хвалебными гимнами и осыпали его путь цветами. Улицы были украшены шелковыми и атлас­ными полотнищами. Все были в праздничных нарядах. На Марсовом поле были устроены игры и шествия с факелами ночью. К юному королю, с его красотой и обаянием, относились почти как к богу. А если даже знатные гвельфы и не пришли на торжество, осторож­но наблюдая из-за стен своих замков в Кампании, ни­кому до этого не было дела. Гибеллины набирали силу в Риме, их число росло с каждым днем, и сенатор Энрике охотно руководил торжествами, заверяя коро­ля в своей непоколебимой преданности.¹³⁵

Для Папы, находившегося в Витербо, новости, при­шедшие из Рима, были мучительными. Ни он, ни его преемники спустя много лет так и не смогли до конца простить Вечный город. Более всего они винили в про­исшедшем Генриха. Больше никогда, поклялся Климент, иностранцу не будет позволено стать сенатором.¹³⁶

Конрадин наслаждался своим триумфом в Риме ров­но три недели. 14 августа, полный надежд, он повел свою армию завоевывать Сицилийское королевство. Она сильно увеличилась. Теперь под его командованием было около шести тысяч человек, причем все — опыт­ные конные бойцы. Под развевающимися знаменами армия двинулась по Виз Валерия мимо Тиволи в Са­бинские горы.

Услышав, что Конрадин в Риме, Карл снял осаду с Лучеры, где безуспешно пытался заставить сарацин сдаться, и быстро двинулся через горы в окрестности Авеццано, куда он прибыл 4 августа. Карл правильно рассчитал, что Конрадин отправится в Апулию через район возле озера Фучино, где были расположены глав­ные поместья Ланца, поскольку Конрадин, естественно, будет искать путь, где у него есть друзья, в то время как прямая дорога на Неаполь хорошо защищалась сто­ронниками Карла. 9 августа Карл был в Скурцоле, где дорога от Тальякоццо к Авеццано пересекает малень­кую речку Сальто. Потом он переместился на несколь­ко миль на северо-восток и встал лагерем на холме Овиндоли, который возвышался над единственной до­рогой, соединяющей Авеццано и Апулию. Конрадин не мог пройти в Апулию незамеченным.¹³⁷

Конрадин задержался в Викочаро, деревне, принад­лежавшей гибеллинской ветви Орсини, потом — в зам­ке Сарачинеско, где его принимала дочь Гальвано Лан­ца, жена Конрада Антиохийского. Оттуда Конрадин двинулся в Карсоли. Там Виз Валерия поворачивает на юго-восток через перевал Монк Бови в Тальякоццо. Конрадин теперь знал, что Карл недалеко, так что, не желая быть застигнутым в узкой долине, он повернул на север, проведя свою армию по горным тропам, ко­торые привели ее в долину реки Сальто, как раз под Скурцоле. Таким образом, он избежал перевалов Таль­якоццо, но Карл был все еще впереди него, преграждая ему путь. Единственное, что выиграл Конрадин от это­го трудного прохода через горы, было то, что теперь его армия могла принять решающий бой в долине, где тяжелая германская конница будет более эффективна.

Конрадин разбил свой лагерь в Скурцоле 22 августа 1268 г. Через несколько часов подоспел Карл со своей армией и расположился на другом берегу реки Сальто. Узнав о том, что Конрадин прошел через горы, он свер­нул свой лагерь на Овиндоли и перевел свои войска в Авеццано, затем двинулся вперед по Виа Валерия к реке. Карл уже был знаком с равниной Скурцоле, по­скольку стоял там лагерем двумя неделями раньше, и был готов биться в этом месте. Днем произошла стыч­ка между двумя передовыми отрядами, но обе стороны хотели отдохнуть, чтобы подготовиться к завтрашней решающей битве.

В тот вечер Конрадин, возможно обеспокоенный слухами о шпионах в лагере, отдал приказ без промед­ления казнить своего пленника, Жана де Брезельва. Убийство врага, захваченного в плен на поле боя, про­тиворечило обычаям того времени, и спутники Конрадина были шокированы.

Битва, известная истории как битва при Тальякоццо (хотя Тальякоццо находился в пяти милях за лагерем Конрадина), началась утром во вторник, 23 августа. Как и два года раньше, в битве при Беневенте, каждая ар­мия была разделена на три группы. Передовой отряд войска Конрадина удерживал дорогу на западном бере­гу Сальто. Этим отрядом командовал инфант Энрике, и состоял он из испанской конницы и войск гибеллинов Рима и Кампании. За ним располагалась вторая группа, состоявшая из гибеллинов Ломбардии и Тосканы и из беженцев из Сицилийского королевства, среди которых было немного германских всадников. Остальные гер­манские войска были в резервной группе под руководством двух юных принцев — самого Конрадина и Фрид­риха Баденского. Армия Карла была чуть меньше, око­ло пяти тысяч всадников против шести тысяч конных бойцов Конрадина, но она состояла из ветеранов, ко­торые постоянно сражались в армии Карла последние два года; это были люди, которых Карл знал и кото­рым он доверял. Его первая группа, состоявшая из итальянцев гвельфов и провансальцев, удерживала глав­ную дорогу на восточной стороне реки. Имя команди­ра этой группы неизвестно. Во вторую группу входила основная масса французских войск Карла под коман­дованием маршала Анри де Кузанса. Карл хотел, чтобы этот отряд враг считал резервным, а поскольку обычно главнокомандующий армии оставался в запасной ше­ренге, он отдал Анри свою мантию, а его знаменос­цу — королевское знамя. Сам Карл, с настоящим ре­зервом, состоявшим из приблизительно тысячи лучших его рыцарей, встал примерно в миле позади своего пра­вого фланга, спрятавшись от врага за изгибом холма. С Карлом был опытный военачальник, только что вер­нувшийся из крестового похода, французский камергер, Эрар де Сен-Валери. Между двумя армиями протекала маленькая речка Сальто. В разгар лета река была не слишком полноводной, но размытые берега и топкое дно делали затруднительным переход реки в местах, расположенных в непосредственной близости от моста, по которому дорога пересекала русло.

Ранним утром инфант Энрике со своей группой в полном боевом порядке двинулся к мосту. В тщетной попытке усыпить бдительность врага, он приказал сво­им служителям начать разбивать лагерь у реки, так будто он не собирался сражаться в тот день. Внезапно, около девяти часов, его воины вскочили в седло и ринулись к мосту. Первая шеренга Карла была уже там, а его вторая группа, под командованием Анри де Ку­занса, встала позади, чтобы быть готовой вместе с пер­вой группой форсировать мост, когда люди инфанта будут отброшены назад. В пылу битвы французы не заметили, что половина отряда инфанта отделилась и вместе с бойцами Гальвано Ланца передвинулась на юг вверх по реке. Приблизительно в полумиле вверх по течению от моста берега были ровные и вода растека­лась в мелководную заводь, образуя хороший брод. Войска гибеллинов промчались через реку и обруши­лись на левый фланг армии Карла Анжуйского, распо­ложенный ниже по течению. Их нападение было не­ожиданным. Пока Гальвано атаковал Анри де Кузанса со стороны моста, итальянцы и провансальцы первой шеренги армии Карла Анжуйского отошли с моста, и инфант смог переправиться через реку. Казалось, что победа Конрадину гарантирована. Потери армии Карла были чудовищны. Анри де Кузанс, которого приняли за сицилийского короля, погиб, а королевское знамя захвачено. После гибели Анри остатки войск Карла бежали с поля. Когда Конрадин и его конница подъ­ехали, чтобы нанести завершающий удар, в этом, каза­лось, уже не было нужды. Инфант Генрих был погло­щен преследованием отступавших врагов. Некоторые солдаты Гальвано свернули, чтобы разграбить лагерь анжуйцев, где к ним присоединились многие из гер­манцев Конрадина. Юный король остался на поле боя лишь с небольшим сопровождением.

Карл, скрывавшийся в засаде, был потрясен постиг­шим его несчастьем. Какое-то время он подумывал о том, чтобы атаковать и спасти своих людей, но Эрар де Сен-Валери отметил, что они слишком далеко: им не подоспеть вовремя, и, сделав так, они раскроют свою позицию. Если же немного подождать, торжествующий враг почти наверняка рассеется в поисках добычи. Так что Карл оставался на месте до тех пор, пока не уви­дел, что на поле битвы никого не осталось, кроме не­большой группы, собравшейся под знаменами Гогенштауфенов. Тогда он бросился впереди своих солдат из засады. Рыцари Конрадина и представить себе не могли, что всадники, скачущие к ним через долину, были непобежденным отрядом противника. Когда они поня­ли, что происходит, было уже поздно. Рыцари Конрадина были не готовы к схватке и численностью сильно уступали врагу. После ожесточенного боя друзья Конрадина убедили его бежать, пока есть возможность. Вместе с Фридрихом Баденским и своим личным те­лохранителем он галопом помчался по дороге в Рим. Знаменосец Конрадина был убит на поле боя, и знамя с изображением орла было захвачено. Большинство рыцарей Конрадина пали. Конрад Антиохийский, кото­рый пытался собрать их вновь под своим руководством, угодил в плен.

Увидев, что знамя их короля повержено, германцы и гибеллины, грабившие лагерь Карла Анжуйского, бежали. Но отряд инфанта Энрике и Гальвано разбит не был. Похоже, Энрике, поднявшийся, преследуя бег­лецов, из долины на дорогу в Апулию, оглянулся и понял, что произошло. Он развернул своих бойцов и повел их обратно в долину. Его люди все еще превос­ходили численностью отряд Карла, но и они, и их ло­шади устали после долгой битвы, а на летнем солнце­пеке германцы в своих пластинчатых доспехах страда­ли больше, чем французы в кольчугах. К тому же им пришлось преодолеть довольно большое расстояние, прежде чем они приблизились к врагу. У Карла хвати­ло времени, чтобы позволить своим людям снять шле­мы и немного отдохнуть, прежде чем вести их отра­жать атаку. И все же шеренги гибеллинов выглядели так грозно, что Эрар де Сен-Валери советовал органи­зовать ложное отступление. С разрешения Карла он отвел отряд французской конницы назад, словно отсту­пая в панике. Невзирая на предостережения Энрике, гибеллины поддались на уловку и сломали строй. Одни последовали за Эраром, а другие атаковали короля. На первый взгляд армия Карла Анжуйского казалась раз­битой, но когда Эрар повернул назад и начался рукопашный бой, гибеллины дрогнули. Инфант пытался отвести их и собрать вновь для еще одной атаки. Но лошади были измучены, а люди устали настолько, что не могли занести руку для удара. Вскоре все, чьи ло­шади еще могли их держать, бежали с поля боя, бро­сив своих товарищей на растерзание. После неудачного начала Карл все же одержал бесспорную и окончатель­ную победу.

В ту ночь Карл сел писать письмо Папе. В манере, неуместность которой вопиет сквозь века, он начал письмо словами Исава, взятыми из Писания: «Встань, отец мой, — писал он, — и поешь дичи сына твоего, чтобы благословила меня душа твоя». Потом он опи­сал битву, умолчав о ее начале и преуменьшив свои тяжелые потери. Он торжественно закончил словами: «Мы убили такое множество врагов, что их поражение при Беневенте — ничто, в сравнении с этим. Мы пи­шем это письмо сразу по окончании битвы и пока не можем сказать, убиты ли Конрадин и сенатор Энрике, или они бежали. Но можно сказать с уверенностью, что лошадь сенатора была захвачена, когда он, пеший, об­ратился в бегство».¹³⁸

На самом деле большинство главных врагов Карла уцелели в битве. Конрад Антиохийский был его плен­ником. Инфант Энрике, римский сенатор, нашел убе­жище в монастыре Св. Сальвадора на дороге в Риети. Там его опознали и схватили. Сам Конрадин направил­ся в Рим, куда и прибыл с Фридрихом Баденским и примерно пятьюдесятью рыцарями 28 августа. Сенатор Энрике оставил в Риме своим заместителем предводи­теля гибеллинов в Урбино, Гвидо да Монтефельтро. Но Гвидо, чья последующая карьера доблестного кондоть­ера строилась на предусмотрительной неприязни к по­верженным друзьям, уже прознал о битве. Он отказал­ся принять Конрадина и захлопнул ворота Капитолия перед его носом. Мальчика предупредили, что ему луч­ше покинуть город, куда Гвидо уже впускал гвельфов. Конрадин и его спутники поехали назад по Виа Вале­рия, надеясь каким-нибудь образом бежать через горы и присоединиться к мятежникам в Апулии. В Сарачи-неско жена Конрада Антиохийского вновь дала им приют, и там они встретились с ее отцом, Гальвано Ланца, который также нашел там убежище. В Сарачи-неско беглецы изменили свои планы: на востоке было слишком много агентов Карла, охранявших дорогу, поэтому они вместе с Гальвано отправились на юг че­рез Кампанию в маленький морской порт Астуру, рас­положенный на болотистом берегу, где рассчитывали найти судно, которое довезет их в Геную. Местный сеньор, Джованни Франджипани, узнал о прибытии таинственных чужестранцев. Он приказал их арестовать и обнаружил, что у него в руках Конрадин, Фридрих Баденский, Гальвано Ланца и несколько аристократов из римских гибеллинов. Джованни заточил их в сосед­нем замке. Через несколько дней адмирал Карла, Ро­берт Лавенский, прибыл с Джордано, кардиналом Тер-рачины, чтобы именем короля и Папы потребовать передачи пленников ему. Сперва пленников отвезли в Палестрину. Там Гальвано Ланца был казнен как из­менник вместе с одним из своих сыновей и нескольки­ми итальянскими гибеллинами. Конрадина и Фридриха Баденского перевели в Неаполь, на остров Кастелло-дель-Уово.¹³⁹

Карл был беспощаден. Милосердие, которое он про­явил после своей победы при Беневенте, себя не оп­равдало. Он не собирался больше проявлять слабость. Из всех своих пленников он отпустил только Конрада Антиохийского, но не потому, что считал его менее виновным или менее вероломным, чем остальных, а потому, что жена Конрада держала в своих подземель­ях в Сарачинеско несколько важных аристократов из гвельфов, родственников кардиналов, и угрожала, что предаст их смерти, если ей не вернут мужа. У инфанта Энрике были слишком большие связи, чтобы его можно было казнить. За него просили и французский двор, и английский. Но хотя Энрике и сохранили жизнь, двадцать три года он провел в тюрьме. Главной про­блемой было, как поступить с Конрадином.¹⁴⁰

По легенде, Папа Климент настаивал на смерти маль­чика. Слова: «Жизнь Конрадина — смерть Карла, жизнь Карла — смерть Конрадина» («Vita Conradini, mors Caroli: vita Caroli, mors Conradini») — приписывают ему. Как бы то ни было, Карл решил, что Конрадин должен умереть, поскольку он не сможет в безопасности си­деть на сицилийском троне, пока принц Гогенштауфен жив; а юношеское обаяние Конрадина делало его тем более опасным. Но Карл был приверженцем законно­сти. Если он и собирался грубо нарушить традиции сво­его времени и казнить пленного принца, решение сле­довало подкрепить законом. Юристам было приказано подготовить обвинение против Конрадина. Его вторже­ние в королевство было представлено как акт разбоя и государственная измена. Позже апологеты Анжуйской династии обвинили Конрадина в военном преступлении за то, что тот казнил Жана де Брезельва, что действи­тельно было нарушением традиций той эпохи: но во время суда об этом не упоминалось и едва ли этот поступок можно было рассматривать как простое убий­ство. Судьи Карла знали, чего от них ожидают. После короткого процесса они объявили Конрадина винов­ным, а вместе с ним и его друга Фридриха Баденского, чьим единственным преступлением была его предан­ность. Обоих приговорили к смерти через отсечение головы. Эшафот был воздвигнут на Кампо Моричино в Неаполе, на месте нынешней Пьяцца-дель-Меркато. Там 29 октября 1268 г. Конрадин и Фридрих были публич­но обезглавлены вместе с несколькими своими приверженцами. Это было единственное мимолетное появле­ние красивого шестнадцатилетнего юноши перед не­аполитанцами, чьим королем он мог бы стать, но они никогда его не забудут.

Суд над Конрадином и его казнь привели Европу в состояние шока. Для Данте, писавшего столетие спустя, Конрадин был невинной жертвой. Даже Папа, хоть и радовался пресечению рода гадюк, был глубоко потря­сен. Гвельфский историк Виллани отчаянно стремился очистить память Климента от подозрений в соучастии. И поныне Карла обычно порицают даже французы, которые готовы многое простить одному из самых та­лантливых сынов Франции. Германцы всегда считали это величайшим преступлением в истории. Многие сто­летия спустя поэт Гейне писал об этом с горечью. Но Карл был реалистом и считал, что цель оправдывает средства. Он полагал, что только после смерти Конрадина сможет править спокойно.¹⁴¹

Глава VIII

КОРОЛЬ КАРЛ СИЦИЛИЙСКИЙ

Две крупные победы упрочили положение Карла в Сицилийском королевстве. Больше не осталось прин­цев из рода Гогенштауфенов, которые могли бы оспа­ривать его права. Трое молодых сыновей Манфреда были живы, но надежно заперты в неаполитанской тюрьме. В Германии молодой ландграф Тюрингский, Фридрих Мейсенский, внук Фридриха II по материн­ской линии, провозгласил себя наследником династии Гогенштауфенов и присвоил на время громкие титулы короля Сицилийского и Иерусалимского, но никто не принимал его всерьез. Король Кастильский время от времени хвалился тем, что в его жилах течет кровь Гогенштауфенов, но он был слишком занят другими делами для того, чтобы бросать вызов Карлу. К тому же его брат, инфант Энрике, был пленником Карла, и хотя король Альфонс не испытывал никакой симпатии к своему брату, семейная гордость Кастильской династии не позволяла ему рисковать жизнью инфанта. Не­сколько большую угрозу представляла дочь Манфреда Констанция, которая жила в Барселоне, будучи женой наследника короны Арагона, но в многочисленные честолюбивые планы ее старого тестя не входило завое­вание Сицилии.

Король Карл мог спокойно властвовать над коро­левством и планировать дальнейшие завоевания. «Ко­роль Карл, — пел его трубадур, Пейре Кастельноу, — станет сеньором большей части мира — и он достоин этого».¹⁴² Казнь Конрадина никоим образом не трево­жила совесть Карла. Через несколько дней после того, как юноша был обезглавлен, город Трани украсили по случаю второй женитьбы короля. Новая королева Си­цилийская, Маргарита Бургундская, была не такой бо­гатой наследницей, как ее предшественница, Беатриса, но у нее были неплохие владения в Центральной Фран­ции, включая города Оксер и Тоннер и несколько ба-роний. К сожалению, брак был бездетный, и после смерти королевы земли отошли обратно к ее родствен­никам. Расширив таким образом свои французские вла­дения, король Карл приступил к восстановлению свое­го контроля над Италией.¹⁴³

Папу Климента угрызения совести мучили сильнее, чем короля. Ровно через месяц после казни Конрадина он умер в Витербо, 29 ноября 1268 г. Гибеллины счи­тали его смерть карой Господней, и судя по всему, его последние дни были омрачены страхами за будущее. Защитник Церкви слишком ясно дал понять, что не намерен быть ее слугой. Рим, в котором, как постано­вило папство, никогда больше не будет сенатора-ино­странца, вернулся под контроль Карла вскоре после битвы при Тальякоццо. 12 сентября 1268 г. Карл напи­сал своему брату, французскому королю Людовику, что­бы объявить, что римляне единогласно избрали его пожизненным сенатором. Но Карл кое о чем умалчи­вал. Единогласие было достигнуто благодаря изгнанию или бегству гибеллинов, и позже, когда папство смогло себе позволить усомниться в сроке его сенаторства, он признал, что на самом деле срок был только на десять лет. Карл незамедлительно отправился в Рим и провел последние две недели сентября, реформируя управле­ние. Хотя сенат римских аристократов и сохранил со­вещательную функцию, римляне были лишены само­стоятельности. Карл прибрал к рукам городские финан­сы. Монеты чеканились от его имени, а городские доходы шли в городскую казну (сатеrа urbаnа), храни­теля которой он назначил сам. Он создал городскую стражу, чтобы охранять правопорядок, и для нее пост­роил башни, чтобы вселять страх в укрепленные двор­цы аристократов, назначил королевских судей, ответ­ственных за различные области права, и королевского верховного судью для рассмотрения жалоб. Ряд поста­новлений гарантировал должное обеспечение города провизией и разработку ресурсов Кампании. Карл даже подумывал об основании университета для римлян. Сам Карл впоследствии редко бывал в Риме, если не счи­тать двух месяцев, проведенных там весной 1272 г., когда избрание нового Папы и изменение папской по­литики заставили его озаботится положением в городе. Он правил через наместника, которого назначал на должность сроком на один год и наделял его полномо­чиями вице-короля. Если не считать двух неаполитан­цев, Карл регулярно назначал на этот пост французов. Его правление было слишком авторитарным, чтобы пользоваться популярностью, но римский обыватель, измученный интригами и мятежами, которые сотряса­ли город с момента смерти Папы Иннокентия III, умер­шего почти столетие тому назад, был признателен за восстановление порядка. Памятник Карлу, установлен­ный на Капитолии приблизительно в 1270г., был как раз выражением этой признательности.¹⁴⁴

Задача Карла в Риме, да и во всей Италии, упрости­лась со смертью Папы Климента. Хотя кардиналы неза­медлительно собрались в Витербо для избрания преем­ника, они не могли прийти к согласию. Была проведена целая череда конклавов, но без всякого результата — приблизительно около трех лет папский престол пусто­вал. Папа Климент назначил в Священную коллегию ряд своих соотечественников, и эти французские кар­диналы препятствовали избранию итальянца, в то вре­мя как итальянские кардиналы были решительно на­строены, принимая во внимание могущество Карла, не допустить избрания еще одного французского Папы. Пустующий папский престол был так удобен для Кар­ла, что, без сомнения, он прилагал все усилия для того, чтобы продлить существующее положение вещей, ока­зывая влияние на французскую партию; но он офици­ально держался в стороне от дебатов. Отсутствие Папы означало, что не было такой силы, которая могла бы ограничить власть Карла в Риме и его влияние в пап­ском государстве в Центральной Италии.¹⁴⁵

Такой же удачей был для Карла и вакантный импе­раторский престол. Он пустовал после смерти Фридри­ха II в 1250 г. Его сын Конрад никогда не был короно­ван императорской короной, так же как и антикороль Вильгельм Голландский, и последующие кандидаты — Ричард Корнуэльский и Альфонс Кастильский. В от­сутствие императора Папа заявил о своем праве назна­чать императорских наместников в Италии. Климент назначил Карла императорским наместником в Тоска­не, а теперь не было ни Папы, ни императора, чтобы оспорить это назначение. Карл извлек из него все воз­можные выгоды. Некоторое время он был слишком занят в своем королевстве, чтобы самому поехать в Тоскану, но необходимости в его прямом вмешатель­стве и не было. Гибеллины были в замешательстве из-за поражения Конрадина. Они могли чувствовать себя в безопасности только в своих традиционных цитаде­лях — Сиене и Пизе. Другие тосканские города пере­шли обратно в руки гвельфов. Весной 1269 г. Карл назначил француза, Жана Брито, своим наместником в Тоскане, а 17 июня Жан Брито и флорентийские гвель­фы одержали громкую победу над сиенцами в Колле. Сама Сиена продержалась против сил Карла еще год, но в августе 1270 г. покорилась. Гибеллины были из­гнаны, а предводители гвельфов, много лет проведшие в изгнании во Флоренции, захватили власть в городе и подчинили его влиянию Флоренции. Это был конец могущества Сиены. Карл уже заставил Пизу принять свои условия. Союз с генуэзцами, которые всегда враж­довали с пизанцами, позволил ему изолировать Пизу со стороны моря, а с падением Сиены Пиза потеряла своего единственного потенциального союзника на суше. Весной 1270 г. пизанцы попросили о мире. Им были предоставлены мягкие условия. Они не должны были приносить Карлу оммаж, они могли избирать своего собственного подеста, при условии что тот бу­дет гвельфом и выходцем из гвельфского города, и было четко установлено, что действие договора закон­чится, как только будет коронован новый император, то есть когда наместничество Карла автоматически за­кончится. Договор был заключен от имени Карла его представителем, Ги де Монфором, сыном Симона, гра­фа Лестера. После смерти своего отца в 1265 г. он на­шел убежище у Карла, которого сопровождал в Ита­лию, и теперь был в числе его ближайших друзей.

К концу 1270 г. вся Тоскана была под контролем Карла. Ему покорились большинство городов, и власть его представителей в провинции была по большей ча­сти признана, хотя их полномочия варьировались в зависимости от места. Теперь, когда Конрадин был мертв, Карл мог себе позволить проявить мягкость в Тоскане. Пока он удерживал власть в Пьемонте и Ломбардии, ни один захватчик не мог проникнуть в Центральную Ита­лию. Все, что ему было нужно, — следить за тем, чтобы гвельфы держали в руках бразды правления. Тосканцам доброжелательность Карла была на руку, поскольку это позволяло купцам вести дела в его королевстве на юге Италии. Тосканские купцы и банкиры из Флоренции и в меньшей степени из Лукки и Сиены, работая вместе, уже прибрали себе большую часть торговли, идущей на северо-запад Европы. Теперь они могли расширить поле деятельности на юге вплоть до Сицилии и захватить большую часть торговли с востока в ущерб примор­ским городам Италии, в частности Генуе, которая уже начала сожалеть о своем союзе с Карлом.¹⁴⁶

В Пьемонте Карл не чувствовал себя в безопасно­сти. Там, в отличие от остальной Италии, старые фео­дальные семьи сохранили свое положение. Самые выда­ющиеся из них, граф Савойский и маркграф Монферратский, были настроены недружелюбно по отношению к сицилийскому королю, но их позиция делала низшую знать, предпочитавшую удаленного сюзерена могуще­ственному соседу, тем более готовой принять сюзере­нитет Карла, и земли его вассалов теперь были распо­ложены таким образом, что ему открывалась дорога в Прованс и Ломбардию.¹⁴⁷

Ломбардия представляла более сложную задачу. Раз­гром Конрадина, конечно, укрепил влияние гвельфов в большинстве ломбардских городов, но гибеллины стой­ко удерживали Верону и Павию, тогда как гвельфы, которые не предпринимали серьезных попыток проти­востоять Конрадину, теперь, когда угроза со стороны германцев миновала, с неприязнью отнеслись к идее господства Карла Анжуйского. В Ломбардии того вре­мени наблюдалась тенденция к вытеснению коммуналь­ной организации города правлением феодального си­ньора, и новые господа, даже будучи гвельфами, еще меньше, чем коммуны, хотели признавать власть энер­гичного сюзерена. Карл, однако, намеревался устано­вить свой сюзеренитет во всей Северной Италии.

Месяцы, последовавшие за разгромом Конрадина, были заполнены мелкими войнами и интригами. Ги­беллины Павии на какое-то время сдружились с гвель­фами в Милане. Попытки Паллавичини вернуть Парму и Пьяченцу привели к ряду столкновений, в ходе од­ного из которых он и умер. Карл сначала был слиш­ком занят на юге, чтобы вмешиваться. Но в мае 1269 г. он написал городским властям Пармы, предложив им возглавить кампанию против бывших сторонников Конрадина, и сопроводил это письмо письмом к мест­ному приору доминиканцев с просьбой организовать союз верующих Ломбардии против врагов Церкви и против любых потомков Фридриха II. Возможно, Карл боялся, что Фридрих Тюрингский мог всерьез обдумы­вать вторжение в Италию. Приблизительно в то же время Карл объявил всем городам Ломбардии, что посылает к ним нового сенешаля, Готье де Ла Роша. Похоже, сенешаля приняли не очень хорошо. Несколь­ко месяцев спустя, в октябре, Карл послал архиеписко­па Сан-Северино объединить поборников Церкви, и в том же месяце представители всей Ломбардии были вызваны для встречи с чиновниками Карла в Кремоне. Там от них напрямую потребовали признать Карла своим господином. Их реакция была далеко не едино­душной. Города, расположенные на реке По, за исклю­чением Болоньи, Алессандрии и Тортоны, согласились, а Милан и близлежащие города категорически отказа­лись. Один или два отказавшихся города согласились принести клятву верности Карлу позже, в декабре, но было очевидно, что Ломбардия уже не подчинится гос­подству анжуйца. Тем не менее Карл продолжал назна­чать сенешалей в Ломбардию — все они были францу­зами, и никто из них не продержался на должности долго, — которые грозили любому городу, казавшемуся непокорным. В нескольких городах, таких как Иврея, сицилийский король назначал подеста; в других, таких как Пьяченца или Алессандрия, он составлял список лиц, среди которых жители могли выбирать своего подеста. Но на самом деле влияние Карла ослабевало, а назначение французских чиновников стоило ему сим­патий итальянцев. Растущая ненависть к французам укрепила сопротивление оставшихся гибеллинских го­родов. В Павии нападали на ни в чем не повинных французских паломников только из-за их националь­ности, а доминиканский монастырь был разграблен потому, что несколько его монахов были французами.¹⁴⁸ Гибеллины, конечно, надеялись на помощь из-за границы. В августе 1269 г. Фридрих Тюрингский напи­сал вождю гибеллинов, Убертино ди Андито, чтобы объявить, что он вскоре вторгнется в Италию, и в ок­тябре он сообщил жителям Павии, что в поход с ним отправятся четыре тысячи рыцарей и много герман­ских баронов. Тем же летом представитель Альфонса Кастильского, действовавший с одобрения инфанта Педро Арагонского, зятя Манфреда, снесся с гибелли­нами Ломбардии, которые ответили тем, что направи­ли посла из Павии к кастильскому двору. Гибеллины с надеждой поддержали и Фридриха, и Альфонса, пола­гая, что первому нужно было только Сицилийское ко­ролевство, а второму — только империя и что их ин­тересы, таким образом, не столкнутся. Это было спра­ведливо в отношении Фридриха и Альфонса, но Педро примкнул к Альфонсу, безусловно имея в виду притя­зания своей жены на Сицилию. Как бы то ни было, вторжение не состоялось. В июле 1271 г. город Павия и маркграф Монферратский, который теперь открыто примкнул к гибеллинам, убедили троих итальянских кардиналов — наиболее активных противников фран­цузов в Священной коллегии — навестить Фридриха и спросить его о причинах задержки. В ответ тот назна­чил своего генерального наместника, представляющего его в Италии. Но назначенец Фридриха, граф фон Треффурт, доехал только до Вероны. Его приняли хорошо, но, пробыв там несколько недель в бездействии, он вернулся в Германию. Альфонс Кастильский проявил чуть большую активность, по крайней мере, на бумаге. Он предполагал прислать в Ломбардию две тысячи рыцарей и предложил ряд замысловатых союзов, на­правленных на то, чтобы окружить Карла. Альфонс даже зашел настолько далеко, что выдал свою дочь за Вильгельма Монферратского. Свадьба была устроена в Испании в октябре 1271 г., и маркграф вернулся в Италию в звании императорского наместника. К несча­стью, мелкие войны против соседей-гвельфов, которые он вел с этих пор от имени своего тестя, были абсо­лютно безуспешными.¹⁴⁹

Таким образом, у Карла не было серьезных причин для беспокойства по поводу ситуации в Ломбардии, несмотря на ослабление его влияния. Для Карла и его амбиций гораздо важнее было удерживать стабильную власть в Сицилийском королевстве и полноценно ис­пользовать его ресурсы. Победа при Тальякоццо не решила всех его проблем в королевстве. Сицилия все еще была охвачена восстанием, а сарацины в Лучере все еще сопротивлялись Карлу. Но мятежники не мог­ли теперь рассчитывать на серьезную помощь из-за границы. Конечно, в некоторых городах Апулии, таких как Потенца, Галлиполи и Аверса, которые балансиро­вали на грани мятежа, известие о победе Карла вдох­новило жителей, преданных новому королю, вырезать всех известных там сторонников Конрадина. Те мятеж­ники, которым удалось спастись, присоединились к сарацинам в Лучере. Огромная крепость несколько ме­сяцев держалась против полководцев Карла. Только в апреле 1269г. Карл прибыл лично руководить осадой, и даже под его командованием солдаты ничего не мог­ли поделать со стенами. Но блокада была ужесточена. В конце концов в августе 1269 г. голод вынудил гарни­зон сдаться. Жизнь сарацинам сохранили — их просто расселили вместе с семьями по королевским владениям и разоружили, но все христианские мятежники, захва­ченные в крепости, были казнены.¹⁵⁰

Мятеж на Сицилии продолжался несколько дольше. Коррадо Капече, командовавший мятежниками, пытал­ся убедить Фридриха Тюрингского прийти к нему на помощь, но безрезультатно. Зато его поддерживали жители острова, и полководец Карла, Тома де Куси, мог лишь удерживать Палермо и Мессину. Тогда Карл по­слал Филиппа и Ги де Монфоров с подкреплением. Они смогли взять, а после — разграбить мятежный город Аугусту, расположенный между Катанией и Сиракуза­ми. Жители, избежавшие солдатских мечей, были под­вергнуты пыткам и казнены. В августе 1259 г. Гильом Эстандар был назначен командовать операциями в Сицилии, и за год взял остров под свой контроль. Инфант Федерико и Фридрих Ланца были вынуждены сдаться в Агридженто, но им было позволено бежать в Тунисе. Главная армия мятежников была разбита в Сьячче, крепости, в которой размещалась ставка Коррадо Капече. Сам Капече бежал в замок Чентурипа, в центре острова, но был там захвачен весной 1270 г. Его вместе с братьями, Марино и Джакомо, доставили в Неаполь и там обезглавлили.¹⁵¹

Во всем королевстве мятежники понесли очень су­ровую кару, даже по меркам того времени. Карл велел своим чиновникам не щадить никого, кто взят с ору­жием. Те, кто сдавался, должны были по выбору пре­доставить решение своей судьбы королю, или, при же­лании, их дела могли быть рассмотрены в Верховном суде. Но судьба Конрадина наглядно показала, каким бывает приговор судей. В городах, где мятежники рань­ше были у власти, объявили амнистию тем горожанам, которые не поднимали оружие против короля, но все германцы, испанцы и пизанцы из их числа должны были немедленно покинуть страну. Вся собственность мятежников была конфискована. Поначалу их женам позволили сохранить за собой свои поместья и имуще­ство, но потом Карл, похоже, заподозрил, что те посы­лают деньги своим изгнанным мужьям. На их собствен­ность наложили арест, и каждой положили небольшое пособие. Но были сделаны некоторые исключения, а вскоре было решено вернуть имущество вдовам. Эти репрессивные меры были тем более невыносимыми для итальянцев, что они вынужденно оказались под при­стальным надзором и потому, что королевские чинов­ники практически все были французами. Меры оказа­лись исключительно эффективными. Порядок был вско­ре восстановлен по всему королевству, даже на Сицилии. Но эти меры посеяли семена черной ненави­сти на острове.

Административная политика Карла также не могла завоевать симпатии жителей острова. Сначала он про­должил политику Манфреда, не внося в нее существен­ных изменений. Но после вторжения Конрадина и вос­станий он реорганизовал королевство по французскому образцу и проследил за тем, чтобы на все важные по­сты были назначены французы, которым он мог дове­рять. Своих сторонников Карл наделил фьефами. Это было проделано с демонстративным соблюдением за­конности. Карл отказался признать, что Манфред, Кон­рад или Фридрих II после его официального отреше­ния от должности Папой в 1245 г. были законными королями Сицилии. Таким образом, выходило, что все пожалованные ими дары были незаконны. Все земле­владельцы должны были предъявить документы, под­тверждающие их права на собственность, и доказать, что земли были им дарованы до 1245 г. Многие пред­ставители древних родов уже давно потеряли бумаги, подтверждающие их права, или никогда их не оформ­ляли; имущество многих других семей была официаль­но зарегистрировано или перерегистрировано при узур­паторах. Их земли были реквизированы, и таким обра­зом, вместе с землями, конфискованными у мятежников, король получил в свое распоряжение много свободных земель, которые мог раздавать своим сторонникам. Приблизительно 700 французам и провансальцам были дарованы фьефы из освободившихся земель, но Карл проследил за тем, чтобы ни один из них не был слиш­ком большим, и включил значительную часть земель в королевские владения. Чтобы удержать французских по­селенцев в королевстве и не допустить отъезда италь­янцев за границу с целью организации заговора, был принят закон, уполномочивающий короля конфисковать поместья любого держателя фьефа, отсутствующего в ко­ролевстве больше одного года. В то же время города, которые пользовались муниципальной автономией со времен Византии, вступили в феодальные отношения с короной либо непосредственно, либо через основных вассалов короля. Королевские бальи или феодальные коннетабли контролировали их основную деятельность. Только Неаполь и несколько больших городов на севе­ре королевства сохранили коммуну с некоторой долей политической власти, но они вскоре научились исполь­зовать свою власть с осторожностью.¹⁵³

Карл сохранил высшие государственные должности, существовавшие во времена его предшественников, — коннетабля во главе армии и адмирала во главе флота; верховного судью; логофета во главе королевской кан­целярии; канцлера, который всегда был духовным ли­цом и главным архивариусом; камергера — королев­ского казначея; и сенешаля, управляющего королевски­ми владениями. В 1272 г. Карл разделил обязанности логофета между несколькими людьми, а после 1272 г. должность канцлера осталась незанятой, и его функ­ции взял на себя вице-канцлер. Карл добавил двух маршалов для помощи коннетаблю в военном руковод­стве. Каждая провинция была под контролем юстициария, который следил за деятельностью властей в ко­ролевских владениях и вассалов; он, в частности, отве­чал за местное судопроизводство и сбор налогов. Карл гордился отлаженной системой правосудия, которую он обеспечил, и, если не считать тех случаев, когда на карту ставились политические интересы, его гордость была обоснована. Сохранилось множество постановле­ний, по которым можно судить, как сурово наказыва­лись чиновники, виновные в притеснениях или взяточ­ничестве, и насколько строгими были судебные уложе­ния, направленные против убийств и разбоя и против любых попыток укрыть преступников. Гражданские суды тоже, по-видимому, были эффективными и бес­пристрастными. Верховный судья был обязан разъез­жать по стране, рассматривая апелляции по пригово­рам провинциальных судов и жалобы на провинциаль­ных юстициариев и подчиненных им судей.¹⁵⁴

Для осуществления своих честолюбивых замыслов Карл был готов использовать все богатство королев­ства. Его налоги были высоки. Он жестко придержи­вался налоговой системы, созданной Фридрихом II, в которую входили косвенные налоги, таможенные и портовые сборы, пошлины на различное сырье и ре­месленные товары, складские пошлины. Но основным источником дохода Фридриха была его subventio generalis, прямой налог на собственность, который из­начально являлся феодальной «помощью», взимаемой в трудные времена для защиты королевства; но импе­ратор превратил ее в регулярный ежегодный сбор, раз­меры которого варьировались в зависимости от его насущных потребностей. Его подданные были крайне возмущены этим налогом, и на своем смертном одре Фридрих упразднил его. Когда Папа, предлагая корону Карлу, поставил условие не притеснять королевство с финансовой стороны и вернуться к системе, существо­вавшей при короле Вильгельме Добром, он имел в виду, в частности, этот налог. Но Карл слишком нуждался в деньгах, чтобы соблюдать это условие договора. Сум­ма, которую следует собрать с каждой провинции, ус­танавливалась ежегодно. Взыскивать ее должен был юстициарий. После выплат и строгого отчета о проде­ланной работе он посылал оставшиеся деньги в госу­дарственную казну. В 1277 г. Карл выделил казначей­ство из ведомства камергера и разместил его в Кастелло-дель-Уово в Неаполе. Карл, кроме того, увеличил количество феодальных поборов, взимаемых с васса­лов, и увеличил свой доход, введя карательную систе­му, в которой штрафы и конфискации были самым распространенным наказанием.

Все эти налоги ложились тяжелым бременем на подданных Карла. Но король прекрасно понимал, что, пока он не увеличит их благосостояние, суммы, кото­рые они смогут платить в казну, будут уменьшаться. Карл был убежден, что лучший метод — это строгий государственный контроль. Заводить частное дело не возбранялось, но оно регламентировалось различными предписаниями. Для ввоза и вывоза были необходимы лицензии. Инспекторы и сборщики налогов проверяли каждую деталь экономической и коммерческой жизни. Возможно, Карл, подобно многим завоевателям Юж­ной Италии, полагал, что страна богаче, чем она была на самом деле, и недооценивал индивидуализм южан и их нежелание работать на чужака. Однако во многом деятельность Карла была благотворной. Он проследил за тем, чтобы торговые дела в суде рассматривались и направлялись по инстанциям справедливо, и защитил купцов от своих слишком усердных чиновников, пы­тался установить стандарты мер и весов и провести денежную реформу. Была создана программа обществен­ных работ. Были отремонтированы дороги, в частности главная дорога из Неаполя через Сульмону и Абруцци в Перуджу и Флоренцию и дорога из Неаполя через Беневент в Фоджу и к Адриатическому морю. Были организованы ярмарки и рынки. Особое внима­ние уделялось ремонту и расширению морских портов. Было завершено строительство Манфредонии, начатое королем Манфредом. Были расширены Барлетта и Бриндизи, причем для последнего города Карл сам спроектировал новый маяк. Были предприняты усовер­шенствования в Неаполе. Общепризнанной целью этих работ в портах было привлечение иностранных торго­вых судов — из-за пошлин, которые те будут платить. Манфредония, в частности, считалась удобным местом для стоянки кораблей, чтобы переждать неблагоприят­ную погоду в Адриатическом море. Поощрялось горное дело. Серебряные рудники в королевских владениях, от­крытые в 1274 г., приносили казне несколько сотен фунтов серебра в слитках ежегодно, и в том же году было дано разрешение на добычу серебра неподалеку от Реджо частному объединению с условием, что треть его продукции будет передаваться короне. Карл интересовался и сельским хозяйством. Он ввез африканс­ких овец в королевские владения, старался содержать коронные леса в хорошем состоянии, в основном пото­му, что нуждался в древесине для судостроения. В то же время Карл защитил крестьян: бальи и лесничие ко­ролевских владений не могли посягать на их земли; сборщикам налогов запрещалось конфисковать у крес­тьян сельскохозяйственные орудия или вьючных жи­вотных в случае, если те не могли уплатить налоги.

У короля были другие коммерческие способы уве­личить свой доход. Он построил большой флот и сда­вал суда в аренду торговцам. Кроме того, Карл, к вя­щему недовольству южан, позволил потоку купцов и банкиров из-за границы, в частности из Тосканы, хлы­нуть в страну. Они хорошо платили ему за эту приви­легию, а Карл находил их более предприимчивыми и энергичными, чем своих подданных, если не считать жителей Амальфи. Он, правда, не поощрял евреев.¹⁵⁵

Во всей своей сложной администрации король сам принимал деятельнейшее участие. Сохранившиеся до­кументы показывают, с каким вниманием он вникал во все детали и сам способствовал созданию бесчислен­ных предписаний, устанавливаемых его двором. Ни один другой средневековый правитель, даже брат Кар­ла, Людовик Святой, не был так ежеминутно озабочен всеми действиями своего правительства. Карл вел бес­покойную жизнь, постоянно разъезжая по королевству, и все его чиновники и секретари должны были сопро­вождать его, что делало его жизнь еще более сложной, поскольку ни один город не мог подолгу содержать такое количество чиновников. Только к концу своего правления Карл начал постепенно переводить прави­тельство в Неаполь, превращая этот город в настоя­щую столицу. После 1269 г. он редко выезжал за пре­делы королевства, если не считать нескольких поездок в Рим, одной — в Тоскану и одной — с целью присо­единиться к крестовому походу короля Людовика в Тунис, а в конце своей жизни он снова посетил Фран­цию. Не считая поездки в Тунис, Карл никогда не ос­танавливался на Сицилии.¹⁵⁶

Правление Карла было искусным и эффективным. Оно обеспечило порядок, правосудие и некоторое про­цветание, но зато никогда не было популярным среди его подданных. По своей природной склонности они не любили власть, которая была такой дотошной, всепроникающей и авторитарной, но более всего потому, что она принадлежала иностранцам. Карл не доверял итальянцам, особенно после 1258 г., и старался по воз­можности не назначать их на ответственные должно­сти. Все высокопоставленные чиновники были прован­сальцами или французами. Все высшие должности в государстве занимали французы или провансальцы, за исключением должности логофета, которая оставалась незанятой в 1269—1283 гг. Нам известны имена 125 про­винциальных юстициариев на период с 1269 г. до кон­ца правления Карла. Из них, похоже, только 25 бы­ли итальянцами. После того как казначейство было выделено из ведомства камергера, один из двух казна­чеев должен был быть итальянцем, и, разумеется, италь­янцы были представлены в королевском секретариате и на невысоких юридических должностях. Это было не­обходимо по языковым соображениям. Но король все же настоял на том, чтобы французский был языком правительства. Поскольку он сам и его главные мини­стры были французами, это было естественно; но при этом не бралось в расчет, что это может не понравить­ся итальянцам и сицилийцам. Им также не нравилось, что Карл раздает так много фьефов французам и вне­дряет непритязательных французских и провансальских поселенцев в их среду — примером тому может слу­жить община, которую он поселил в Лучере на месте разогнанных сарацин.¹⁵⁷

Возможно, Карл и замечал недовольство, которое вызывало его правление, но не снисходил до того, чтобы придавать этому какое-то значение. Карл знал, что он прекрасный руководитель, и, похоже, считал, что его подданные будут благодарны за порядок, который он им обеспечил, и, если они открыто проявят свое недо­вольство, его стража и суды смогут с ними разобрать­ся. Карл не простил Сицилии продолжительное восста­ние, и острову досталась лишь малая толика преиму­ществ его правления. Ни одной из сицилийских гаваней не уделялось столько внимания, сколько уделялось га­ваням на материке, и различным ремесленным отрас­лям оказывалось мало поддержки. За королевскими поместьями на острове следили хорошо, и крестьяне там были так же защищены, как и повсюду в королев­стве, но остальным жителям острова дали почувство­вать, даже сильнее, чем при Гогенштауфенах, что они живут в простой провинции, чьи интересы не имеют никакого значения, в сравнении с интересами матери­ка. Со стороны Карла было неразумно недооценивать сицилийцев и их злопамятность.¹⁵⁸

Если бы Карл зависел материально только от своего королевства, то был бы предусмотрительнее, но он черпал дополнительную силу и уверенность в своих владениях за пределами Италии. Во Франции у него был большой апанаж в Анжу и Мэне. Эти две провин­ции образовывали административную единицу с цент­ром в Анжере. Управлял ими бальи, которого назначал Карл, а после него — сборщик налогов, стоявший во главе центрального финансового ведомства. Большую часть владений составляли личные поместья Карла, которыми ведали прево и кастеляны, которые отвеча­ли за местное правосудие и порядок. Вассальные сень­оры в этих двух графствах пользовались обычными во Франции того времени феодальными правами, но пред­ставители Карла внимательно следили за ними, и каж­дому из них рекомендовалось проводить как минимум сорок дней в году в Анжере, под присмотром бальи. Карл был в хороших отношениях с французской Церковью, но никогда не позволял ей посягать на его граф­ские полномочия. Карл сам был почтительным и вер­ным вассалом своего брата, короля Людовика, и посто­янно держал в Париже доверенного человека, представ­лявшего его интересы. Хотя Карл так никогда и не приезжал больше в свое графство, он был в курсе всех творившихся там дел. Кроме нескольких назначений, никакие серьезные решения не принимались без его ведома, и постоянный поток курьеров курсировал меж­ду Анжером, Парижем и двором Карла в Италии. Вто­рая женитьба принесла Карлу треть графств Невера, Оксера и Тоннера, вместе с четырьмя небольшими баро-ниями, разбросанными по Северной Франции, — Монмирай, Аллюе, Ториньи и Брюньи. Всеми этими земля­ми Карл управлял, так же строго наблюдая за положе­нием дел из Италии; впрочем, после смерти Карла вдовствующая королева Маргарита вернулась во Фран­цию и взяла управление этими владениями в свои руки.

Для Карла ценность этих французских земель за­ключалась в доходе, который они ему приносили. Было подсчитано, что ежегодные поступления с этих земель достигали суммы, которая составляла не меньше одной пятой от общего дохода со всего Сицилийского коро­левства, а чистая выручка Карла достигала среднегодо­вой суммы более 6000 унций золота.¹⁵⁹

Еще более важным для Карла было графство Про­ванс. С 1257г. у Карла не было никаких сложностей с провансальцами. Теперь они были его любимыми под­данными, которым он отдал лучшие должности в своих владениях, и они ощутили на себе все преимущества его правления. После отъезда в Италию Карл оставил уп­равление графством в руках своего верного друга, Ада­ма де Люзарша, который впоследствии стал епископом Систерона. Адаму помогал сенешаль, который был глав­ным чином и возглавлял совет (его подбирал и часто реорганизовывал сам Карл), верховный судья, казначей, а позже — финансовый советник (вместе с младшими чинами, matres-rationaux). Столица располагалась в Экс-ан-Прованс. Графство было разделено на несколько районов, так называемых бальяжей, под управлением ба­льи. Карл сохранил должности бальи, но урезал их пол­номочия, исключив правосудие из их компетенции и назначив судью, который также контролировал доходы каждого бальяжа. Все города были лишены своей пре­жней муниципальной независимости и подчинены прево, или вигье, которым, как и бальи, помогали судьи. Карл, подобно тому как он избегал назначать на ответ­ственные должности в королевстве итальянцев, назна­чал людей из Анжу или Мэна и иногда неаполитанцев на ведущие исполнительные должности в Провансе. Когда в 1277г. Адам де Люзарш умер, Карл объединил в одно ведомство администрации Прованса и Сицилий­ского королевства; и с тех пор Прованс рассматривался как провинция королевства, но со своими собственными ведомствами. Это не вызвало открытого негодования провансальцев — несомненно потому, что управление королевством осуществляли их соотечественники, а Карл с особым вниманием следил за благосостоянием граф­ства. У него была для этого веская причина, поскольку графство было основным источником его дохода, при­нося ему, как было подсчитано, чистый годовой доход в 20 000 ливров золотом. Строго говоря, Прованс был ча­стью империи, но пустующее место императора весьма удачно избавляло Карла от необходимости почитать какого бы то ни было сюзерена.¹⁶⁰

Именно Прованс обеспечил Карлу средства, которые тот собирался использовать для удовлетворения своих амбиций. С пресечением династии Гогенштауфенов и искусной реорганизацией его собственных владений, пришло время для Карла, короля Сицилийского, вер­ховного сеньора большей части Северной Италии, се­натора Рима и графа Анжу, Мэна и Прованса, исполь­зовать накопленный им капитал для создания Среди­земноморской империи.

Глава IX

СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ИМПЕРИЯ

Короли Сицилии уже давно стремились создать им­перию на землях восточного Средиземноморья. Еще Роберт Гвискард пытался обустроиться на востоке Ад­риатики. Члены его семьи участвовали в Первом крес­товом походе, имея виды на сирийские колонии. Ко­роль Рожер подумывал о завоевании Греции. Импера­тор Генрих VI, король Сицилии по наследному праву своей жены, строил планы присоединить к своим вла­дениям всю Византийскую империю. Фридрих II, хотя и не предпринимал попыток увеличить свои земли за счет греческих территорий, пытался доказать законность своих притязаний на титул короля Иерусалимского и сюзерена Кипра. Манфред вернулся к политике Гвис-карда и преуспел в завоевании плацдарма на Корфу и на побережье материка напротив острова. Тем време­нем весь этот вопрос слился с вопросом крестового похода. Четвертый крестовый поход, во время которо­го был взят и разграблен Константинополь, шокировал даже Папу. Но когда была образована Латинская импе­рия, греки утратили симпатии Западной Европы, кате­горически отказавшись признать власть и веру завое­вателей. С тех пор казалось допустимым считать лю­бую войну против таких схизматиков крестовым походом. Сам Людовик Святой, несмотря на то что был убежден, с искренностью, редкой для того времени, что главной целью крестового похода должно оставаться освобождение Святой Земли от язычников, был готов согласиться с тем, что укрепление Латинской империи и подавление греческой схизмы весьма поможет глав­ному делу. Падение Латинской империи и отвоевание Константинополя греками усилило это чувство. На са­мом деле Манфред, когда предложил полную поддерж­ку латинскому императору в изгнании, надеялся таким образом показать миру, что он — убежденный кресто­носец, и смягчить враждебность папства. Этим ему уда­лось на время привести Папу в замешательство. Если бы не уверенность в том, что рано или поздно на него в его же собственном королевстве нападет папский став­ленник, Манфред, возможно, возглавил бы поход на Константинополь, чтобы восстановить Балдуина II на троне Латинской империи.¹⁶¹

Карл перенял политику Манфреда, одним из первых начинаний которого был поход с целью взятия Корфу и крепостей на материке, являвшихся приданым коро­левы Елены. Манфред доверил управление своему ад­миралу Филиппо Чинардо. Получив известие о гибели Манфреда при Беневенте, Чинардо продолжил правле­ние уже от своего имени. Деспот Михаил Эпирский, возможно, и захотел бы вернуть свои земли теперь, когда его дочь была пленницей в Италии, но он не был уверен, что сможет свергнуть Чинардо. Вместо этого он сохранил лицо, предложив Чинардо руку сво­ей свояченицы, немолодой вдовы, объявив, что прида­ное теперь принадлежит ей. Этот удачный семейный договор не помешал деспоту активно плести интриги против своего свояка, а потом и организовать его убийство, так что, когда в конце 1266 г. прибыли вой­ска Карла, им не было оказано серьезного сопротив­ления. Карл заявил, что раз королева Елена была его пленницей, то ее приданое автоматически переходит к нему; он назначил другого члена семьи Чинардо — Гаццо, своим наместником.¹⁶²

Но честолюбивый Карл не удовольствовался не­сколькими островами и городами, расположенными вдоль побережья Албании. Его целью был Константи­нополь. Бывшему императору Балдуину, всецело пола­гавшемуся на Манфреда, при французском дворе был оказан прохладный прием, поскольку вторжение Карла в Италию шло полным ходом. В мае 1267 г. он был у Папы в Витербо. Климент устроил примирение между Балдуином и Карлом, который прервал свою тоскан­скую кампанию, чтобы встретиться с латинским импе­ратором. Балдуину пришлось дорого заплатить за под­держку нового короля, но он был не в том положении, чтобы оспаривать предложенные ему условия. А усло­вия были таковы: он должен был подтвердить право Карла на приданое королевы Елены; передать Карлу сюзеренитет над Ахейским княжеством и предоставить ему полный суверенитет на всех островах Эгейского моря, за исключением тех, что принадлежали Венеции, а также Лесбоса, Хиоса, Самоса и Аморгоса, которые Балдуину было позволено оставить за собой; отдать Карлу в награду треть любой территории, кроме соб­ственно Константинополя, которую Карл завоюет для него. В дополнение к этому его сын и наследник Фи­липп должен был жениться на дочери Карла Беатрисе, с тем условием, что, если Филипп умрет бездетным, его права на империю перейдут к самому Карлу. Взамен Карл пообещал собрать и содержать в течение одного года армию из двух тысяч рыцарей, предназначенную для завоевания Константинополя.¹⁶³

Карл уже связался с князем Гильомом Ахейским, с которым обменялся послами в феврале 1267 г. Князь был рад приветствовать в качестве своего нового сюзе­рена и покровителя сильного и деятельного короля вместо бедствующего изгнанника, на чье содержание он должен был делать щедрые пожертвования. Хотя его жена и была сестрой несчастной королевы Елены, все сестринские чувства, какие она могла испытывать, не принимались во внимание. Карл, как только подписал договор с Балдуином, послал сенешаля представлять свои интересы сюзерена при ахейском дворе. Гильом, обеспокоенный возрождением Византии, охотно пообе­щал свою помощь любой кампании против Византий­ского императора.¹⁶⁴

Паутина дипломатического заговора на этом не об­рывалась. В том же году Карл отправил посольство ко двору Абага, монгольского ильхана, правителя Персии. Монголы были побеждены египетскими мамлюками за семь лет до того в решающей битве при Айн-Джалуде, но они все еще контролировали северную Сирию и восточную Анатолию, а также Персию и Ирак. Карл боялся, что византийцы могут объединиться с турками, и надеялся, что монголы смогут держать их под конт­ролем. Его послы были благосклонно приняты, но не достигли своей цели. Ильхан Абага, который недавно пришел на смену своему отцу Хулагу, не испытывал особой симпатии к франкам. Кроме того, он был женат на византийской принцессе, Марии Палеолог, извест­ной монголам как Деспина-хатун и глубоко ими всеми почитаемой.¹⁶⁵ Карл больше преуспел в поисках союз­ника в Европе. Венгерское королевство теперь прости­ралось от предместий Вены до Балканского полуостро­ва. Оно включало в себя Словению и Трансильванию, большую часть Хорватии и Далматию. Престарелый король Венгрии Бела IV время от времени вторгался в Сербию и Болгарию. Король Боснии был его вассалом и зятем. Бела сам предложил несколько лет назад воз­главить крестовый поход против греков-схизматиков. Он также был бы полезным союзником в Центральной Европе, где его сосед, король Чехии, похоже, предъ­явил претензии на императорскую корону. Едва полу­чив известие о смерти своей супруги, Беатрисы Про­ванской, Карл написал Беле, чтобы попросить руки его младшей дочери, Маргариты. Но принцесса дала мона­шеский обет, и ее родители с пониманием отнеслись к ее желанию. Ходили слухи, что она изуродовала себя, чтобы избежать нежеланного брака. Тогда Карл сделал другое предложение. У наследного принца Венгрии, бу­дущего Стефана V, был сын Владислав и дочь Мария. Владислав должен был жениться на дочери Карла Иза­белле, а старший сын Карла, будущий Карл II, носив­ший в то время титул князя Салерно, должен был же­ниться на Марии. Король Бела дал свое согласие, и со­стоялась двойная свадьба. Благодаря этому браку впоследствии Анжуйская династия взошла на венгер­ский престол.¹⁶⁶

Эти первые приготовления к походу на Константи­нополь были прерваны вторжением Конрадина в Ита­лию. Пока захватчик не был уничтожен, восточная кампания была невозможна. Князь Ахейский лично пришел с 400 рыцарями помочь Карлу против Конра­дина и сражался при Тальякоццо.

После этой победы проект был возобновлен, а союз между Карлом и Гильомом Ахейским упрочен, причем путем, который последнему пришелся не совсем по вкусу. У Гильома не было сыновей, но зато было две дочери, старшую из которых, Изабеллу, он объявил своей наследницей. Византийский император Михаил Палеолог просил руки Изабеллы для своего старшего сына Андроника; и если бы франки допустили это мирное воссоединение Ахеи с империей, вся история Греции могла бы сложиться по-другому. Но Карл рас­судил по-другому. Карл теперь потребовал Изабеллу в жены своему второму сыну Филиппу и настоял на та­ком же соглашении, какое заключил с бывшим импе­ратором Балдуином: если новобрачный умрет бездет­ным, его наследником станет сам Карл. В случае с сыном Балдуина это условие было, возможно, оправ­данным, поскольку у бывшего императора Константи­нополя не было другого прямого наследника.¹⁶⁷ Но в данном случае это означало лишить наследства закон­ную наследницу в обход всей феодальной иерархии. Гильому пришлось согласиться скрепя сердце; на смерт­ном одре, уже после смерти своего зятя Филиппа, он составил тайное завещание в пользу своей младшей дочери Маргариты.¹⁶⁸

Карл планировал начать поход на Константинополь летом 1270 г. Всю весну его корабли стягивались в порты Адриатики. Брачный договор между Филиппом и Изабеллой был подписан 17 июня, когда были уре­гулированы последние договоренности с ахейскими франками. Император Михаил Палеолог в Константи­нополе не на шутку встревожился. Он починил город­ские стены и реформировал флот, который был хоть и маленьким, но хорошо оснащенным. Но Михаил знал, что, услыхав о походе, соседи сообща нападут на него. Его единственным союзником на западе была Генуя, но теперь в этом городе всем заправляли гвельфы, кото­рые симпатизировали Карлу. Агенты Михаила прила­гали все усилия, чтобы возродить партию гибеллинов в Генуе и генуэзских колониях на востоке, но пока безус­пешно. Когда Михаилу угрожал Манфред, он искал друж­бы с Папой, используя единственную наживку, какую мог себе позволить, — обещание сделать все возможное, чтобы достичь воссоединения Константинопольской Церкви с Римской Церковью. Папа Урбан IV, трепетав­ший перед Манфредом, выказал Михаилу некоторое одобрение. Но Папа Климент оказался менее сговорчи­вым; когда Манфред был убит, он не видел никаких причин иметь дело с императором-схизматиком.

Но поскольку недоверие Папы к победоносному Карлу росло, он не стал окончательно отвергать пред­ложения Михаила. Папа был чрезвычайно доволен, когда патриарх Константинопольский написал ему в дружеском и уважительном тоне и когда Михаил, что­бы продемонстрировать свою искренность, предложил принять участие в следующем крестовом походе про­тив язычников. Папа почувствовал, что теперь может диктовать свои условия. В своем ответе на предложения императора, отправленном 17 мая 1267 г., он на­стаивал на том, что прежде, чем начать какие бы то ни было политические или церковные переговоры, Грече­ская Церковь должна безоговорочно признать его власть. Возможно, Папа знал, что Михаил не сможет принять его условия. Это стоило бы Михаилу короны, посколь­ку византийцев, с их гордостью и горькими воспоми­наниями о гонениях, учиненных католиками, было не­обходимо как следует задобрить, прежде чем они заду­маются о воссоединении. Через десять дней после отправки письма, еще прежде, чем оно могло достичь адресата, Климент примирял Карла и императора Балдуина в Витербо.¹⁶⁹

Вторжение Конрадина спасло императора Михаила в 1268 г., но вскоре после провала затеи Гогенштауфена Папа Климент умер, а вакантность папского престола лишила Михаила возможности обратиться к лицу, на­деленному высшей властью. Но Михаил был хорошо осведомлен о положении на западе, он знал о набож­ности и авторитете короля Людовика Святого. Два византийских посольства одно за другим отправились в 1269 г. в Париж с расплывчатыми предложениями о церковной унии; им нужно было показать, насколько добровольный союз выгоднее союза, навязанного на­сильно. Это был разумный ход. Людовик, не испыты­вая симпатии к схизматикам, просто направил предло­жение императора в коллегию кардиналов, а те ответи­ли императору, просто повторив условия покойного Папы.¹⁷⁰ Но Людовик обратил внимание на срочность этого вопроса. Его целью было организовать еще один крестовый поход против язычников, и сделать это быстро, поскольку его здоровье начало ослабевать. Людовика мучили воспоминания о неудаче, которая постигла его в предыдущем походе. Теперь наконец внутриполитическая обстановка позволяла ему покинуть страну — но он хотел помощи от брата. Если Карл в этих условиях начал бы поход на Константинополь, пусть даже в интересах Церкви, это стало бы препят­ствием для его собственного, более праведного кресто­вого похода. Король Франции отправил послание Кар­лу, где изложил свои соображения.¹⁷¹

Карл оказался в затруднительном положении. Он искренне восхищался братом и уважал его, он также хорошо осознавал силу общественного мнения, на ко­торое влиял Людовик. Король Сицилии не мог не при­соединиться к своему брату, королю Франции, в крес­товом походе. Но ему не хотелось отказываться от своего восточного похода. В тщетной надежде, что Людовик отложит свой поход, Карл продолжил свои военные и дипломатические приготовления против Константинополя. Но в то же время король Сицилии решил, что если присоединится к крестовому походу против мусульман, то этот поход стоит предпринять против тех мусульман, от войны с которыми он полу­чит прямую выгоду.

Прямо за морем напротив Сицилии лежали владе­ния Аль-Мустансира, эмира Туниса. Карл уже давно был им недоволен. Со времен короля Рожера II Тунис со­гласился платить ежегодную дань в 34 000 безантов[11] си­цилийскому королю. Аль-Мустансир воспользовался па­дением Манфреда и сменой правящей династии как предлогом, чтобы прекратить выплату дани. Кроме того, он предоставил убежище сосланным сторонникам Ман­фреда и Конрадина и даже оказывал поддержку мя­тежникам на Сицилии. Но Аль-Мустансир не был фа­натичным мусульманином: христианским беженцам при его дворе, так же как и заезжим купцам-христианам, была предоставлена полная свобода вероисповедания. Он позволил открыть доминиканский монастырь в сво­ей столице. Ходили слухи о том, что его можно обра­тить в христианскую веру. Карл искусно привлек внимание короля Людовика к Тунису. Он указал на то, какое большое значение имеет контроль над Тунисом при походе на Египет и исламский Восток, и на то, что Аль-Мустансир готов принять христианство, но боится противодействия со стороны своих военачальников и имамов. Малейшая демонстрация силы позволит ему, не считаясь с их мнением, принять решение самостоя­тельно. Остается неясным, действительно ли Карл ве­рил в возможность обращения туниского эмира, но его устроило бы послушание правителя Туниса, а еще боль­ше — завоевание этой страны и присоединение ее к своей империи. Это обеспечило бы Карлу полный кон­троль над проливами Средиземного моря и застрахова­ло от дальнейших проблем на Сицилии.¹⁷²

Король Людовик позволил своему брату убедить себя. Возможность обратить целое государство и его короля в истинную веру пробудила в нем энтузиазм, а стратегические доводы показались ему вескими. Мно­гие советники Людовика были настроены менее опти­мистично. Мало кто из них хотел, чтобы король отлу­чался из страны в крестовый поход, но если уж идти в поход, лучше было бы отправиться прямо на Восток, рыцари Святой Земли отчаянно нуждались в помощи. Несколько самых верных друзей Людовика, как, напри­мер, его биограф Жан де Жуанвиль, отказались присо­единиться к крестоносцам. Однако армия, с которой Людовик выступил из Эг-Морта 1 июля 1270 г., была огромной. С ним в поход отправились трое оставшихся в живых его сыновей, жена его старшего сына, его зять, король Тибо Наваррский, и многие родовитые фран­цузские аристократы. Генуэзцы предоставили корабли для транспортировки большей части войск.

Хотя в тунисском походе были свои преимущества, Карл до последней минуты надеялся, что Людовик может вообще отменить крестовый поход, Карл знал, что многие королевские советники были против похо­да. Только после того, как французская армия уже выступила, он оставил свои приготовления к походу на Константинополь и приказал своим кораблям следовать под его командованием в Тунис. Требовалось время, чтобы провести корабли из портов Адриатики и собрать их у берегов Сицилии. Сам Карл отбыл из Неаполя, где провел начало лета, 8 июля. 13 июля он был в Палермо, где оставался еще месяц, ожидая свои кораб­ли. 20 августа он был в Трапани, на крайнем западе острова. Вечером 24 августа Карл выступил во главе своего флота и на следующий день бросил якорь у берегов Туниса, где был встречен сообщением о том, что утром король Людовик умер.

Французская армия высадилась в Тунисе 17 июля. Высадка прошла беспрепятственно, но эмир Аль-Мус­тансир не спешил заявить о своем переходе в христиан­скую веру. Вместо этого он отступил в столицу и укре­пил окружавшие город крепостные стены. Король Людовик разбил лагерь посреди развалин древнего Кар­фагена. Принимая во внимание враждебность Аль-Мустансира, казалось, что благоразумнее будет не нападать сразу на Тунис, пока не прибудет король Карл со свои­ми войсками. А тем временем тунисские стрелки посто­янно устраивали набеги на лагерь. Но значительно эф­фективнее, чем они, действовало африканское лето. В знойной духоте, имея мало представления о правилах гигиены в тропических условиях, французы заболевали дизентерией и брюшным тифом. Вскоре половина ар­мии хворала, причем болезнь косила военачальников и простых солдат. 3 августа второй сын короля, Жан-Тристран, родившийся в Дамьетте двадцать лет назад, когда его отец был в плену у египтян, умер, а через четыре дня за ним последовал папский легат. К тому времени сам король Людовик и его старший сын Филипп были уже больны. Филипп выздоровел, а король Людовик, после трех недель болезни, умер 25 августа.

Прибытие Карла спасло французскую армию: его войска были полны сил и лучше знали, как вести себя в тропическом климате. Карл поспешил атаковать го­род Тунис. Когда тунисская армия была разбита в двух небольших битвах и пришло известие о том, что при­ближается еще один отряд крестоносцев под предводи­тельством принца Эдуарда Английского, Аль-Мустансир попросил о мире. Договор был составлен 30 ок­тября и подписан эмиром, Карлом и его племянником, королем Франции, 1 ноября. В этом договоре Аль-Мустансир согласился оплатить все военные расходы (причем одна треть этой суммы отходила Карлу), ос­вободить всех христиан, удерживаемых им в плену, платить Карлу дань, чуть большей той, что Аль-Мустансир прежде платил нормандским королям, позволить купцам Карла торговать в Тунисе, предоставив им воз­можность беспрепятственно проходить в город и поки­дать его и свободу вероисповедания. И в заключение все политические изгои должны были быть высланы из Туниса. Договор действовал десять лет. Он был во­зобновлен в 1280 г.¹⁷³

Карл оказался в таком выигрыше после заключения мира, что крестоносцы стали подозревать его в нечест­ной игре. Христианская армия могла бы захватить Тунис, думали они, но в этом случае Карлу пришлось бы разделить добычу с королем Франции, с королем Наваррским, с принцем Английским, который вот-вот должен был подоспеть, с Папой, с генуэзцами и прочи­ми сеньорами. Неудивительно, что Карл предпочел мир, заключенный в результате переговоров, позволивший ему снять все сливки. Принц Эдуард, прибывший вме­сте со своим кузеном Генрихом Корнуэльским в начале ноября, был разочарован, обнаружив, что война закон­чилась. Он отправился дальше — в Святую Землю, дав указание Генриху Корнуэльскому возвращаться вместе с французской армией, чтобы возглавить правительство в Гаскони.¹⁷⁴

Несмотря на выгодный мирный договор, неудачи все еще преследовали крестовый поход, в том числе и Карла. Болезнь в лагере продолжалась и унесла еще боль­ше жизней. Король Наваррский уже заболел и умер в Трапани. Когда французская армия проходила через Калабрию, молодая королева Франции, Изабелла Ара­гонская, упала с лошади и умерла от ран в Козенце. Болезнь свирепствовала и в армии Карла, и еще боль­шее бедствие постигло короля Сицилии от руки Госпо­да. Когда флот крестоносцев плыл на север от Туниса, чудовищный шторм настиг его у западного побережья Сицилии. Восемнадцать кораблей утонули, включая несколько лучших галер Карла. Еще многие суда были серьезно повреждены. На восполнение потерь, доста­точное для похода на Константинополь, потребовались бы многие месяцы.¹⁷⁵

Смерть короля Людовика была для Карла серьезной утратой. Ему не всегда нравилась политика Людовика, в частности, он был в ярости от рокового решения французского короля отправиться в крестовый поход. Но Людовик был верным и любящим братом, на кото­рого Карл мог положиться. Новый король Франции был более слабовольным человеком. Филипп III восхищал­ся своим дядей и, когда они находились рядом, был подвержен его влиянию. Но Филипп был также предан своей матери, а королева Маргарита никогда бы не простила Карла за то, что тот забрал все ее прованское наследство. Еще в 1263 г. король Людовик узнал, что она добилась от Филиппа клятвы никогда не помогать Карлу. Людовик был в ярости и заставил Филиппа взять назад свою клятву. Но после смерти Людовика и моло­дой жены Филиппа, когда новый король вернулся во Францию, не осталось никого, кто мог бы нейтрализо­вать влияние на него его матери. Карл больше не мог рассчитывать на поддержку французского двора.¹⁷⁶

Французская армия медленно двигалась домой че­рез Италию. Карл проводил своего племянника до Витербо. При жизни Людовика Святого сильно расстраи­вала неспособность кардиналов избрать нового Папу, и король Филипп стремился выполнить волю покойного отца и покончить с церковным скандалом. И снова Карлу пришлось пожалеть о набожности своих род­ственников, поскольку отсутствие Папы очень его уст­раивало. Но было очевидно, что рано или поздно Папу изберут, и ему не хотелось показывать свое нежелание помочь. Два короля оставались в Витербо большую часть марта 1271 г. Их старания за это время ни к чему не привели, но им, похоже, удалось убедить кардина­лов из обеих партий в коллегии, что компромисс необ­ходим. После многомесячных споров они назначили подкомиссию, которая в конце концов пришла к согла­сию в отношении кандидата, Тебальдо Висконти, архи­дьякона Льежа. Он был избран 1 сентября 1271 г.¹⁷⁷

Визит королей в Витербо был омрачен трагедией. Вместе с французской армией ехал Генрих Корнуэльский, которого англичане называли «Германским», сын Ричарда, Римского короля, подающий надежды моло­дой человек, в котором многие видели возможного наследника отцовских притязаний на Священную Рим­скую империю. В свите Карла находились Ги и Симон де Монфоры, сыновья Симона, графа Лестера, который погиб, подняв восстание против английской короны. Принц Эдуард велел Генриху попробовать договорить­ся с Карлом об освобождении инфанта Энрике, своего родственника, и попытаться помирить Монфоров с английской королевской семьей. Монфоры не захотели забыть о вражде с Плантагенетами, и однажды, когда Генрих молился в церкви Сан-Сильвестро, Ги подкрал­ся к нему сзади и заколол. Генриха любили, и кощун­ственные обстоятельства его убийства потрясли обще­ственное мнение. Несмотря на то что Ги был одним из его наиболее деятельных и успешных военачальников, Карл был вынужден отказаться от его службы и ли­шить его должностей и поместий.¹⁷⁸

Завершение крестового похода позволило Карлу вер­нуться к своим восточноевропейским проектам. Крупномасштабный поход на Константинополь пришлось отложить, но оставалось еще множество других дел. Деспот Михаил Эпирский умер в начале 1271 г., и пе­ред его законным сыном Никифором I стояла трудная задача: защитить свое наследство от своего сводного брата, Иоанна (незаконнорожденного сына Михаила), который уже был владыкой или «дукой» Навпатраса и правителем гористых территорий между Фессалией и Коринфским заливом. Карл воспользовался войнами между ними, чтобы расширить свои владения в север­ных провинциях деспотии. В феврале его войска заня­ли Дураццо, а в начале лета они проникли глубоко на территорию Албании. В феврале следующего года Карл провозгласил себя королем Албании и назначил Гаццо Чинардо своим главным наместником, дав ему в по­мощь судью и управляющего финансами. Королевство простиралось вдоль побережья от Акрокераунского мыса до Алессио, у подножия Черногорского хребта; власть короля, хоть и несколько призрачная, распро­странялась на население внутренних районов страны. Корфу и земли на континенте, находящиеся напротив острова, кажется, управлялись отдельно. Исключая стратегический интерес, Карл мало что получал от сво­их балканских владений. Доходы от них едва покрыва­ли расходы на содержание администрации. Попытка насильно обратить жителей в католичество послужила причиной постоянных беспорядков, и хотя архиепис­копом Дураццо был назначен католик, он постоянно ссорился с главным наместником. В соответствии со своей обычной политикой — никогда не назначать местных жителей на руководящие посты, Карл вознаг­радил преданных ему неаполитанцев назначениями в Албании и на Корфу. Но они плохо служили ему, и сарацины из Лучеры, многих из которых он использо­вал, чтобы укомплектовать гарнизоны нового королев­ства, проявляли больше симпатии к албанцам, чем к правительству.¹⁷⁹

Тем не менее Карл теперь оказывал серьезное вли­яние на балканскую политику. Он быстро нашел дру­зей среди соседних монархов, которые мечтали уни­чтожить империю Михаила Палеолога. В Сербии, рас­положенной непосредственно на востоке от нового королевства Карла, правил Стефан Урош I, чья жена Елена была дочерью бывшего императора Балдуина и ярой поборницей католичества. К востоку от Сербии располагалась Болгария, чей царь, Константин Асень, был женат на сестре мальчика-императора Иоанна IV, которого Михаил Палеолог лишил трона и ослепил. Хотя интересы их стран и не совпадали, обе королевы вдохновляли своих мужей предпринять что-либо, что могло бы унизить ненавистного греческого императора в Константинополе. Посланников Карла хорошо при­няли при обоих дворах. Пелопоннес теперь попал под сильное влияние Карла. Брак наследницы Пелопоннеса и сына Карла, Филиппа, был заключен в мае 1271 г. и обещал Карлу еще большее влияние в будущем. А пока князь Гильом был ему послушным вассалом. Другой важный сеньор франкской Греции, герцог Афинский, признал Гильома своим непосредственным сюзереном и охотно поддержал его, хотя подагра не позволяла ему проявлять большую активность. Даже греческий дука Навпатраса, хотя он и оказывался неистовым защитни­ком Православной церкви всякий раз, когда Михаил Палеолог начинал заигрывать с Римом, был в хороших отношениях со своими соседями-католиками. Одна из дочерей дуки была замужем за Гильомом Афинским, братом и наследником дуки Иоанна, другая — за на­следником Стефана Уроша и его жены-католички. Кро­ме того, он был заинтересован в торговле в Коринф­ском заливе, для чего желательна была дружба сици­лийского короля. Карлу было бы нетрудно создать большую коалицию против Константинополя, но ему следовало действовать осторожно — он не знал, как поведет себя новый Папа.¹⁸⁰

Глава X

ПАПА ГРИГОРИЙ X

Осторожность Карла была оправданной. С новым Папой следовало считаться. Тебальдо Висконти был лучшей кандидатурой, на которой смогли остановить свой выбор кардиналы. Он был итальянцем, рожден­ным в Пьяченце, но большую часть своей церковной жизни он провел на севере от Альп во Фландрии и не был замешан в последних политических разногласиях. В момент своего избрания он пребывал в Святой Зем­ле. Тебальдо отправился туда во главе отряда фламанд­ских крестоносцев, выступивших в поход вместе с прин­цем Эдуардом Английским. Его избрание было для него полнейшей неожиданностью, и Тебальдо не хотелось покидать Палестину. Первое, что он сделал, став Па­пой, — разослал энциклики, призывающие оказать ак­тивную помощь крестоносцам в Сирии, а его последняя проповедь, прочитанная им в Акре прямо перед отплы­тием в Италию, сводилась к словам: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука». На протяжении всего понтификата, его страстным же­ланием оставался крестовый поход в Святую Землю.

Новый Папа высадился в Южной Италии в январе 1272 г. Король Карл встретил его, когда тот проезжал через его королевство, и, несомненно, пытался обсу­дить с ним политические вопросы. Тебальдо проследо­вал в Витербо и прибыл туда 10 февраля. Но он хотел, чтобы его восшествие на папский престол проходило в Риме. Карл, как сенатор Рима, поспешил принять его. Тебальд был возведен на папский престол 27 марта под именем Григория X.¹⁸¹

У Григория было достаточно времени, чтобы обду­мать свою политику. Через четыре дня после восше­ствия на престол он издал буллу, призывающую Все­ленский церковный собор собраться через два года, 1 мая 1274 г. На соборе должны были обсуждаться три основных вопроса: церковная реформа, объединение Константинопольской церкви с Римской и крестовый поход в Святую Землю. Карл был не очень доволен. Вопрос о церковной реформе мало его касался, разве только это могло ослабить его влияние на Церковь в Сицилийском королевстве, а единственным крестовым походом, к которому он стремился, был поход на Кон­стантинополь. Переговоры о добровольном объедине­нии церквей вынудили бы Карла отказаться от своих планов. Но ему было трудно протестовать против столь богоугодного дела. Кроме того, ему нужна была под­держка Папы в Италии. Карл был назначен на пост имперского наместника последним Папой в тот момент, когда императорский трон пустовал, и хотел сохранить за собой этот пост. Содействие Папы было необходимо Карлу, если он хотел сохранить свое влияние на гвель­фов по всей Италии. В том случае, если Папа собирал­ся заняться поисками нового императора, а это вскоре показалось вполне вероятным, Карл должен был нахо­диться рядом, чтобы соблюсти свои интересы. Кроме того, он только что ввязался в ссору с Генуей и хотел добиться от Папы помощи.

Отношения Карла с Генуей никогда не были особен­но хорошими. Они поссорились очень давно из-за лигурийского побережья, и, хотя генуэзцы получили зем­лю, на которую претендовали, а взамен не оказывали активного сопротивления войскам Карла, двигавшимся через Италию, они ничего не сделали, чтобы ему помочь. Правительство Генуи номинально было гвельф-ским, но гибеллины не были изгнаны из города; к тому же Генуя не вступала в союзы с другими гвельфскими городами. Генуэзцы были возмущены соглашением Карла с бывшим императором Балдуином, поскольку пользовались поддержкой византийцев и боялись ее потерять, особенно когда договор, подписанный в Ви-тербо, давал гарантии только их ненавистным сопер­никам — венецианцам. Генуя не оказывала поддержки Конрадину, но ведущие генуэзские гибеллины демонст­ративно вышли приветствовать его, когда он на день остановился в Портофино. В августе 1269 г. правитель­ство Генуи, обеспокоенное укреплением власти Карла в Тоскане и беспокоясь о своих торговых привилегиях в Сицилийском королевстве, в конце концов заключило договор с Карлом и изгнало гибеллинов. Взамен гену­эзские купцы получили свое представительство, жилье и таможенные льготы в портах владений Карла.

Договор оказался эфемерным. Генуэзское правитель­ство проявило добрую волю по отношению к францу­зам, предоставив королю Людовику корабли, в кото­рых тот нуждался для Тунисского крестового похода. Когда до Генуи дошла весть о болезнях и невзгодах, постигших крестоносцев, в числе которых были гену­эзские моряки, общественное мнение обернулось про­тив правительства. Было невозможно изгнать всех ги­беллинов, они были слишком многочисленны, и у их предводителей, семей Спинола и Дориа, было много друзей в городе. 28 октября 1270 г., в день Свв. Симе­она и Иуды, начался внезапный мятеж, правительство было свергнуто, и гибеллины вернулись. Уберто Спи­нола и Уберто Дориа стали капитанами города, опира­ясь на старейшин коммуны и народа.

Новое правительство гибеллинов не хотело портить отношения с Карлом. Оно предусмотрительно держа­лось в стороне от гибеллинов Тосканы и Ломбардии. Генуя выиграла от договора Карла с Тунисом, поскольку многие генуэзцы, которых долго удерживали в пле­ну, были освобождены. Но во время шторма, настиг­шего флот крестоносцев на обратном пути из Туниса, несколько генуэзских кораблей утонули, а еще больше были повреждены. Неблагодарный Карл предъявил свои права на поврежденные корабли и груз, выброшенные штормом на сицилийское побережье, и Генуя тщетно протестовала. Несколько месяцев спустя, когда Карл был в Риме на рукоположении Папы в сан, кардинал Оттобоно деи Фиески, поддерживавший близкие отно­шения с гвельфами Генуи, организовал там встречу Карла с главными изгнанниками-гвельфами. Карл по­обещал им свою помощь, а они предложили ему стать капитаном Генуи, когда смогут вернуться в город. Из­вестие об этом договоре укрепило народную поддерж­ку правительства гибеллинов в Генуе, но вызвало тре­вогу. Капитаны города решили обратиться к Папе.¹⁸²

Папа Григорий ни от кого не зависел в своих дей­ствиях. Он был честным и непредвзятым человеком, чьей единственной целью было процветание христиан­ства. До Карла ему, похоже, не было дела, но он был готов его поддержать, если только это могло послужить на пользу Церкви. Любимый племянник Григория, Видомино деи Видомини, занимал должность судьи в Провансе при Карле, и Карл назначил его архиеписко­пом Экс-ан-Праванса. Папа был предан Видомино и сделал его кардиналом в 1273 г. Григорий охотно воз­вышал провансальцев, несомненно по рекомендации Видомино, таких как Фульк де Пюирикар, один из са­мых верных чиновников Карла, назначенный правите­лем Анконской марки. Папа не пытался ущемить пол­номочия сицилийского короля. Карл остался сенатором Рима и наместником императора в Тоскане. Он под­твердил отлучение от церкви упорствующих гибелли­нов Вероны, Павии, Пизы и Сиены, провозглашенное Климентом IV. В западной Ломбардии Видомино в ка­честве папского легата сопровождал войска Карла во время его войны против Вильгельма Монферратского, который совершил роковую ошибку, изувечив троих посланников Карла, присланных для обсуждения пере­мирия.¹⁸³

Но Григорий и мысли не допускал, чтобы папство оказалось хоть в чем-то зависимо от Карла, и отчаян­но стремился прекратить давнюю вражду между гвель­фами и гибеллинами, раздиравшую почти каждый го­род Италии. Он был неприятно удивлен, узнав, что Видомино считают орудием в руках Карла. Легата ото­звали обратно к папскому двору и оставили там, даро­вав в утешение шапку кардинала. В мае 1273 г. Григо­рий пытался выступить третейским судьей между гвель­фами и гибеллинами во Флоренции на конференции, проходившей в высохшем русле реки Арно. Он догово­рился о том, что гибеллины передадут крепость, кото­рую они все еще удерживали в пригороде, правитель­ству гвельфов, а взамен будут беспрепятственно допу­щены обратно в город. Когда гвельфы нарушили договор, сразу же передав крепость наместнику Карла и продолжив гонения на гибеллинов, Григорий предал город анафеме, продемонстрировав свою поддержку гибеллинам. Но главным его решением стал выбор императора. Дело было не только в том, что в Герма­нии теперь царила такая анархия, что какое-то прояв­ление центральной власти было просто необходимо — и ради церкви, и ради государства; но Григорию также казалось, что, если в Италии появится император, пра­вящий в сердечном согласии с Папой, сама причина для раскола между гвельфами и гибеллинами должна ис­чезнуть. Сложность состояла в том, чтобы найти тако­го императора.¹⁸⁴

Ричард Корнуэльский, Римский король, умер в Ан­глии 2 апреля 1272 г. Он так и не оправился от потря­сения после убийства сына. Смерть Ричарда облегчила задачу Папы: несмотря на то что уже давно было ясно, что Ричард не станет императором, папство признало его Римским королем, что закрывало дорогу любому другому кандидату. Его давний соперник Альфонс Ка­стильский все еще называл себя Римским королем и, судя по всему, всерьез намеревался вновь присвоить этот титул. Но его политика заключалась в союзе с наиболее непримиримыми гибеллинами Италии, что делало для Папы невозможным рассматривать его при­тязания. Кроме того, Альфонса теперь никто не под­держивал в Германии, а Григорий хотел, чтобы новый император, кто бы им ни стал, был человеком, кото­рый сможет навести порядок в Германии. Узнав о смер­ти Ричарда, Альфонс написал высокомерное послание Папе с требованием признать его титул и начать гото­виться к его императорской коронации. Взамен он, похоже, был готов отказаться от своей дружбы с ги­беллинами и пообещать наместничество в Северной Италии королю Карлу. Григорий ответил вежливым отказом. Немецкие князья-электоры должны были ре­шать, кому быть Римским королем.¹⁸⁵

Тем временем Папа поторопил выборщиков собрать­ся и выполнить свой долг. Было трудно подобрать подходящую кандидатуру. Григорий хотел найти чело­века сильного, но относящегося к Папе с должным почтением. Германские князья хотели слабого госуда­ря, который не будет наводить порядок за их счет. У соседних монархов были свои взгляды на этот счет. Наиболее ярким кандидатом был Отакар II, король Чехии. Короли Чехии, как наследственные кравчие императора, входили в число князей-электоров, хотя некоторые юристы были против на том основании, что те не были германцами. Но теперь во владении Отакара находились довольно обширные германские земли, отчасти завоеванные, а отчасти полученные в наслед­ство от рода Бабенбергов в Австрии и Штирии в ре­зультате женитьбы Отакара на женщине вдвое старше его. Он также благодаря удачным крестовым походам, проведенным совместно с тевтонскими рыцарями против прусских язычников, получил большую часть Силезии и ее северных пограничных марок, так что его владения простирались почти от Балтийского моря до Адриатического. Отакар был в общем в хороших отно­шениях с Церковью, а его семья всегда испытывала неприязнь к Гогенштауфенам. Недавно, имея виды на империю, Отакар провозгласил себя врагом гвельфов и устроил помолвку своей дочери с Фридрихом Тюрингским. Затем он снова изменил политический курс и подружился с королем Карлом и папством. Отакар по­просил Григория отменить помолвку его дочери, с тем чтобы она могла выйти замуж за старшего внука Кар­ла. Григорий согласился, и некоторое время казалось, что он собирается поддержать кандидатуру Отакара.¹⁸⁶ Карл, однако, придерживался другого мнения. Он хо­тел союза с Отакаром, но тот, став императором и опираясь на свои владения в Штирии и на севере Ад­риатики, приобрел бы слишком большое влияние в Северной Италии. Карл написал своему племяннику, королю Филиппу Французскому, с тем чтобы тот вы­ставил свою кандидатуру на пост императора. Карл писал, что он сможет убедить Папу поддержать Фи­липпа и что шесть могущественных королей, с которы­ми Филипп был связан родственными узами, окажут ему поддержку. Это был умный ход. Филипп, став им­ператором, несомненно, оставил бы власть над Итали­ей своему любимому дяде; чувство благодарности Фи­липпа к Карлу должно было быть настолько сильным, что он наверняка избавился бы от вредного влияния своей матери. Но оптимизм Карла граничил с безуми­ем — он полностью ошибался на счет Григория и не мог всерьез рассчитывать на то, что короли Кастиль­ский и Арагонский действительно поддержали бы кан­дидатуру своего французского кузена. Филипп же прельстился этим проектом. В июле 1273 г. он отпра­вил посольство к Папе, чтобы попросить его о под­держке. Ответ Григория был вежливым, но уклончивым. Он сказал послам, что желает их господину толь­ко добра, но вопрос требует дальнейшего рассмотре­ния, и напомнил им, что у короля Кастильского все еще есть шансы.¹⁸⁷

На самом деле Григорий не собирался позволять иностранному королю становиться императором. Он даже предусмотрительно отказался от кандидатуры Отакара Чешского, поскольку германские электоры все равно бы его не избрали. Среди германцев наиболее вероятным кандидатом был Генрих Баварский, дядя и наследник Конрадина. Но хоть он и разделил семейное наследство со своим братом Людвигом, который стал пфальцграфом, Генрих все равно был слишком могу­щественным. К тому же он и не стремился занять им­ператорский престол. Его брат, граф Людвиг, предло­жил свою кандидатуру. Как пфальцграф, он входил в число князей-электоров, но единственный голос, на который он мог рассчитывать, был его собственный. Следующей кандидатурой являлся граф Отто Ангальтский, но он был совершенным ничтожеством. Наконец, Фридрих, бурграф Нюрнберга, родоначальник династии Гогенцоллернов, предложил кандидатуру Рудольфа Габс­бургского, ландграфа Эльзаского.

Рудольф был хорошим кандидатом. Он был челове­ком, известным своим опытом и набожностью, высо­кого роста, с довольно суровой наружностью и спокой­ным и учтивым нравом, пятидесяти пяти лет от роду. Его семья была традиционно предана Гогенштауфенам, и сам Рудольф неоднократно подвергался анафеме за услуги, оказываемые этой династии; в последний раз его отлучили от церкви, когда он сопровождал Конра­дина до Вероны. Он был только графом империи, а не князем, но зато он был богат. Владения семьи Рудоль­фа располагались в Северо-Западной Швейцарии, где в его собственности находилась большая часть страны, расположенная между Рейном, Аарау и озером Люцерн, к тому же он недавно унаследовал богатое графство Кибург, которое находилось приблизительно на терри­тории современного Цюрихского кантона; еще Рудольф владел большей частью Верхнего Эльзаса. Таким обра­зом, он пользовался уважением, был богат, но не слиш­ком могущественен. К лету 1273 г. он оказался наибо­лее подходящим кандидатом для германцев. Но элек­торы не спешили принять решение. Вольные города империи уже объявили, что примут только того, кто пройдет единогласное голосование выборщиков — в отличие от князей, они больше не хотели неопределен­ности и анархии. В августе Григорий написал суровое письмо выборщикам, где говорилось, что, если они не завершат свое дело в установленные сроки, он сам на­значит Римского короля. Одновременно Рудольф полу­чил поддержку в Германии, пообещав, что в случае его избрания он не будет отчуждать никакие земли, при­надлежащие короне, без разрешения князей.

Ландтаг был в итоге назначен на 29 сентября 1273 г. 11 сентября три электора от духовенства, архиеписко­пы Кельнский, Майнцский и Триерский, совместно с пфальцграфом выпустили манифест, в котором говори­лось, что они примут любого, кого другие князья со­гласятся назвать. Похоже, они были уверены, что гер­цог Иоганн Саксонский и маркграф Бранденбургский решили поддержать Рудольфа. Отакар Чешский все еще надеялся на свое избрание и отказался голосовать за кого-либо другого.

Отакар сам не явился на заседание, но прислал епис­копа Бамбергского в качестве своего представителя, дав ему указания чинить как можно больше препятствий процедуре выборов. Остальные князья ответили на это заявлением, что король Чехии не имеет права участво­вать в выборах и что статус седьмого электора должен принадлежать герцогу Баварскому. Таким образом, они получили возможность единогласно поддержать Рудоль­фа. Он был провозглашен Римским королем во Франк­фурте 1 октября и коронован в Ахене 24 октября.¹⁸⁸

Григорий, возможно, предпочел бы, чтобы выбрали Отакара, но, несмотря на гневный протест короля Че­хии, выраженный в письме, Папа принял выбор электоров, выказав всяческое великодушие и сердечность.¹⁸⁹ Прошло несколько месяцев, прежде чем Папа формаль­но признал выборы состоявшимися, и только к следу­ющему сентябрю он пригласил Рудольфа, Римского короля, приехать в Рим, чтобы короновать его импера­торским венцом. Но до тех пор Папа давал понять, что рассматривает Рудольфа как законного короля, и тепло встречал его представителей на Лионском соборе.¹⁹⁰

Избрание Рудольфа вернуло Германии надежду. Не все ожидания сбылись, но его мудрое и осторожное правление смогло восстановить порядок в стране и за­ложить основы ее процветания в следующем столетии; а его победоносная война с Отакаром принесла Рудоль­фу и его потомкам контроль над Австрийской и Штирийской провинциями, которые послужили впослед­ствии основой могущества Габсбургской династии. Для Карла избрание Рудольфа было дипломатическим по­ражением. Появление действующего избранного импе­ратора неизбежно подрывало его авторитет в Северной Италии и воодушевляло его врагов. Главным недругом Карла на тот момент была Генуя. В ноябре 1272 г. он спровоцировал войну, арестовав все товары и всех граж­дан Генуи, которые находились в пределах его владе­ний, за исключением гвельфов. Генуэзское правитель­ство обратилось к Папе, который осудил Карла, но рекомендовал генуэзцам восстановить гвельфов у вла­сти в своем городе. Но в то же время, стремясь орга­низовать крестовый поход, Папа пытался помирить Геную и Венецию, между которыми последние десять лет происходили более или менее серьезные столкно­вения в восточных водах. Венецианцы были готовы прийти к некоторому соглашению. В своем искреннем обращении к Генуе они указывали на то, что у них у обоих есть опасный сосед, который оставит их в по­кое, только если они объединятся. Но хотя власти обо­их городов, возможно, и рады были бы примирению, вражда между их купцами на Востоке была слишком серьезной. Переговоры ни к чему не привели.¹⁹¹

Открытая вражда между Карлом и генуэзцами вспыхнула в конце 1272 г. Генуэзцы сохранили свои по­зиции. Единственным достижением Карла был захват их порта Аяччо на Корсике. Но осенью 1273 г. Карл предпринял более активные действия и атаковал со стороны Тосканы и Пьемонта. До того момента генуэз­цы не вступали в союзы с другими гибеллинскими го­родами в надежде снискать благосклонность Папы. Но Григорий ничего для них не сделал, так что в конце октября они заключили союз с Павией и Асти, пообещав свою поддержку Альфонсу Кастильскому, который собирался вторгнуться в Ломбардию в запоздалой на­дежде заявить свои права в качестве избранного импе­ратора прежде, чем выборы в Германии вообще состо­ятся. Альфонс оказался бесполезным союзником, но Генуя уже оказалась втянутой во всеобщий мятеж се­верных гибеллинов против Карла Анжуйского.¹⁹²

Война с Генуей стоила дорого, а Карлу и так при­шлось потратиться на восстановление своего флота после Тунисского крестового похода. Он не мог плани­ровать новый поход на Константинополь, пока Папа Григорий не сообщит о своих пожеланиях касательно церковной унии. Григорий хорошо знал Восток и по­нимал то, чего не понимал никто со времен его вели­кого предшественника Урбана II: для успешного крес­тового похода необходимо добровольное сотрудниче­ство восточных христиан. Бессмысленно было полагать, что возрождение Латинской империи поможет в этом деле. Предыдущий опыт доказал обратное. Но если бы Византийская империя добровольно покорилась Риму, она могла бы стать бесценным союзником. Григорий выбрал правильный момент, поскольку окруженный врагами со всех сторон император Михаил Палеолог очень боялся нападения из Италии. Если покорение Риму было единственным способом нейтрализовать Карла, тогда в Константинополе следовало серьезно задуматься о политике церковного подчинения. Миха­ил был осторожным дипломатом. Он понимал важность союза с папством, но до сих пор его попытки угодить Риму оканчивались неудачей. Когда новый Папа при­слал Михаилу написанное в дружественном тоне при­глашение присутствовать на Соборе, посвященном объ­единению церквей, византийский император незамед­лительно ответил, хотя церковная уния означала бы принижение его собственной церкви. Михаил видел в этом единственный способ сохранить за собой трон и ошибочно надеялся, что его народ поймет, что полити­ческая независимость стоит этой жертвы.¹⁹³

Григорий X был достаточно проницателен: он пони­мал, что для Константинополя главным аргументом в пользу объединения церквей служит опасное положе­ние, в котором оказалась Византийская империя. По­этому он не собирался улаживать политические труд­ности императора Михаила, пока не получит от него четкое заявление в пользу церковного подчинения Риму. Это заявление следовало сделать даже раньше, чем делегаты из Константинополя успеют прибыть на Все­ленский Собор для обсуждения подробностей унии. Тем временем Григорий слегка надавил на императора, за­претив любому западноевропейскому государству, на­пример Венеции, желавшему вступить в договор с Ми­хаилом, заключать с византийцем долгосрочные согла­шения. Папа также намекнул, что не сможет все время сдерживать Карла, но пока что сицилийскому королю было запрещено предпринимать какие-либо враждеб­ные действия. Напротив — его обязали предоставить гарантии безопасности любому византийскому послу, который проезжал через его владения на своем пути в Рим. Церковные переговоры продолжались весь 1273 г.

К концу года Михаил убедил Папу в своей искренно­сти, но открыто признался, что идея унии непопулярна в Константинополе. В основном благодаря убедитель­ной тактичности Иоанна Парастрона, францисканца греческого происхождения, которому доверяли и Папа, и император (своим мягким и благочестивым нравом он снискал уважение греков), а также благодаря энер­гии Хартофилакса, Иоанна Векка, который стал ревно­стным сторонником унии, удалось убедить Синод, не­смотря на сопротивление патриарха Иосифа, подписать декларацию, признающую примат римского престола, право апелляции в Риме и необходимость упоминать имя Папы во время литургии. Богословский вопрос о filioque¹⁹⁴ в «Символе Веры» не был упомянут, но его предполагалось обсудить на Соборе. На тот момент это устраивало Папу, и греческая делегация была офици­ально приглашена на Собор.¹⁹⁵

Все эти переговоры приводили Карла в ярость. Он вынужден был приостановить свои действия против Константинополя — его война с Генуей сопровождалась все возрастающими трудностями в Северной Италии, и он не мог себе позволить разрыв с папством. Карл все еще надеялся, что из объединения церквей ничего не выйдет. 15 октября 1273г. он наконец отпраздновал свадьбу своей дочери Беатрисы и Филиппа де Куртенэ, сына бывшего императора Константинополя Балдуина, о которой договорились в Витербо за четыре года до этого. Через несколько дней после свадьбы Балдуин умер, и Филипп заявил свои права на императорский титул. Григорий, когда писал к Филиппу в ноябре с просьбой не чинить препятствий византийским послам, обращался к нему как к латинскому императору Кон­стантинополя, а о Михаиле говорил как о греческом императоре, но это была простая учтивость, не давав­шая Филиппу большой надежды.¹⁹⁶

В то время как Карл пребывал в вынужденном без­действии, Михаил развил бурную дипломатическую деятельность. Болгарский царь овдовел. В 1272 г. Ми­хаил убедил его жениться на одной из своих племян­ниц, Марии Кантакузине, дочери его любимой сестры Евлогии. С тех пор напряжение в отношениях с Болга­рией спало, хотя и имел место спор из-за приданого невесты. Михаил сначала пообещал морской порт Ме-семврию, а после отказался отдавать его на том осно­вании, что город населен греками и их нельзя переда­вать против их воли. Болгары ответили на это вторже­нием в империю в 1272 г., а когда это не возымело успеха, в 1273 г, отправили посольство к Карлу, но и это ни к чему не привело. В Сербии попытка Михаила заключить брачный союз сорвалась из-за противодей­ствия королевы-католички. Но Михаил обезопасил себя от проблем на Балканах двумя дипломатическими по­бедами. Задунайские черноморские степи находились под властью татарского правителя Ногая, за которого в 1266 г. Михаил отдал одну из своих внебрачных до­черей Ефросинью, и теперь союз с Ногаем был укреп­лен и возобновлен. Болгарское вторжение в 1272 г. было остановлено благодаря помощи от Ногая, и бол­гары получили хороший урок. Чтобы влиять на Сер­бию, Михаил вступил в союз с Венгрией. Друг Карла, король Бела IV, умер в 1270 г. Стефан V, его сын и наследник, был женат на женщине из племени куманов, или половцев, кочевников-язычников, нашедших в Венгрии убежище от татар; а королева, хоть и была христианкой, похоже, предпочитала восточную церковь западной. Ее сын и старшая дочь состояли в браке с двумя из детей Карла, а еще одна дочь была замужем за наследником сербского престола, сыном ярой като­лички — королевы Елены. Но две другие ее дочери были обручены, очевидно по желанию матери, с пра­вославными князьями из Рутении. Тогда младшую дочь предложили в жены сыну и наследнику Михаила, Ан­дронику, и брак был скреплен договором. Король Сте­фан умер в 1272 г., но его сын Владислав находился под влиянием своей матери более, чем под влиянием своей жены из Анжуйской династии, и, кроме того, боялся Отакара Чешского, чьи территориальные пре­тензии сопровождались настойчивыми делегациями католиков. Союз с Византией был установлен.¹⁹⁷

Относительно Балкан Михаил мог быть спокоен, но успехи его дипломатии в самой Греции были куда бо­лее скромными. Преемник Михаила Ангела Эпирский деспот Никифор был женат на племяннице императора Михаила, сестре болгарской царицы; но если жена дес­пота Анна была женщиной энергичной и неразборчи­вой в средствах, то ее муж был слаб и бездеятелен. Его сводный брат Иоанн, дука Навпатраса, был более серь­езной фигурой. Император Михаил пытался контроли­ровать его, женив одного из своих племянников, Анд­роника Тарханиота, на дочери Иоанна и наделив дуку титулом севастократора. Но неблагодарный племянник спелся со своим тестем, который вовсе не считался с Константинополем. Михаил надеялся организовать союз греков против католиков в Греции. Единственное, чего он добился, — незначительная война на острове Эвбее, для которой он задействовал молодого местного аван­тюриста, уроженца Виченцы Ликарио. Ликарио оказал­ся блестящим полководцем и постепенно завоевал этот остров для императора.¹⁹⁸

В Западной Европе Михаил вступил в тесный кон­такт с генуэзцами, а через них он к концу 1273 г. свя­зался с Альфонсом Кастильским. Византийские деньги, похоже, уже ушли на поддержку гибеллинов в Север­ной Италии.¹⁹⁹

Карл был в ярости оттого, что Папа связал ему руки и он мало что мог противопоставить действиям импе­ратора. Король мог только надеяться, что задуманная церковная уния провалится. Согласно его договору с бывшим императором Балдуином, он должен был втор­гнуться в Византийскую империю к лету 1274 г. Теперь Папа запретил Карлу исполнять это условие, но дал ему разрешение продлить срок договора на год. К 1275г. должно было выясниться, действительно ли Михаил приведет византийскую паству в лоно Римской церкви. Кроме того, греки к тому времени должны были по­нять, что произойдет с ними, если они не присоеди­нятся.²⁰⁰

Весной 1273 г. Григорий решил созвать Собор в Лионе. Он не очень хотел уезжать из Италии, но те силы, которые он хотел заинтересовать в крестовом походе, находились на севере от Альп, и он предпочи­тал, чтобы Собор проходил в районе, где Карл не смо­жет оказывать никакого давления на делегатов. Папа был недоволен Карлом. Он считал, что Карл виноват в его проблемах с Генуей. Осенью 1272 г. к Папе приез­жал его старый друг, Эдуард Английский, который воз­вращался из Святой Земли, чтобы принять отцовскую корону. Эдуард был в ярости, узнав, что убийца его кузена, Ги де Монфор, не был должным образом нака­зан и все еще находится на свободе под защитой сво­его тестя, Гильдебранда Альдобрандески, вождя гвель­фов Южной Тосканы. Эдуард подозревал, что он все еще пользуется покровительством Карла. В июне 1273 г. Григорий оставил Орвьето, где он жил, и отправился в Лион. Именно тогда он, проезжая через Флоренцию, попытался примирить там гвельфов и гибеллинов — но его усилия были сведены к нулю после его отъезда гвельфами при поддержке Карла. Но Папа не хотел разрывать отношения с Карлом, поскольку хотел воз­наградить его за то, что тот не пошел войной на Кон­стантинополь, и заинтересовать его в крестовом похо­де в Святую Землю.²⁰¹

Григорий въехал в Лион в сопровождении пышной свиты в ноябре. Следующие месяцы он провел в под­готовке к Собору, писал письма всем высокопоставлен­ным священнослужителям, созывая их на предваритель­ные встречи, где можно было обсудить проблему кре­стового похода. Он уже получил ряд докладов от специалистов с предложениями касательно того, как снова сделать это движение популярным. Григорий со­звал богословов для помощи в диспутах, которые воз­никнут с греками. Среди них был Фома Аквинский, на­писавший трактат об заблуждениях Православной цер­кви. Фома в то время жил в Неаполе и был в не очень хороших отношениях с королем Карлом. Когда он за­болел в замке Мардженца, расположенном неподалеку от Неаполя и принадлежавшем его племяннице, люди тут же заподозрили, что его отравили агенты Карла. Фома продолжил свое путешествие, будучи очень боль­ным, и умер в Фоссануова, неподалеку от Аквино, 7 марта 1274 г. Данте был убежден в виновности Кар­ла, но хотя у сицилийского короля и были основания бояться, что Фома пожалуется на него Папе, нет ника­ких сведений, позволяющих предположить, что великий теолог умер не своей смертью.²⁰²

После трехдневного поста четырнадцатый Вселен­ский Собор был открыт в Лионе лично Папой Григо­рием в понедельник, 7 мая 1274г. Папа пригласил на Собор тринадцать королей: французского, английского, шотландского, норвежского, шведского, венгерского, чешского, кастильского, арагонского, наваррского и армянского, и вдобавок — Карла, короля Сицилийско­го, который, как он знал, не прибудет, и Римского короля, которого он еще не признал официально, но которому не возбранялось прислать послов. К сожале­нию, за одним исключением, короли отказались от приглашения. Григорий и не ожидал ничего другого от тех, кто жил в отдаленных королевствах, но король Франции, который встретил его на подъезде к Лиону и сопровождал его в город, отказался вернуться, чтобы присутствовать на Соборе. Эдуард Английский, на ко­торого Папа особенно рассчитывал, оскорбил его, на­значив свою коронацию на время заседания Собора, таким образом не позволив английским епископам при­ехать на Собор. Альфонс Кастильский пытался добиться встречи с Григорием не его пути в Лион, но сам не собирался приезжать в город. Из присутствовавших царственных особ двое были неудачливыми претенден­тами на трон: законный латинский император Филипп и княгиня Мария Антиохийская, притязавшая на иеру­салимский престол. Единственным коронованным мо­нархом из присутствовавших был Хайме Арагонский, неотесанный солдафон, который был искренне заинте­ресован в крестовом походе, но вскоре он нашел про­екты Папы любительскими и невыполнимыми; ему было мало дела до аскетичной атмосферы, в которой собрались священнослужители. Вскоре Хайме вернулся в объятия своей любовницы, Беренгарии, ничего не пообещав; он умер через два года, отлученный от цер­кви Григорием за то, что соблазнил жену одного из своих вассалов.

Сначала на Соборе обсуждались различные вопросы церковной реформы. Большинство из них касались ссор между различными священнослужителями и монасты­рями. Некоторые имели отношение к законам об отлу­чении от церкви. Было принято одно важное постанов­ление, предотвращающее дальнейшее междувластие в папском правлении. После смерти Папы кардиналы должны были ждать отсутствующих коллег не более десяти дней. Затем они должны были собраться на конклав, отрезанные от внешнего мира до тех пор, пока не сделают свой выбор. Чем дольше они будут мед­лить, тем более суровыми будут становиться условия их жизни, и они не будут получать содержание, пока папский престол будет пустовать. Затем на Соборе об­суждался крестовый поход. В отсутствие королей не было принято никаких практических решений, а после отъезда Хайме Арагонского воцарилась атмосфера уны­ния. Посол французского короля, Эрар де Сен-Валери, уже объявил, к негодованию Хайме, что считает сам крестовый поход пустой затеей, и его замечание было встречено не протестами, а молчанием. Все, что мог сделать Папа, — издать новые указы, согласно кото­рым церковная десятина должна была идти на нужды крестового похода, и эта мера сделала идею крестового похода еще менее популярной как среди европейских монархов, так и среди их подданных. Григорий также запретил итальянским приморским городам продавать оружие или сырье сарацинам и приказал, чтобы ни одно христианское торговое судно не заходило в му­сульманские порты в течение шести лет. Обеспечить выполнение этих указов было невозможно.

Григорий добился чуть большего успеха в диплома­тических мероприятиях. Он стремился восстановить мир и порядок в Европе, чтобы подготовиться к крестово­му походу. Его приказ всем монархам Европы — пре­кратить войны — был выполнен лишь отчасти; правда, фактически некоторые из наиболее воинственных госу­дарей, таких как испанские короли и Отакар Чешский, на некоторое время обуздали себя. Подав пример ос­тальным, Папа добился общего признания Рудольфа Габсбурга Королем Римлян.²⁰³ Но величайшим триумфом его дипломатии было подчинение греческой Церкви.

Несмотря на растущее негодование в Константино­поле, император Михаил решил принять условия Папы. Патриарх Константинополя Иосиф все еще отказывал­ся одобрить даже приемлемую доктрину, выработанную Иоанном Парастроном. В январе 1274г. Иосифу было приказано удалиться в монастырь. Ему было сказано, что, если уния не будет принята, он сможет снова стать патриархом, с условием что не будет предпринимать никаких карательных мер в отношении сторонников унии. Если же уния будет реализована, он может либо принять ее, либо оставить свой пост и остаться в мо­настыре. Тем временем Михаил заверил византийское духовенство в том, что не будет никаких перемен в церковных ритуалах и что в Константинополь не сту­пит нога ни одного папского легата или представителя. Папа решил, что для империи и духовенства, собрав-шегося в Констангинополе, будет достаточно объявить о своем присоединении к Римской церкви до отправки специальных легатов из Рима. Михаил понял, что это может привести к восстанию в Константинополе, и предпочел в качестве альтернативы послать полномоч­ную делегацию в Лион.

Делегация отправилась в начале марта на двух га­лерах. На первой были представители духовенства, бывший патриарх Герман и Феофан, митрополит Ни-кейский, и личный посол императора логофет Георгий Акрополит. На второй — еще два важных придвор­ных сановника и несколько секретарей и священнослу­жителей, а также подарки, предназначенные византий­ским императором для Папы. Огибая мыс Малея, ко­рабли попали в шторм, и вторая галера разбилась о скалы. Все пассажиры, команда и груз погибли, за ис­ключением одного матроса. Так что посольство, при­бывшее в Лион 24 июня, оказалось менее блестящим, чем предполагалось, да и его личный состав был не очень-то впечатляющим. Георгий Акрополит был из­вестным политическим деятелем и ученым, но что касается входивших в посольство священнослужителей, митрополит Никейский не был особо выдающейся личностью, а Герман хотя и занимал патриарший пре­стол в Константинополе в 1266 г., но был лишен сана через несколько месяцев за некомпетентность и нео­сторожное поведение. Примечательно, что Михаил не смог найти более уважаемых священнослужителей для этой миссии.

Папа и кардиналы торжественно приветствовали посольство. Послы передали секретарю Папы три пись­ма: одно от императора, одно от его старшего сына Андроника и одно от нескольких ведущих греческих иерархов. Через пять дней, в день святых Петра и Павла, послы присутствовали на праздничном богослу­жении, проходившем частично на греческом языке. Во время богослужения греческие церковники присоединились к греческим епископам-униатам из Калабрии, и спели «Символ Веры», включая filioque, повторив его трижды. Однако заметили, что митрополит Никейский прекратил петь, как только дошло до этих слов.²⁰⁴ Официальная церемония объединения состоялась в пятницу, 6 июля. Папа, выразив свою радость по пово­ду добровольного возвращения греков в лоно Римской церкви, сначала прочитал вслух три полученных им письма в переводе на латинский язык. Император Михаил в своем письме заверял в своей приверженно­сти принятому в Риме варианту «Символа Веры» и признавал примат Римской церкви, которой он себя вверял. Затем император просил о том, чтобы Грече­ской церкви было позволено придерживаться того ва­рианта «Символа Веры», какого она придерживалась до раскола, и существующего ритуала, поскольку он не противоречит заповедям Божьим, Священному Писанию, Соборным постановлениям и Святым отцам. Письмо сына императора было написано в тех же выражениях, а епископы в своем послании, после ссылок на искрен­нее стремление императора к церковной унии, заявля­ли о своей готовности воздать должное Папе, как это делали их предшественники до раскола. Это письмо было сформулировано довольно туманно: оно не нала­гало слишком больших обязательств на подписавших его прелатов. Затем логофет, как личный представитель императора, поклялся от имени своего господина отка­заться от Схизмы, принять «Символ Веры» и догматы Римской церкви как единственно истинной и признать ее главенство и повиноваться ей. Папа не отказался бы получить письменную и заверенную копию этой при­сяги, но таковой не оказалось. Возможно, она погибла в кораблекрушении. Когда логофет повторил присягу, Папа торжественно пропел «Те Dеит» и сам прочел проповедь, процитировав слова Христа из Евангелия от Луки: «Очень желал Я есть с вами сию пасху». После чего пропели «Символ Веры» на латинском и греческом языках, и слова «Qui ех Раtrе Filioque рrocessit» (От Отца и Сына исходит) повторялись дважды. Раскол официально закончился.²⁰⁵

В следующий понедельник Папа принял посольство, которое обрадовало его почти так же, как греческое. Монгольский ильхан прислал шестнадцать послов, ко­торые прибыли 4 июля, чтобы договориться о союзе с христианскими народами против мусульман-мамлюков. Григорий принял посланцев необычайно благосклонно и был крайне доволен, когда один из них вместе с двумя людьми из своей свиты добровольно принял крещение, но Папа не мог предложить ильхану ничего определенного, кроме благих обещаний.

Григорий X был доволен итогами Собора. Конечно, не было принято никакого определенного решения в отношении крестового похода. Но он был уверен, что церковная уния ценна не просто самим фактом объ­единения, но и тем, что облегчит организацию любого крестового похода, вновь открыв дорогу через Анато­лию. Кроме того, короли чувствовали некоторое раска­яние из-за того, что не оказали ему никакой поддерж­ки. Филипп Французский на следующий год дал обет отправиться в крестовый поход, и король Рудольф по­чти одновременно сделал то же — правда, в обмен на обещание, что его коронуют императорским венцом. Папа тем временем продолжал работать над мирным урегулированием. Он встретился с Альфонсом Кастиль­ским в мае 1275 г. в Бокере на границе Прованса и убедил его отказаться и от титула Римского короля, и, соответственно, от своих притязаний на то, чтобы стать лидером гибеллинов в Италии. Через несколько меся­цев, в сентябре, Папа приехал в Лозанну для встречи с Рудольфом, которого теперь официально признал и для которого добился договора о дружбе с Карлом Анжуй­ским. Договор должен был быть скреплен браком стар­шего внука Карла, Карла Мартела, и дочери Рудольфа, Клеменции. Рудольф заплатил за свое признание фактическим отказом от всех императорских прав на Романью и Анконскую марке.

Карл уже знал, что уния состоялась.²⁰⁶ 28 июля 1274 г. Папа отправил письма Карлу и за­конному латинскому императору Филиппу с просьбой продлить перемирие с Константинополем, которое те обязались соблюдать, а Михаилу Палеологу — с указа­нием договориться о перемирии с Карлом. Вести пере­говоры было поручено Бернарду, аббату Монте-Кассино. Он побывал в Неаполе и в Константинополе и убе­дил и Карла, и Михаила заключить перемирие на год начиная с 1 мая 1275 г. Перемирие было не вполне справедливым по отношению к Карлу: воспользовав­шись тем, что ему запретили нападать на Константино­поль, византийцы принялись отвоевывать Балканский полуостров и Албанию. Правда, Карл предпочитал пока избегать открытого столкновения, рассчитывая на то, что ему достанется вся Византийская империя, как толь­ко он захватит Константинополь.²⁰⁷

Впрочем, на тот момент для Карла согласие на пе­ремирие не было такой уж большой жертвой. Его вой­на с Генуей как раз переросла в войну против возрож­денной лиги гибеллинов и стоила ему больше, чем он мог себе позволить. Григорий проявил понимание: ког­да он узнал, что Карл готов продать свои драгоценно­сти, чтобы заплатить дань папству, то разрешил ему отложить выплату. Он также отлучил от церкви Геную и ее союзников-гибеллинов — Асти и маркграфа Монферратского. Но Папа дал ясно понять — теперь Ру­дольфу Габсбургу, а не Карлу надлежит восстанавли­вать порядок в Северной Италии. Он написал сицилий­скому королю, что прекрасно понимает, что Карлу не понравится его политика: но, поразмыслив, Карл пой­мет, что это — разумный и правильный шаг. Когда Карл попросил Папу убедить Рудольфа пожаловать ему Пье­монт, Папа передал его просьбу, но от себя добавил, что делает это только по настоянию Карла и сам он считает, что для Габсбурга было бы большой ошибкой отдать провинцию такой стратегической важности. Папа также отреагировал не так активно, как хотелось бы Карлу, когда давняя противница сицилийского короля, французская королева Маргарита, вновь стала чинить ему помехи. Едва узнав о том, что Рудольф признан Римским королем, Маргарита написала ему (с согласия своей сестры, английской королевы-матери) о своем недовольстве тем, что ее обманом лишили Прованско­го наследства. Поскольку официально император все еще являлся сюзереном Прованса, она обращалась к нему с просьбой возместить ей ущерб. Рудольф был, вне всякого сомнения, чрезвычайно рад признанию своей власти в Провансе и, похоже, пошел даже на то, что пообещал передать ей это графство. Попытки Гри­гория примирить Карла и Рудольфа удержали Габсбур­га от воплощения своего плана в жизнь, но Папа ни словом не упрекнул мстительную вдову.²⁰⁸

Война с Генуей шла плохо. В октябре 1274 г. ситуа­ция в Пьемонте сложилась настолько неудачно для Карла, что он назначил своего племянника Роберта д'Артуа наместником этой провинции; но Роберт не добился успеха. В январе 1275 г. Генуя, Асти и Мон-феррат вместе с Новарой, Павией, Мантуей и Вероной присягнули на верность Альфонсу Кастильскому. Его выход из войны в мае не положил конец их победам. Они уже вынудили вассальные Карлу города Верчелли и Алессандрию присоединиться к лиге гибеллинов. В течение лета они добились того же от Салуццо и Ревелло, и пока их войска свободно продвигались через владения Карла в Пьемонте, генуэзский флот разгра­бил Трапани на Сицилии и мальтийский остров Гоцо и провел демонстрацию сил в самом Неаполитанском заливе. Папа отчаянно боялся, что война распростра­нится на Ломбардию, где крупный город Милан начи­нал проявлять беспокойство. Но Папа понимал, что избранный император был единственным человеком, который теперь мог примирить гвельфов и гибеллинов; он написал миланцам, чтобы поздравить их с тем, что они отправили посольство к Рудольфу, и советовал другим городам Ломбардии поступить так же. Неуди­вительно, что Папа искренне рекомендовал Рудольфу не отдавать Карлу Пьемонт.²⁰⁹

Осенью 1275 г. Асти, как главный город местной лиги гибеллинов, предложил сицилийскому королю за­ключить мир — при условии, что гибеллины сохранят за собой все свои завоевания. Карл с презрением от­верг это предложение. Несколько дней спустя его сене­шаль, Филипп Лагонесс, потерпел сокрушительное по­ражение и был вынужден отступить вместе с разбитой армией через Альпы в Прованс. К лету 1276 г. от вла­дений Карла в Пьемонте остались лишь три изолиро­ванных города — Кунео, Кераско и Савильяно — и несколько не представляющих никакой важности дере­вень.²¹⁰

Во всех своих делах с королями Европы Григорий руководствовался одним принципом: устроить кресто­вый поход в Святую Землю. Если он и проявил безраз­личие к неудачам Карла в Северной Италии и круше­нию его честолюбивых планов в Греции, то только потому, что надеялся, что Карл теперь будет действо­вать в том самом направлении, где военные действия пойдут во благо Церкви. Григорий приложил все уси­лия, чтобы заинтересовать Карла крестовым походом. Одна из немногих царственных особ, присутствовавших в Лионе, княгиня Мария Антиохийская, прибыла туда в поисках поддержки своих притязаний на иерусалим­ский престол как наследница Конрадина. Хотя ее мать была младшей сводной сестрой прабабушки Конради­на, королевы Марии Иерусалимской, она считала себя более близкой его родственницей, чем успешный пре­тендент на трон, король Гуго III Кипрский, который был внуком старшей сводной сестры королевы Марии. Мария Антиохийская объявила о своих притязаниях на заседании Высшей курии[12] в Акре, как только пришла весть о смерти Конрадина. Но юристы Святой Земли решили в пользу короля Гуго. Марию Антиохийскую поддержали только тамплиеры. Для всех остальных деятельный молодой король Гуго представлялся очевид­но лучшим кандидатом, чем пожилая дева, каковы бы ни были ее законные права.

Еще в бытность свою на Востоке Григорий, вероят­но, выразил некоторое сочувствие по отношению к обиженной княгине, так что ей казалось, что приезд на Лионский Собор имеет смысл. Ее надежда оправдалась. На Соборе ее дело не обсуждалось, но Григорий выра­зил ей свое одобрение и убедил, что будет разумнее продать Карлу Анжуйскому свое право на иерусалим­ский престол. Идти против судебного приговора курии Святой Земли и пожеланий, высказанных иерусалимлянами, было настоящим произволом со стороны Папы, к тому же это было очевидно незаконно, поскольку права на престол нельзя было продавать и покупать. Но у Григория, похоже, уже сложилось нелестное мне­ние о короле Гуго, который и в самом деле проявит полную неспособность навести в Иерусалимском коро­левстве порядок и в 1276 г. от полной безысходности уедет в свое более спокойное Кипрское государство. Но этот план особенно привлекал Папу тем, что компен­сировал Карлу его неудачи, и льстил его самолюбию: в результате этого Карл был бы лично заинтересован в процветании Святой Земли. В то же время у Иеруса­лимского королевства появился бы правитель, чьи до­стоинства были несомненны. Мария, понимавшая, что вряд ли ей доведется спокойно сидеть на иерусалим­ском троне, приняла совет Папы. Переговоры заняли некоторое время. У Карла было мало свободных денег, княгиня не собиралась продавать свои права слишком дешево. В итоге ее потребность в деньгах оказалась сильнее амбиций Карла. 18 марта 1277 г. договор был подписан. В обмен на тысячу ливров золота и на еже­годную ренту в четыре тысячи фунтов турских ливров Мария передавала все свои наследные права Карлу, ко­торый тут же принял титул короля Иерусалимского.²¹¹ К тому времени Папа Григорий уже умер. После встречи с королем Рудольфом в Лозанне в октябре

1275 г. он медленно двинулся через Альпы в Милан, а оттуда — на юг через Болонью во Флоренцию. Пока он ехал, папские секретари усердно писали и рассыла­ли письма с призывами начать крестовый поход. Коро­лям, одному за другим, сообщалось, что они могут со­бирать церковную десятину, предназначенную на нуж­ды Церкви, если только они употребят ее на священную войну, легатам было приказано подстегивать угасающий религиозный пыл. Несмотря на все разочарования, Гри­горий верил, что его мечта о великом крестовом похо­де все еще может сбыться. Но, задержавшись во Фло­ренции на Рождество, он серьезно заболел. 1 января 1276 г. Григорий срочно написал Карлу, желая пови­даться с ним, пока у него еще оставалось время. Затем его отнесли в паланкине в Ареццо, где он умер 10 января. ²¹²

Карл был в Риме, когда узнал о смерти Папы. Вряд ли он сильно горевал по этому поводу.

Глава XI

ВЗЛЕТ КАРЛА АНЖУЙСКОГО

Неуклонное стремление покойного Папы установить мир в Европе и устроить крестовый поход против языч­ников смешало королю Карлу все планы завоеваний. Карл был согласен на мир в Европе только на своих условиях, он также, хотя и был рад принять Иеруса­лимское королевство, не хотел отправляться в риско­ванный крестовый поход. Григорий X запретил ему нападать на Константинополь, и теперь византийцы перешли в наступление на его владения и его союзни­ков в Греции. Самонадеянность толкнула Карла на вой­ну с Генуей, и теперь ему пришлось защищать свои позиции в Северной Италии, а Григорий пригласил Рудольфа, Римского короля, навести порядок в провин­ции и, таким образом, лишил Карла своей поддержки. Карл твердо решил не допустить избрания еще одного неудобного для него Папы.

Когда Григорий умер в Ареццо, Карл находился в Риме. Следуя процедуре, установленной на Лионском Соборе, кардиналы собрались в Ареццо, дав отсутству­ющим членам Священной коллегии десять дней на то, чтобы те могли к ним присоединиться. Они, конечно, помнили, что Карл находился рядом. Их дебаты заня­ли меньше двадцати четырех часов. 21 января 1276 г. они избрали человека, пользовавшегося благосклонно­стью Карла, Петра де Тарантеза, доминиканца, родом из Савойи. Прежде он был архиепископом Лиона, а на момент избрания находился в должности кардинала-епископа Остии. Он принял имя Иннокентия V и сразу же отправился в Рим, где был возведен на папский престол 22 февраля. Карл сопровождал его в Рим из Витербо и присутствовал на церемонии; следующие пять месяцев Папа и король оставались в Риме и постоянно виделись.²¹³

У Карла имелись основания быть довольным новым Папой. Иннокентий сразу же утвердил его в должности римского сенатора и имперского наместника в Тоскане. Пока Григорий был жив, король Рудольф не протесто­вал против наместничества Карла, но он считал, что новый Папа не имеет права распоряжаться имперски­ми должностями теперь, когда есть законно избранный император. В знак протеста Рудольф послал чиновни­ков добиться присяги на верность от жителей Романьи, несмотря на то что дал покойному Папе обещание рассматривать Романью как часть папской вотчины. Ответ Иннокентия был резким. Рудольфу было запре­щено появляться в Италии до тех пор, пока присяга, которой он добился, не будет отменена. Рудольф, кото­рый стремился в Рим, чтобы быть коронованным им­ператорским венцом, понял, что ему необходимо прий­ти к соглашению с Карлом и с Папой. Он послал для переговоров с ними обоими епископа Базеля.²¹⁴

Иннокентий добился мира между Карлом и генуэз­цами. Для Карла это было бесславное мирное соглаше­ние — гибеллины остались у власти в Генуе. Карл вы­нужден был вернуть им привилегии, которыми пользо­вался этот город в его владениях, и отказался от своих собственных весьма скромных завоеваний. Взамен ге­нуэзцы признавали его сюзеренитет над Вентимильей. Но король был волен пытаться — тщетно — спасти свои владения в Пьемонте и укрепить свою власть в Тоска­не, единственном месте, где его войска недавно одер­жали победу над пизанцами. Мир был заключен 22 июня 1276 г. Четыре дня спустя Папа Иннокентий умер в Риме.²¹⁵

Карла вполне устраивало, что следующие выборы Папы должны были пройти в Риме. Как и полагалось, кардиналы собрались через десять дней в Латеранском дворце, где умер Иннокентий. Карл, как сенатор, смог окружить дворец стражей, которая позволяла кардина­лам из его партии свободно общаться с внешним ми­ром и получать посылки с продовольствием, в то вре­мя как враждебная партия содержалась взаперти и была подвержена все возрастающим строгостям, предусмот­ренным решением Лионского Собора. Эта политика возымела успех. Чуть больше чем через неделю, 11 июля, кардиналы избрали одного из самых преданных друзей Карла, генуэзского кардинала Оттобоне деи Фиески, который был пылким гвельфом и племянником Ин­нокентия IV. Он собирался принять имя Адриана V. Но он был всего лишь кардиналом-диаконом. Не успев принять более высокий сан в качестве подготовки к возведению на папский престол, он серьезно заболел и умер в Витербо 18 августа.²¹⁶

Карл сопровождал избранника в Витербо и жил неподалеку, в замке Ветралла. Но у него не было воз­можности оказать такое давление на конклав, собрав­шийся для избрания нового Папы, как в прошлый раз в Риме. Старейший кардинал, Джованни Гаэтано Орси-ни, стоявший во главе антифранцузской партии, гос­подствовал на собрании, но тактично предложил един­ственного кардинала, который не был ни итальянцем, ни французом, португальца Джованни Пьетро Юлиани. К его предложению прислушались. Кардинал Юлиани был избран в начале сентября и возведен на папский престол 20 сентября в Витербо под именем Иоанна XXI. Король Карл прибыл на церемонию в Витербо и при­нес ему присягу за Сицилийское королевство.²¹⁷

Папа Иоанн был лично расположен к Карлу и по­зволил ему сохранить за собой сенаторство в Риме и наместничество в Тоскане. Он любезно отлучил от цер­кви врагов Карла, гибеллинов, в Пьемонте, но в то же время отправил туда послов, чтобы договориться о перемирии для сицилийского короля. Иоанн запретил королю Рудольфу появляться в Италии до тех пор, пока чиновники Римского короля не прекратят принуждать города Романьи признать его своим сюзереном. Он лично одобрил договор, подписанный 18 марта следу­ющего года, согласно которому Мария Антиохийская продавала Карлу свои права на иерусалимский пре­стол.²¹⁸ Но больше Иоанн ничего не сделал. Карл на­деялся возродить свою власть в Северной Италии. Победы его войск над пизанцами в сентябре 1275 г. и в июне 1276 г. укрепили его власть в Тоскане. За Апен­нинами гвельфские города к югу от реки По, такие как Парма, публично объявили о своей преданности Церк­ви и королю Карлу²¹⁹, а по другую сторону реки в 1277 г. был свержен своими же подданными тиран На­полеоне делла Торриани. Его семья правила Миланом тридцать шесть лет, но он сам, пытаясь снискать рас­положение Рудольфа, отказался от традиционной по­литики своей семьи, поддерживавшей дружбу с Карлом. Вместо него миланцы передали бразды правления сво­ему архиепископу, Отто Висконти.²²⁰ Рудольф же пока не собирался вторгаться в Италию. Не только потому, что Папа запретил ему появляться в Италии, но и по­тому, что в июне 1276 г. он начал войну с Отакаром Чешским. Он победил, мирный договор, который дол­жен был быть скреплен двумя свадьбами его детей с детьми Отакара, был подписан в октябре 1276 г. Со­гласно договору Отакар уступал герцогства Австрию, Штирию, Каринтию и Карниолу и признавал Рудольфа своим сюзереном в Чехии и Моравии. Это могло серь­езно усилить влияние Рудольфа, но он был полностью поглощен установлением порядка в своих новых про­винций, а вскоре стало ясно, что Отакар не собирается соблюдать договор.²²¹

Для Карла это был благоприятный момент. Но Папа не стал ему помогать. Напротив, архиепископ Милана и другие гвельфские руководители в Северной Ломбар­дии признали свою вассальную зависимость от Рудоль­фа. Папство хотело, чтобы дверь в Италию была от­крыта для германского короля, а Карл не смог снова стать слишком могущественным.²²²

Не слишком помог Карлу Папа и с его планами относительно Константинополя. Церковную унию, столь обрадовавшую Папу Григория X, оказалось не так лег­ко осуществить, как мнилось прелатам, участвовавшим в Лионском Соборе. Император Михаил искренне стре­мился выполнить свои обязательства. В отличие от большинства византийских императоров, он не слиш­ком интересовался богословием и считал, что полити­ческие преимущества унии полностью оправдывают любые унижения, которые может претерпеть его Цер­ковь. Лишь немногие его подданные были с ним со­гласны. Иосиф, патриарх Константинополя, отказался иметь дело со сторонниками унии. Синод, составлен­ный из сторонников императора, сместил патриарха и назначил на его место выдающегося теолога Иоанна Векка, который был искренне убежден в правомерно­сти унии. Но у Векка не было никаких последователей, кроме епископов, избравших его по приказу императо­ра. Сын Михаила Андроник был вынужден поддержать своего отца, но, как показало время, его теологические изыскания склонили его против Римской церкви. Двор­цовую оппозицию возглавила сестра императора, Евлогия, могущественная вдова и до недавнего времени ближайший советник Михаила. Одна ее дочь была бол­гарской царицей, другая — женой Эпирского деспота, и обе они разделяли взгляды своей матери. Монастыри, младшее духовенство и подавляющее большинство ми­рян по всей империи были глубоко шокированы самой идеей унии. После разграбления Константинополя ка­толиками прошло только два поколения. Еще были живы многие мужчины и женщины, помнившие, как жестоко обошлись латинские завоеватели с Православной церковью. До них все еще доходили истории о гонениях в Латинской Греции и на Кипре. Нельзя было ожидать от них признания примата Рима. Сторонний наблюдатель мог бы справедливо усомниться в том, что политика унии, проводимая императором Михаилом, останется неизменной. ²²³

Об этом было известно при папском дворе. Ведь Михаил сам намекнул Папе о своих проблемах. Визан­тийское посольство, прибывшее в Италию прямо перед смертью Григория X, умоляло его немедленно начать крестовый поход против язычников, а тем временем отлучить от церкви врагов императора. Чтобы принять унию, было необходимо незамедлительно привести ка­кой-то реальный довод в ее пользу. Иннокентий V ответил, что крестовый поход действительно неизбежен, но отложил в долгий ящик вопрос об отлучении, по­скольку это означало бы нанесение оскорбления коро­лю Карлу и католическим правителям в Греции. Ведь под давлением Карла Иннокентий слегка изменил свою позицию по отношению к Константинополю. Иоанн XXI вернулся к политике Григория. Он отправил делегацию из двух епископов и двух доминиканцев в Константи­нополь с письмом для императора, где требовал лично засвидетельствовать свою преданность Римской церк­ви; письмом для сына императора; и общим письмом для патриарха и духовенства с требованием подчине­ния и заверениями в его дружеском участии. Михаил в ответ прислал копию своей присяги в пользу унии, которую он принес публично. Андроник написал о сво­ем стремлении к унии, а патриарх Иоанн Векк и его епископы подписали документ, подтверждающий их веру в превосходство папского престола и добавление filioqие к «Символу Веры». Но формулировка была не такой четкой, как, возможно, хотелось бы римлянам, и ходили слухи о том, что некоторые византийские епис­копы отказались подписать документ и их подписи были фальсифицированы императорским нотарием. Однако Папа Иоанн был удовлетворен и запретил Кар­лу предпринимать что-либо против Константинополя.²²⁴

Требование Папы о заключении перемирия между Карлом и императором не предотвратило их столкно­вения в Греции и Албании. Императору Михаилу было необходимо подкрепить свою религиозную политику военными успехами и расширением империи, чтобы вынудить принять ее свой непокорный народ. Зная, что Карлу запрещено нападать на Константинополь, он решил атаковать войска Карла в Греции. Летом 1274 г., прежде чем его посланники вернулись с Лионского Собора, Михаил направил армию в Албанию, где она захватила крепость Берат и морской порт Бутринто. В октябре византийцы взяли в осаду Авлону и Дураццо, где жил главнокомандующий армии Карла, Наржо де Туси. Казалось, албанское королевство вот-вот рух­нет. Подкрепление прибыло из Италии, и оба города на тот момент были спасены.²²⁵

Весной 1275 г. Михаил, воодушевленный собствен­ным успехом, отправил армию и флот под предводи­тельством своего брата, кесаря Иоанна, победителя в битве при Пелагонии, в Центральную Грецию, чтобы сокрушить незаконнорожденного эпирского правителя, Иоанна Навпатраского, и его латинских союзников. Поход против Иоанна закончился провалом. Византий­ская армия почти полностью состояла из куманских и турецких наемников, которые оскорбили местное насе­ление и своих греческих союзников, разграбив монас­тыри; к тому же греческие солдаты сами не хотели сражаться против греков, состоявших в армии князя. Кесарь дошел до самого Навпатраса, где обнаружил, что к врагу присоединился Иоанн, герцог Афинский, с тре­мя сотнями лучших рыцарей из франкской Греции. В последовавшей битве императорская армия, хоть и значительно превосходила противника численностью, рассеялась при первой же атаке латинян. Кесарь был вынужден бежать вместе со своим флотом.

Несколько дней спустя византийский флот под ко­мандованием Алексея Филантропеноса столкнулся с ла­тинским флотом у берегов Деметрии в заливе Воло. Вражеские корабли принадлежали частично венецианцам, частично — латинским правителям Эвбеи, которые по­чти все были родом из Ломбардии. Корабли были снаб­жены деревянными башнями, что делало их похожими на плавучие крепости, и экипаж каждого корабля был необычайно многочислен. Сперва они успешно атакова­ли. Филантропенос был серьезно ранен и переправлен на берег, его флагманский корабль был захвачен вра­гами, а другие суда византийцев, понесшие серьезные потери, были отброшены к берегу. В этот момент ке­сарь Иоанн подоспел с теми, кто уцелел в битве на суше. Они спешно укомплектовали корабли и вышли обратно в море сражаться с латинским флотом. Застав латинян врасплох, византийцы легко победили. Все латинские корабли, кроме двух, были ими захвачены. Но кесарь чувствовал себя недостаточно сильным, что­бы закрепить свою победу. Он вернулся со своими вой­сками в Константинополь, где оставил государственную деятельность, стыдясь, как он объяснил, своего пора­жения при Навпатрасе, но также, возможно, и потому, что не одобрял религиозную политику своего брата.²²⁶

Битва при Деметрии оставила контроль над Эгей­ским морем за византийцами. Когда пришло это изве­стие, венецианские послы, находившиеся в Константи­нополе для обсуждения нового договора с императо­ром, поспешили подписать договор на два года. На следующий год, в 1276 г., Михаил решил предпринять еще одну попытку против Центральной Греции. И сно­ва его войска были разбиты Иоанном Навпатраским. И снова византийский флот одержал победу на море. Михаил назначил своим адмиралом итальянского аван­тюриста из Виченцы по имени Ликарио. Ликарио при­ехал на Эвбею молодым честолюбивым наемником и вскоре завоевал блестящую репутацию. Но он оскорбил местных правителей из Ломбардии тем, что хотел жениться на хорошенькой вдове, занимавшей гораздо более высокое положение в обществе, чем он сам. Изгнанный с Эвбеи, он захватил городок Каристос и превратил его в пиратское логово. Затем приехал в Кон­стантинополь и произвел сильное впечатление на им­ператора своим умом. Михаил предложил ему коман­дование частью византийских войск и кораблей и по­обещал, что отдаст ему всю Эвбею в качестве феода, когда тот завоюет ее. Латиняне еще не оправились после поражения, которое потерпел их флот при Деметрии, они не могли ни воспрепятствовать перегово­рам Ликарио с Константинополем, ни помешать ему захватить Спорады. На самой Эвбее он брал крепость за крепостью. Ему оказал сопротивление только горо­док Негропонт (или Чалкис), столица острова, а пора­жение византийцев при Фарсалосе лишило его необхо­димого сухопутного подкрепления. Но во время сраже­ния у стен города Ликарио смог захватить в плен самого герцога Афинского и многих других латинских сеньо­ров. Он торжественно передал их в руки императора, который в награду женил его на богатой гречанке и пожаловал звание адмирала. Следующие несколько лет Ликарио властвовал на всей Эвбее, за исключением Негропонта, и регулярно совершал набеги на своих латинских соседей, прерываясь только для того, чтобы помочь императору в походе против турок. Когда вене­цианцы продлили договор с императором в 1277 г., они попросили у него защиты от Ликарио.²²⁷

Южнее, на Пелопоннесе, византийские войска в 1275 г. одержали маленькую победу, разбив объединен­ные войска князя Гильома и Карла Анжуйского. Их ко­мандир, Жоффруа де Брюйер, один из немногих фран­ков, пользовавшийся уважением также и у греков, умер от дизентерии прямо перед битвой. Эта победа позво­лила императору укрепить свое влияние в Лаконии, на юго-востоке полуострова.²²⁸

Таким образом, к 1277 г. владения Карла и его вли­яние на востоке Адриатики становились все более уязвимыми. Он, как никогда, хотел отомстить за пора­жения императору, устроив большой поход на Констан­тинополь. Возможность вступить во владение Иеруса­лимским королевством служила слабым утешением. 7 июня 1277 г. Рожер де Сан Северино, граф Марсико, прибыл в Акру с шестью галерами и представил мест­ным властям письма, подписанные Карлом, Марией Антиохийской и Папой Иоанном XXI, с требованиями передать ему, как представителю Карла, город и коро­левство. Законный король Иерусалима, король Гуго Кипрский, покинул Акру в сильном раздражении за семь месяцев до того. Он так и не смог прекратить стычки между знатью королевства и купцами Акры, между двумя крупными рыцарскими орденами — тамплиерами и госпитальерами, и между венециански­ми и генуэзскими колониями. Когда тамплиеры пуб­лично посмеялись над его властью, Гуго уплыл на Кипр, назначив своего кузена Бальяна д'Ибелена своим ба­льи (королевским наместником). Бальян не знал, что делать. Высшая курия королевства не признала притя­зания Марии на трон; но даже если бы и признала, то не позволила бы ей распоряжаться королевскими пра­вами, не посоветовавшись с аристократией. Но никто из баронов не был готов с оружием в руках защищать права короля, бежавшего из страны. Орден тамплие­ров, который давно враждовал с Гуго, приветствовал посланника Карла, тем более что магистр ордена, Гиль-ом де Боже, был кузеном сицилийского короля. Это настроило госпитальеров против него, но они, как и члены Высшей курии, не были готовы сражаться за бежавшего монарха. Патриарх Иерусалима Фома да Лентино не любил тамплиеров, но не мог действовать вопреки распоряжениям Папы. Венецианцы, на время вытеснившие генуэзцев из Акры, видели в Карле по­тенциального союзника в борьбе против Константинополя и знали, что он враждует с генуэзцами, поэтому они взяли его сторону. В результате Бальян уступил цитадель Акры Рожеру де Сан-Северино, выразив, од­нако, свой протест. Рожер водрузил знамя Карла на башне и объявил его королем Иерусалимским, затем он приказал баронам принести феодальную присягу посланцу своего короля. Они медлили, настаивая на том, что сначала кипрский король должен освободить их от принесенной ему клятвы верности, но когда они отправили Гуго письмо с просьбой о совете, тот не ответил. Наконец, Рожер, потеряв терпение, объявил, что конфискует земли у любого, кто откажется прине­сти присягу. Тогда бароны подчинились. Карл получил новое королевство, избежав кровопролития. Но это было бесполезное приобретение. От государства, осно­ванного первыми крестоносцами, осталась прибрежная полоска сто миль в длину и не больше десяти миль в ширину, протянувшаяся от горы Кармил до реки Дог к северу от Бейрута. Чуть севернее было еще одно госу­дарство крестоносцев — менее протяженное в длину, но несколько больше в ширину — графство Триполи. Но граф Триполи, бывший князь Боэмонд VII Анти-охийский, хотя и признал Карла королем Иерусалим­ским, отказался признавать его своим сюзереном. Ко­ролевство, конечно, приносило некоторый доход от тор­говли с внутренними районами материка, при условии поддержания мира, но большая часть прибыли уходи­ла к итальянским купцам или к рыцарским орденам, чьи замки контролировали приграничные таможни. Король даже не владел ни одной крепостью в королев­стве, кроме самой Акры. Единственное, что Карл полу­чил, — это необходимость держать войска на Востоке без всякой пользы для своей казны. Эта его удача не принесла ему ничего, кроме престижа.²²⁹

Папство также не получило никакой выгоды от этой сделки. Карл не собирался подвергать опасности свои новые владения и начинать крестовый поход против язычников. Главной державой Ближнего Востока в то время был мамлюкский султанат в Египте. Мамлюки добились господства в мусульманском мире, одержав решающую победу над монголами при Айн-Джалуде в 1260 г. Грозный султан Бейбарс, получивший трон вско­ре после этой битвы, за последние пятнадцать лет за­воевал все владения в глубине материка, оставшиеся под властью крестоносцев, и разгромил Антиохийское княжество, с давних пор принадлежавшее латинянам. Остатки королевства оказались в его власти. Но монго­лы все еще были сильны, несмотря на то что битва при Айн-Джалуде помешала их наступлению на Пале­стину и Египет. Монгольский ильхан, правивший Персией (подчиняясь при этом сюзеренитете Великому хану Монголов), контролировал всю территорию между Афганистаном, Кавказом и Сирийской пустыней. Было известно, что монголы сочувствуют христианам и гото­вы присоединиться к любому союзу против мамлюков, что подтвердило их посольство на Лионском Соборе. Многим христианам, в том числе и Папам, пришедшим на смену Григорию, такой союз казался спасением. Но Карл думал иначе. Союз с монголами поддерживали генуэзцы, которые практически владели монополией на торговлю с ними в Черном море и в Северной Сирии. Соответственно, против этого союза выступали вене­цианцы и Карл, который тоже не хотел обогащения Генуи. Кроме того, тамплиеры, на которых опирался Карл, всегда склонялись к союзу с мамлюками. Тамп­лиеры на тот момент были главными банкирами на Востоке, и многие мусульманские правители входили в число их клиентов. Они считали, что мамлюки, если их не провоцировать, не станут нарушать сложившееся положение дел, представлявшее для них финансовую выгоду. Так что Карл дал своим чиновникам в Акре указания сохранять мир с Бейбарсом и демонстриро­вать ему всяческое дружелюбие. Карл очень хотел, что­бы мамлюки поняли, что смена режима в Акре не принесет им никакого вреда. Им двигало не только жела­ние сохранить обретенную власть. Эмир Туниса под­держивал связь с Каиром. Узнав, что Карл состоит в дружественных отношениях с султаном Бейбарсом, он продолжил бы регулярно платить дань Неаполю, а Карл нуждался в деньгах.²³⁰

Единственным правителем в Юго-Восточном Среди­земноморье, к кому Карл испытывал неприязнь, был король Гуго III Кипрский. Папы — преемники Григория вынуждены были напомнить Карлу, что он не имеет права нападать на Кипр, к крайнему его разочарованию, поскольку это была бы богатая и выгодная добыча.²³¹

Папская политика мешала Карлу, но он был челове­ком упорным. Он не без оснований надеялся, что рано или поздно церковная уния прекратит существование. Карл полагал, что у короля Рудольфа слишком много проблем в Германии с такими врагами, как, например, чешский король Отакар, чтобы всерьез заняться Ита­лией, и папство вскоре поймет, что Карл его самый драгоценный союзник. Он все еще надеялся на Папу Иоанна XXI, когда узнал о его внезапной смерти. Папа приказал пристроить новое крыло к своему дворцу в Витербо. Приказ был выполнен небрежно. 12 мая 1277 г. на Иоанна обрушился потолок, когда он спал в своей новой спальне. Он получил ужасные ранения и умер восемь дней спустя.

Когда Папа умер, Карл лежал больной в Южной Апулии. Он не мог поспешить на север, но надеялся, что выборы нового Папы будут отложены. Среди не­многочисленных деяний Папы Иоанна была отмена принятых на Лионском Соборе постановлений о содер­жании кардиналов на конклаве взаперти с ужесточени­ем условий жизни до тех пор, пока не будет избран новый Папа. На момент смерти Папы только восемь из одиннадцати кардиналов находились в достаточной близости от Витербо, чтобы принять участие в выбо­рах. Четверо из них были итальянцами и четверо — французами. Они не могли прийти к соглашению. Кар­диналы пререкались в течение шести месяцев, пока разгневанные жители Витербо не заперли их в папском дворце, дав понять к тому же, что хотели бы избрания итальянца. Французские кардиналы сдались. 25 ноября 1277 г. кардинал Джованни Гаэтано Орсини был избран Папой и взял имя Николай III.²³²

Новый Папа уже давно был старейшим кардиналом среди своих собратьев. Он получил кардинальский сан от Иннокентия IV в 1244 г. В коллегии он возглавлял умеренную гвельфскую антифранцузскую партию. Ни­колай принадлежал к одной из родовитейших римских семей и сильнее, чем Риму, он был предан только сво­ей семье. Позднее писатели жестоко критиковали его за непотизм[13] в сочетании с алчностью. Данте поместил его в Ад, в яму для симонитов[14], где Николай раскаи­вался в том, что способствовал продвижению и обога­щению «медвежат» — наследников дома Орсини, эмб­лемой которого был медведь. Историк Джованни Виллани полагал, что вся политика нового Папы строилась на затаенной им злобе против Карла Анжуйского. Яко­бы когда Папа предложил одну из своих племянниц в жены одному из сыновей или племянников сицилий­ского короля, Карл ответил, что Орсини недостойны породниться с королевским домом Капетингов. Эта история ничем не подтверждается. Но достоверно из­вестно, что, когда Николай назначал новых кардина­лов через несколько месяцев после своего вступления в должность, он отдал одну кардинальскую шапку свое­му брату Иордану, а другую — своему племяннику Латино Малабранка, а лучшие посты в своем окруже­нии — другим членам своей семьи. Возможно, родствен­ники были единственными его друзьями, которым он мог доверять. Современники считали Николая челове­ком безупречных моральных качеств и широких поли­тических взглядов.²³³

Тем не менее Николай был не тем Папой, какой мог бы угодить Карлу. Сицилийский король оправлялся от болезни, что дало ему повод не спешить с принесением присяги новому Папе за свое королевство. Папа же написал Карлу сочувственное письмо, в котором он осведомлялся о здоровье Карла. Каждый мог, сохраняя учтивость, подождать и посмотреть, как поведет себя другой.²³⁴ Карл испытывал определенную неуверенность в отношении Николая. Не позже чем в первые две недели своего правления Папа написал в доброжела­тельном, но настойчивом тоне письмо королю Рудоль­фу, в котором просил его отозвать своих чиновников из папской вотчины в Романье. Письма предыдущих Пап не дали никаких результатов. Но в этот раз Ру­дольф, который был втянут в войну с Отакаром Чеш­ским, выполнил требование Папы. Николай обратился к Карлу и потребовал, чтобы тот отказался от поста римского сенатора. Он напомнил Карлу, что его назна­чили на этот пост в 1268 г. сроком только на десять лет. Карл также должен был отказаться от поста им­перского наместника в Тоскане. Дела Карла в Пьемон­те все еще шли неважно. Он не мог себе позволить ссориться с Папой, который к тому же прочно обосно­вался в Риме среди друзей. Когда Николай подтвердил отлучение от церкви врагов Карла в Италии, тот согла­сился принести присягу Папе. Их встреча состоялась в Риме 24 мая 1278 г. После церемонии Карл пообещал отказаться от сенаторства и наместничества в течение четырех месяцев. Чтобы вознаградить его, Николай отказался принять посольство гибеллинов из Ломбар­дии, сказав, что он слишком занят.²³⁵

Упрочив таким образом свое влияние на Карла и Рудольфа, Николай постарался примирить их, чтобы установить мир в Европе. Больше всего проблем создавала французская королева-мать Маргарита. Рудольф обещал ей графство Прованс, и, хотя ее сын, король Филипп, больше не поддерживал свою мать, она на­шла общий язык с племянником, королем Эдуардом Английским. Летом 1278 г. послы Маргариты догово­рились с Рудольфом о том, что его старший сын Гартманн женится на дочери короля Эдуарда Иоанне. За­тем Гартманн должен быть признан наследником свое­го отца и, если возможно, возведен на престол Римского короля, как только Рудольф станет императором. Если же право наследования Гартманном императорского титула окажется под сомнением, то ему и Жанне дол­жно быть пожаловано Арелатское и Вьеннское коро­левство, включая Прованс, в качестве наследственного владения. И Эдуард и Рудольф были необычайно до­вольны этим соглашением. В августе Рудольф наконец разбил Отакара в Моравии при Дюрнкруте. Отакар был убит в бою. Месяц спустя все чешские аристократы подчинились Рудольфу и признали его опекуном моло­дого сына Отакара, Вацлава, который был зятем Габс­бурга. Теперь у Рудольфа появилась возможность втор­гнуться в Италию или в Прованс.²³⁶

Папа был на стороне Карла. Осенью и зимой 1278 г. он поддерживал связь с Карлом и с Рудольфом, поощ­ряя первого и увещевая второго. Рудольф все еще на­деялся на императорский престол, который был для него важнее, чем Арелатское королевство. Но он не хотел отказываться от своих прав, не получив долж­ных гарантий. Николай столкнулся с определенными трудностями в поисках условий, которые принял бы Рудольф. Карл оказался более сговорчивым, но он до­рожил Провансом и не собирался его терять. У Нико­лая было много проектов. Его заветной мечтой было передать германский престол в наследственное владе­ние Рудольфу, ограничить влияние Карла Южной Ита­лией, полностью передать Арелатское королевство младшему внуку Карла, Карлу Мартелу, когда тот женится на дочери Рудольфа Клеменции, сделать Север­ную Италию королевством и пожаловать ее династии Орсини. К сожалению, ни ломбардцы, ни тосканцы не проявляли никакого желания оказаться под управле­нием Орсини, и нельзя было ожидать от будущего императора, кто бы им ни стал, что тот добровольно откажется от контроля над исторически принадлежав­шими империи землями к югу от Альп.²³⁷

Но стороны все-таки пришли к соглашению летом 1279 г. Права империи в Италии были признаны и Рудольфу пообещали императорскую корону. Но он не должен был вмешиваться в дела Романьи, и Папа, по­хоже, собирался взять на себя функции имперского наместника в Тоскане. Рудольф признал Карла графом Прованса, но тот должен был принести ему феодаль­ную присягу. Арелатское королевство следовало восста­новить, разумеется исключая Прованс, и передать стар­шему сыну сицилийского короля, князю Салернскому, который должен был сохранить Прованс для Карла Мартела и Клеменции, к которым графство должно было перейти, когда они достигнут подходящего воз­раста.

Надо было уладить несколько вопросов. Важно было не обидеть Эдуарда Английского. К счастью для ми­ротворцев, смерть сына Рудольфа, Гартманна, сняла вопрос о его помолвке с английской принцессой, в то время как Эдуард был занят разрешением ряда про­блем в Британии. Но Эдуард был недоволен и, похоже, винил во всем французский двор. Успокоить королеву Маргариту оказалось еще труднее. И Папа, и король Рудольф написали ей весной 1280 г., чтобы заверить, что переговоры не несут ущерба ее притязаниям на Прованс. Не получив поддержки от своего сына, коро­ля Филиппа, она лишилась возможности протестовать далее. Тем не менее она собиралась помешать образо­ванию Арелатского королевства для сына Карла Ан­жуйского.²³⁸

Договор между Карлом и Рудольфом был подписан только к маю 1280 г. после серии писем, которыми обменялись договаривающиеся стороны. Карл между тем выказывал необычайное повиновение по отноше­нию к Папе. 30 августа 1278 г. он написал своим пред­ставителям в Риме, чтобы те передали римлянам кре­пости и тюрьмы, находившиеся под их контролем, и формально отказался от должности сенатора в пользу Папы. Папа тут же добился назначения для своего брата, Маттео Орсини. В то же время Карл отказался от наместничества в Тоскане. На его место Николай назначил своего племянника, кардинала Малабранка, до тех пор, пока не прибудет император, который может назвать другого наместника. Потом Николай обратился к Карлу, чтобы тот помог ему восстановить порядок в Романье. Чиновники короля Рудольфа оставили про­винцию, но усмирить гибеллинов было не так просто. У племянника Папы, Бертольдо Орсини, который был направлен туда в качестве наместника, было мало войск. Карл, обрадованный возможностью сразиться с гибел­линами прикрываясь интересами папства, послал ему на помощь одного из своих лучших военачальников, Гильома Эстандара, с тремя сотнями всадников. С его помощью Папа восстановил контроль над землями на юге от реки По, несмотря на то что у мятежников была поддержка нескольких ломбардских городов, в том числе — Милана, чей архиепископ перешел на сторону гибеллинов.²³⁹ Карлу было необходимо таким образом восстановить свой престиж, поскольку он потерял свои последние владения в Пьемонте. В Тоскане, где Папа вынудил Карла отказаться от своих полномочий, кар­динал Малабранка изменил политику и вернулся к политике, проводимой Григорием X. Флоренция назна­чила Папу своим синьором и подтвердила изгнание гибеллинов. Еще несколько городов присоединились к всеобщему миру. Король Рудольф в качестве избранно­го императора направил в Тоскану своего наместника, которому было дозволено собирать определенные по­шлины, но у которого не было никаких политических полномочий. ²⁴⁰

Причиной проявленного Карлом почтения была от­нюдь не любовь к Папе. Ни он, ни Николай не питали особого доверия друг к другу. Им обоим просто было удобно работать вместе, а политика Папы не так уж и ослабила Карла. Он сохранил за собой Прованс, и у него была возможность в перспективе получить Арелатское королевство для своих потомков. Поскольку он стал меньше занят в Северной Италии, он значительно поправил свое финансовое положение. В 1280 г. он был богаче, чем пять лет назад. Карл снова мог себе позво­лить планировать поход на Константинополь.²⁴¹

Папа все еще запрещал этот поход, но церковная уния продвигалась не слишком успешно. Папа начинал общаться с императором Михаилом в более суровом тоне. По некоторым признакам можно было предполо­жить, что дело идет к разрыву, и тогда Карл сможет вернуться к своему проекту.

Посланники, отправленные Михаилом в Италию с грамотами о подчинении Римской церкви от него и от его духовенства, прибыв на место, узнали, что Папа Иоанн XXI умер. Посланники отдали документы на хранение кардиналам и вернулись домой. Когда Папа Николай ознакомился с текстом, то счел его неполным. До него дошли вести из латинской колонии в Галате, расположенной за бухтой Золотой Рог, о том, что в церквях Константинополя не читается римская версия «Символа Веры» и церковные обряды совершенно не изменены. В октябре 1278г. Папа решил отправить посольство к императору, чтобы настоять на более стро­гом подчинении. Он очень аккуратно составил инструк­ции для своих нунциев. Им следовало сердечно при­ветствовать императора, затем жестко напомнить ему, что уния не допускает расхождений. Императору при­казывали выполнить десять пунктов: император и его сын должны переписать свои грамоты о подчинении Римской церкви, употребляя точные формулировки о «Символе Веры», как было установлено на Лионском Соборе; Михаил должен заставить Патриарха и всех прелатов своей церкви твердо придерживаться того же «Символа Веры»; Filioque следовало включить в «Сим­вол Веры» во всех церковных службах; ни один из гре­ческих церковных обрядов не мог быть сохранен, пока папский престол не сочтет, что он не идет вразрез с истинной верой; нунции должны посетить все главные учреждения в империи, чтобы убедиться, что эти ука­зания соблюдаются; все греки должны попросить у нунциев отпущение за свои заблуждения; нунции дол­жны принять исповедь, минуя греческое духовенство, у любого, кто захочет исповедаться; император должен пригласить постоянного кардинала-легата в империю; всех противников унии следовало отлучить от церкви; патриарх и все епископы должны были обратиться к Папе за подтверждением своих полномочий.²⁴²

Все эти требования настолько не совпадали с усло­виями, принятыми на Лионском Соборе, что казалось, будто Николай сознательно пытался помешать унии. Нунции, во главе с Бартоломео, епископом Гроссето, прибыли в Константинополь весной 1279 г. Михаил пришел в глубокое замешательство, когда ему изложи­ли новые условия. Но он искренне полагал, что реали­зация унии — верный политический шаг, и приложил все усилия, чтобы повиноваться желанию Папы. Теперь уже почти вся Византия была против него. Поняв, что убеждать подданных бесполезно, Михаил попробовал более суровые меры для уничтожения оппозиции. Быв­шему патриарху Иосифу прежде было позволено мир­но жить в своем монастыре в Константинополе, он был в дружеских отношениях с новым патриархом, Иоан­ном Векком, но по-прежнему отказывался принять унию. Тогда Иосиф был сослан на одинокий остров в Черном море. Его тут же стали считать мучеником, и число его сторонников возросло. Михаил уже оскор­бил византийское духовенство в 1266 г., когда сместил патриарха Арсения за то, что тот отказался отпустить ему грех ослепления маленького императора Иоанна Ватаца. Теперь партия сторонников Арсения объедини­лась с партией Иосифа. Церковные и политические деятели, выступавшие против унии, были смещены со своих постов. Многих из них заключили в тюрьму, другие бежали в изгнание, уверенные, что их с радос­тью примут при болгарском дворе сестра императора Евлогия и ее дочь, болгарская царица. В Эпире другой зять Евлогии, деспот Никифор, отказался признать унию и воспользовался ее непопулярностью, чтобы вытеснить войска Михаила из Бутринто. Южнее дука Иоанн Навпатраский, обязанный своей независимостью союзам со своими латинскими соседями, выступил как поборник православия. Он созвал синод из всего духо­венства в Греции в 1277 г., этот синод предал анафеме императора, патриарха и Папу. За этим последовал открытый мятеж против императора в Македонии, и когда Михаил отправил войска для подавления мятеж­ников, армия проявила такое очевидное сочувствие их делу, что Император поспешил отозвать солдат обрат­но в Константинополь.

Последовал ряд арестов в столице. Были арестова­ны даже члены императорской семьи, включая племян­ников императора — Андроника Палеолога, сына его брата, и сына Евлогии, Иоанна. Были приняты более жесткие меры в отношении епископов, подозреваемых в неискреннем принятии унии. Принятые императором меры только дали его противникам мучеников и оже­сточили их сопротивление. Патриарх Иоанн Векк умо­лял Михаила обуздать свою жестокость. Михаил при­шел в ярость и приказал Иоанну оставить патриарший престол. Но поскольку в Константинополе ждали пап­ских легатов, о его отставке не было объявлено пуб­лично, чтобы избежать недоразумений.

Легаты прибыли в Константинополь поздней весной 1279 г. после встречи с императором в Адрианополе, куда он приехал, чтобы восстановить порядок в своей мятежной армии. Император заверил легатов в личной преданности унии и вместе со своим сыном подписал новую грамоту о подчинении Римской церкви, в кото­рую был включен «Символ Веры», принятый на Лион­ском Соборе. Он доказал свою искренность, показав легатам тюрьмы, где они могли сами увидеть, насколь­ко строго были наказаны враги унии, пусть даже име­ющие знатное происхождение. Вскоре легаты узнали, что император рассорился с Векком, и благоразумно настояли на том, чтобы патриарху вернули расположе­ние. Но императору не удалось убедить легатов в том, что уния действительно принята его подданными. До встречи духовенства империи с легатами Михаил уст­роил тайное собрание, на котором открыто говорил со своими епископами. Он рассказал им о новых требова­ниях Папы, некоторые из которых, как, например, приглашение постоянного кардинала-легата, противоре­чили обещаниям, данным Григорием X. Император за­верил их, что им самим не надо изменять свой «Сим­вол Веры», он не станет на этом настаивать, даже если это приведет к войне со всеми итальянцами. Но, ска­зал он, некоторые уступки необходимы при сложившем­ся кризисе. Когда бушует шторм, мудрый капитан, не колеблясь, выбрасывает за борт часть груза. Следует проявить такт; на охоте не поднимают шума, чтобы не спугнуть зверя. Метафоры императора возымели успех. Когда легаты изложили свои требования перед церков­ным собранием, их выслушали учтиво и спокойно. За­тем епископы стали составлять заявление о «Символе Веры», в котором об исхождении Святого Духа говори­лось невероятно длинно и со всеми нюансами богослов­ских формулировок, которыми изобиловал греческий язык и которые было совершенно невозможно переве­сти на латынь. Заявление подписали все присутство-вавшие епископы, хотя говорили, что некоторые под­писи были подделаны императором. О других требова­ниях Папы не упоминалось. Легатов отправили обрат­но в Рим с этим документом и с личной грамотой им­ператора и его сына, а также с рядом устных обещаний касательно того, что пожелания Папы будут выполне­ны. В залог своей добросовестности император настоял на том, чтобы легатов сопровождали двое греческих епископов, Игнатий и Мелетий, возглавлявшие оппо­зицию. Император просил Папу наказать их по своему разумению.²⁴³

Папа Николай был недоволен отчетом легатов, но не стал предпринимать враждебных действий против императора. Он проявил достойное восхищения благо­разумие, отправив Игнатия и Мелетия обратно в Кон­стантинополь, сказав, что они произвели не него впе­чатление искренних и добродетельных людей, которых осудили ошибочно. Папа хотел показать, что не испы­тывает личного предубеждения или неприязни по от­ношению к грекам. Он продолжал запрещать Карлу нападать на Византийскую империю. Этот запрет, воз­можно, был следствием полученных им щедрых денеж­ных подношений от Михаила. Алчность Николая III была известна, и всюду ходили слухи о том, что во время его понтификата византийское золото, передан­ное ему представителями императора, было основной причиной запретов для Карла.²⁴⁴

Но Карлу не пришлось долго терпеть эти ограниче­ния. 22 августа 1280 г. Николай III умер от внезапного сердечного приступа в своем особняке в Сориано, не­подалеку от Витербо. Кардиналы сразу же собрались в Витербо, чтобы избрать преемника. И снова итальян­ская и французская партии в коллегии оказались в рав­ном соотношении. Итальянцы, однако, разделились, поскольку многие из них были возмущены концентра­цией власти в руках семьи Орсини. Сам Карл пред­усмотрительно остался в Апулии, но его агенты в Риме и в Витербо раздували враждебные настроения против родственников покойного Папы. Конклав тянулся шесть месяцев. В начале нового года потерявшее терпение население Витербо взбунтовалось против кардиналов. Карл использовал беспорядки как повод для того, что­бы ввести в город войска, и с согласия жителей города заключил кардиналов во дворце до тех пор, пока те не примут решение. Кардиналы испугались. 22 февраля 1281 г. они избрали француза, Симона де Бри, карди­нала церкви Св. Цецилии, который принял имя Мар­тина IV и был возведен на папский престол 23 марта в Орвьето.²⁴⁵

Новый Папа был давним другом французской коро­левской семьи. В юности он служил при дворе Людо­вика Святого. Урбан IV вручил ему кардинальскую шапку и назначил легатом во Францию, где тот актив­но участвовал в выборе кандидатуры Карла на сици­лийский престол. Последнее время он возглавлял фран­цузскую фракцию в коллегии кардиналов, и все знали, что он поддерживает теплые отношения с Карлом. Мартин был страстным патриотом. Из семерых карди­налов, назначенных им в первый же месяц после вос­шествия на папский престол, четверо были француза­ми, один англичанином и только двое итальянцами. Карл мог рассчитывать на радикальные перемены в политике папства. Преисполненный надежд, он в апре­ле отправился на север поприветствовать своего ново­го сюзерена в Орвьето.²⁴⁶

Карл не был разочарован. Папа Мартин был готов сделать все возможное, чтобы угодить своему соотече­ственнику. Он не считал, что папство должно играть роль третейского судьи для правителей христианского мира; не любил германцев — и короля Рудольфа в частности; не доверял итальянцам и не собирался по­зволять им править самостоятельно. Христиане Восто­ка не значили для него ничего, кроме разве что воз­можности возобновить французскую империалистическую экспансию. Первым итогом встречи Папы с Кар­лом было восстановление короля на посту сенатора Рима. Семья Орсини впала в немилость. На место род­ственников покойного Папы Карл назначил троих про­вансальцев: Филиппа де Лаверна, Гильома Эстандара и Жоффруа де Драгона. Карлу было также предложено прислать войска и чиновников в другие области пап­ского государства. Это было необходимо, поскольку из­менение политического курса папства побудило гибел­линов к действию — под предводительством Гвидо да Монтефельтро они организовали восстание в городе Форли. Папа направил против них войска Карла Ан­жуйского под предводительством папского наместника, провансальского канониста Гильома Дюрана, и с од­ним из самых искусных военачальников Карла, Жаном д'Эппом. Они осадили Форли и, хотя не добились осо­бого успеха, все же смогли держать восстание под кон­тролем.²⁴⁷

В Тоскане был смещен кардинал Малабранка, пле­мянник покойного Папы, и мир между гвельфами и гибеллинами, которого ему удалось добиться, рухнул. Король Рудольф поспешил назначить нового импера­торского наместника, и его приезд вдохновил гибелли­нов на мятеж. Пиза, Сан-Миниато, Сан Джиминьяно и Брешия принесли ему присягу, но попытка организо­вать восстание гибеллинов в Сиене в июле 1281 г. про­валилась.²⁴⁸ Императорского наместника не пустили ни в один гвельфский город. При содействии Папы в на­чале следующего года вновь была сформирована Тос­канская лига гвельфов. Но больше Мартин не позво­лял себе очевидного вмешательства в дела Тосканы. Севернее он мало чем мог помочь Карлу. Маленькая армия сицилийского короля, вторгшаяся в Пьемонт в мае 1281 г., была решительно разбита маркграфом Салуццо в Борго Сан-Далмаццо. После этого у Карла там остались лишь земли, расположенные в верховьях реки Стура, под перевалом Маддалены. Но Карла больше не интересовал Пьемонт. Он решил, что эта область боль­ше не представляет особой ценности для его империи. Если бы он все еще рассчитывал сохранить власть над Ломбардией, контроль над пьемонтскими перевалами был бы ему необходим. Там Карл также потерпел не­удачу. Когда два ведущих члена семьи Торриани, преж­де правивших Миланом, Гастоне, синьор Лоди, и Раймондо, патриарх Равенны, были разбиты Висконти в Ваприо 25 мая 1281 г., Ломбардия перешла на сторону к гибеллинам, подчинившись — пусть номинально — королю Рудольфу.²⁴⁹

Хоть Карл и Папа не слишком любили Рудольфа, они не хотели с ним ссориться, поскольку их планы относительно возрождения Арелатского королевства и передачи его семье Карла зависели от сотрудничества с Габсбургом. 24 мая 1281 г. Мартин издал буллу, в кото­рой были зафиксированы все договоренности, заклю­ченные его предшественником. Маленькая принцесса Клеменция Габсбург должна была прибыть в Италию, чтобы выйти замуж за внука Карла, Карла Мартела, а после свадьбы этих двоих детей должно было быть создано Арелатское королевство, и отец жениха, Карл, князь Салерно, должен был править им. В верховьях Роны было множество сеньоров, которым перспектива предстоящего господства Анжуйской династии была не по душе. Их негодование подогревала неутомимая про­тивница Карла, королева-мать Маргарита. Осенью 1281 г. она организовала ассамблею в Труа. На ассам­блее присутствовали ее зять, герцог Роберт Бургунд­ский, Отто, граф Бургундии, со своим отчимом, старым графом Савойским, Жан де Белем, архиепископ Лиона, граф Шампани и несколько менее высокопоставленных сеньоров. Они планировали вместе собрать армию и встретиться в Лионе в мае следующего года, когда анжуйцы прибудут, чтобы вступить во владение Арелатским королевством. Но им требовалась помощь со сто­роны. Королева Маргарита ничего не могла добиться от своего сына короля Филиппа, который находился под влиянием своей второй жены, Марии Брабантской, и ее кузена, Роберта д'Артуа, восхищавшимися коро­лем Карлом. Он также был раздосадован на свою мать за то, что она обожала своего английского племянни­ка, короля Эдуарда. Но и Эдуард не собирался помо­гать тете. Он сочувствовал Маргарите, но не отважился бы ввязаться в войну с Францией. Король Рудольф, в чьем одобрении как сюзерена Арелатского королевства Маргарита нуждалась для осуществления своих планов, отказался нарушать свой договор с Карлом. Рудольфа устраивало решение, которое давало его дочери коро­левство, а ему самому, как он надеялся, свободу дей­ствий в Северной Италии. К началу весны 1281 г. ста­ло ясно, что сеньоры, которые были так преисполнены энтузиазма на встрече в Труа, неспособны к действию. Зато флот Карла Анжуйского собирался в Марселе, готовый отправиться вверх по Роне и взять власть в новом королевстве.²⁵⁰

Снова заполучив Рим, Карл упрочил свои позиции в Центральной Италии. Он рассчитывал на богатое ко­ролевство в долине Роны в дополнение к своим владе­ниям в Провансе. Он был королем Иерусалимским и признанным лидером Латинского Востока. За время относительного спокойствия он поправил свое финан­совое положение. Папа был готов сделать все, что Карл пожелает. Наконец, пришло время для крупномасштаб­ного похода на Константинополь.

Под давлением Карла Папа Мартин без колебаний прекратил переговоры о церковной унии с императо­ром Михаилом. У него были для этого некоторые ос­нования. Из доклада легатов, отправленных еще Папой Николаем, стало ясно, что сами греки были решитель­но против унии, как бы искренне ни поддерживал ее их император. Затем пришли вести о горячих спорах и беспорядках в Константинополе. Условия, поставленные Папой Николаем, не были выполнены. Сам Михаил Палеолог все еще надеялся сохранить хорошие отно­шения с папством. Узнав об избрании Мартина, он отправил в Италию двух епископов — сторонников унии, митрополитов Гераклеи и Никеи, с тем чтобы они передали Мартину поздравления от Михаила и завере­ния в его преданности папскому престолу.²⁵¹

Послы, прибывшие в Орвьето в ноябре 1281 г., были приняты холодно и пренебрежительно. Они застали там не только Папу, но и Карла. Четырьмя месяцами рань­ше, 3 июля 1281 г., Карл и его зять, законный латин­ский император Филипп, встретились в Орвьето с пред­ставителями Венецианской республики и, с благослове­ния Папы, подписали договор о «Возрождении Римской империи, узурпированной Палеологом». Совместный поход был назначен на апрель 1282 г. По слухам, Карл должен был предоставить двадцать хорошо снаряжен­ных военных кораблей, сто малых галер и транспорт для десяти тысяч всадников и их лошадей и для еще большего количества пехотинцев. Венеция предостав­ляла примерно такое же количество галер и военных кораблей. К походу также должны были присоединить­ся войска франкского княжества Ахейи. Пизанцам Папа велел предоставить корабли, и те с неохотой согласи­лись прислать несколько. Только Генуя отказалась всту­пить в союз.²⁵² Когда наконец византийские епископы получили аудиенцию, Папа обрушил на них гневные упреки в адрес их императора и всего его народа и отпустил их, вручив им копию буллы, подписанной им 18 ноября. В этой булле Папа объявлял Михаила ере­тиком и распространителем ереси, запретил всем хрис­тианским правителям поддерживать с Михаилом какую бы то ни было связь; к этому он добавил, что если Михаил не подчинится и не передаст свою империю Папе до 1 мая следующего года, то будет низложен и объявлен преступником.²⁵³

Уверенные в расположении Папы, Карл и его союз­ники не скрывали свои приготовления. Михаил уже был обеспокоен, но не ожидал такой полной перемены пап­ской политики. Узнав о своем отлучении, он приказал исключить упоминание имени Папы из Божественной литургии и приостановил все меры, принятые им для того, чтобы навязать унию своим подданным. Но, не­смотря на все свои недостатки, Михаил был искренним человеком. Он считал, что обязан придерживаться по­литики унии до конца своих дней, все еще надеясь, что когда-нибудь Папа может проявить больше понимания. А пока он приготовился к надвигающейся грозе.²⁵⁴

Она уже разразилась в Албании. Там в 1280 г. Карл захватил Бутринто у деспота Эпирского и отправил войска во главе с одним из самых доверенных своих полководцев, Гуго де Сюлли, по прозвищу Рыжий, в глубь страны. В течение осени 1280 г. эта армия от­бросила византийцев в Берат. Осада Берата началась в конце сентября. Правитель Берата, Михаил Ангел, был родным братом незаконнорожденного Иоанна Навпат-раского, но в то же время он был зятем императора Михаила и был ему предан. Он попросил помощи у Константинополя. В ответ император послал такое большое войско, какое только смог, под командовани­ем своего племянника и главнокомандующего, Михаи­ла Тарханиота, но это войско добралось до Албании только к февралю. Тем временем Карл послал Сюлли подкрепление, включая осадные орудия, и приказал ему взять город штурмом. Гигантская скала, на которой расположен Берат, делала штурм затруднительным. Сюлли предпочел занять предместья и заставить гар­низон сдаться, заморив его голодом. Но он не смог преградить путь византийским вспомогательным войс­кам. Они прибыли в марте 1281 г. и встали лагерем на хорошей оборонительной позиции за рекой у подно­жия крепости. Оттуда они могли переправлять прови­зию и оружие на плоту через реку, а искусные скалола­зы доставляли все в цитадель. В конце марта неболь­шой отряд Карла Анжуйского под предводительством маршала Албании, Полизи, был застигнут врасплох и уничтожен византийцами. Несколько дней спустя, 3 ап­реля, Сюлли сам отправился на разведку к греческому лагерю. Солдаты Тарханиота сделали вид, что отступа­ют, и заманили его в засаду. Во время боя Сюлли, че­ловек крупный и тяжелый, легко узнаваемый по ог­ненно рыжим волосам, упал с лошади и был взят в плен. Часть войска Карла Анжуйского поспешила через реку на помощь своему предводителю, но когда солда­ты карабкались на берег, византийцы обрушились на них сверху, и те в панике бежали. Вскоре вся армия сицилийского короля обратилась в отчаянное бегство в сторону моря. Эта победа не только освободила Берат, но и дала императору контроль над всей внутренней частью Албании и северным Эпиром на юг до Янины. Но Карл сохранил контроль над прибрежными города­ми от Дураццо до Бутринто и Химары.²⁵⁵

Плененного рыжеволосого гиганта провели в цепях по улицам Константинополя; Михаил так обрадовался своей победе, что велел изобразить ее на фреске у себя во дворце.²⁵⁶ Помимо этой победы у Михаила было мало поводов для радости, если не считать незначи­тельные успехи на Пелопоннесе. Князь Гильом Ахей­ский умер в 1278 г. По условиям его договора с Карлом, княжество перешло к дочери Гильома Изабелле и ее мужу, сыну Карла Филиппу, и Карл начал править от их имени. Он направил в качестве своего бальи и гене­рального наместника француза Галерана д'Иври. Галеран в течение последних шести лет был сенешалем на Сицилии, где успел снискать всеобщую неприязнь. Не большего успеха он добился и на Пелопоннесе. Мест­ная франкская знать была оскорблена его высокомери­ем. Он заполнил администрацию своими друзьями. Его войска безнаказанно разграбляли греческие деревни по всему княжеству. Его единственный поход на византий­ские земли на юго-востоке потерпел серьезную неудачу в ущельях Скорты в горах Тайгет. В 1280 г. делегация ахейских аристократов отправилась в Неаполь, чтобы настоять на отзыве Галерана. Следующим генеральным наместником стал Филипп де Лагонесс, который про­явил себя как не очень удачливый военачальник в Пьемонте. Он повел себя более тактично по отноше­нию к местным аристократам, но у него возникли не­которые трудности с тем, чтобы убедить их предоста­вить войска для большого похода на Константинополь. Византийские же земли на полуострове были пока ос­тавлены в покое.²⁵⁷

Командующий флотом Карла в Эгейском море, Мар­ко II Санудо, герцог Наксоса, служил Карлу не лучше. Он использовал корабли Карла, чтобы пиратствовать, причем с гораздо большим успехом грабил не грече­ские, а латинские суда, поскольку те не ожидали, что он на них нападет. Тем не менее он был готов участво­вать в походе на Константинополь.²⁵⁸

Новые дипломатические проблемы перевесили успе­хи политики Михаила в Греции. В Болгарии его пле­мянница, царица Мария, которая была яростной про­тивницей его религиозной политики, в 1279 г. отошла от дел. В 1277 г. с ее мужем, Константином Асенем, произошел несчастный случай во время верховой езды, и он серьезно пострадал. Тогда она убила своего па­сынка, наследника Константина, чтобы обеспечить на­следование своему собственному сыну, Михаилу. Но еще до конца года увечный царь был свержен и убит во время народного восстания под предводительством кре­стьянина Ивайло. Мария, после некоторых колебаний, вышла замуж за Ивайло, возвела его на трон и вскоре подчинила своему влиянию. Император Михаил послал армию, чтобы вместо Ивайло посадить на трон внука Константина Асеня, Ивана, бежавшего в Константино­поль. Войска императора были разбиты, тогда он об­ратился за помощью к Ногаю, предводителю татар в русских степях, который был женат на внебрачной дочери Михаила. Ногай вторгся в Болгарию. Ивайло был пленен в начале 1279 г., а несколько месяцев спу­стя Мария и ее сын, Михаил Асень, сдались и были отправлены к императору. Иван Асень был возведен на престол, и ему в жены отдали дочь Михаила, Ирину. В Болгарии, однако, продолжались беспорядки, органи­зованные аристократом Георгием Тертерием Раковским. По совету Византийского императора новый царь пред­ложил свою сестру в жены Георгию, который согласил­ся на брак, но сразу же начал интриговать против сво­его шурина. В то же время Ивайло вернулся в надеж­де вернуть себе трон при поддержке татарской армии. Царь Иван бежал с женой в Константинополь, чтобы попросить помощи у своего тестя; но Михаил Палеолог, потрясенный трусостью своего зятя, отказался его принять. Тогда Иван отправился к татарскому двору в надежде, что жена Ногая, его свояченица, поможет ему. Там он обнаружил Ивайло, который понял, что один он не сможет справиться с Георгием. Ногай вел перего­воры с обоими просителями, а затем решил избавиться от обоих. Ивайло был убит, но Ивана Асеня предупре­дила свояченица. Он вернулся в Константинополь, где император сменил ревность на милость и пожаловал ему пост в имперской государственной иерархии. Тем временем Георгий Раковский, прекрасно понимавший сложившуюся дипломатическую ситуацию, отправил посольство в Италию, сообщив Карлу Анжуйскому, что он готов вступить с ним в союз, а также намекнув, что он может подчинить болгарскую церковь Риму.²⁵⁹

Все усилия Михаила привели лишь к тому, что Бол­гария присоединилась к его врагам. Сербия же никогда не была в числе дружественных ему государств. Стефа­на Уроша I в 1276 г. свергнул его старший сын, Стефан Урош II Драгутин, при поддержке короля Венгрии, его шурина, и, возможно, с молчаливого согласия импера­тора Михаила. Но Драгутин был слабовольным чело­веком. Однажды отрекшись от престола в пользу сво­его младшего брата и затем вернувшись на трон, он снова отрекся в 1281 г., получив от венгерского короля в качестве компенсации герцогство Боснию, где и про­вел остаток своих дней в тщетных гонениях на богомилов[15].

Его брат, Стефан Урош III Милутин, ставший его преемником, находился под влиянием своей матери Елены, дочери бывшего латинского императора Балдуина. Он вернулся к антивизантийской политике своего отца. В правление Драгутина Сербия придерживалась нейтралитета, но Милутин начал свое царствование с похода на Византийскую империю и осенью 1281 г. взял македонскую крепость Скопью, создав, таким образом, угрозу сообщению между эпирскими владениями импе­ратора Михаила и Константинополем. Милутин с ра­достью пообещал поддержку своему дяде, законному латинскому императору Филиппу, и королю Карлу.²⁶⁰

Деспот Эпира, которому не нравились ни Карл Ан­жуйский, ни Михаил Палеолог, старался соблюдать нейтралитет. Но его сводный брат, Иоанн Ангел Навпатраский, с легкостью позабыв о своей роли защит­ника православия, в 1279 г. предложил католиком по­мочь им устроить крестовый поход на Константинополь.

Вдобавок ко всем неприятностям императора Миха­ила на азиатской границе его государства начались военные действия. Большую часть его правления ана­толийские турки по ту сторону границы вели себя спо­койно. Михаил поддерживал союз со своим зятем, мон­гольским ильханом Абагой. Монголы всегда были го­товы оказать давление на сельджукских султанов Анатолии. Но набеги монголов привели к ослаблению влияния сельджуков, особенно на западе Малой Азии, где возник ряд мелких турецких эмиратов, и их силы пополнялись за счет турок, бежавших на запад после первых монгольских набегов. Из-за возросшей силы мамлюков, а в особенности после взятия Антиохии султаном Бейбарсом в 1268г., ильхану стало не так просто удерживать контроль над Анатолией. В 1277 г. Бейбарс сам вторгся в Анатолию и отступил только при приближении большой монгольской армии. Перед иль­ханом стояла задача силой возвратить господство в Северной Сирии у мамлюков. Его последняя серьезная попытка отбросить мамлюкских воинов потерпела крах в битве при Хомсе осенью 1281 г. Тем временем Миха­ил Палеолог захватил Константинополь, и византийцы сосредоточили свое внимание на Европе. Азиатская граница, заботливо укрепленная никейскими императо­рами, была заброшена. Крестьянские военные поселе­ния, построенные никейцами по старому византийско­му образцу, уступили место феодальным поместьям. Втянувшись в европейскую политику, Палеолог резко повысил налоги. Когда турки начали просачиваться через границу, они не встретили серьезного сопротив­ления. Зимой 1280 г. объединившиеся турецкие эмиры вторглись в долину реки Меандр и взяли в осаду город Трал (современный Айдын), который контролировал долину в нижнем течении Меандра. Михаил направил против них своего сына Андроника, но не мог дать ему большое войско, поскольку основная часть византий­ской армии двигалась на освобождение Берата, далеко в Албании. Андроник не смог спасти Трал. В течение всего 1281 г. он пытался создать надежную границу на севере Меандра, чтобы защитить Смирну. Было ясно, что часть византийской армии должна будет остаться в этом районе и таким образом ослабить силы, которые могли бы защищать столицу.²⁶²

К концу 1280 г. перед императором Михаилом от­крывались мрачные перспективы. Он был втянут в войну в Азии. Со стороны Европы ему угрожал мощ­ный союз вражеских сил во главе с непреклонным королем Сицилии. Религиозная политика Михаила, за которую он поплатился любовью своих подданных, обернулась полным крахом, и папство, на чью защиту он рассчитывал, лишь поторапливало его врагов. Если бы огромная армия, которую готовил король Карл, обрушилась на Константинополь, у империи Палеологов не было бы шансов выстоять. Но Михаил еще не исчерпал все свои ресурсы. Византийская дипломатия все еще оставалась лучшей в мире.

Хотя византийскую столицу окружали враги, чуть дальше за границей еще оставались друзья, которые могли помочь. Михаил с трепетом, но не в полном отчаянии, ожидал весны 1282 г., когда армада Карла Анжуйского должна была покинуть итальянские гавани.

Глава XII

ВЕЛИКИЙ ЗАГОВОР

В начале 1282 г. Карл, король Сицилии, Иерусалима и Албании, граф Прованса, Форкалькье, Анжу и Мэна, регент Ахейского княжества, сюзерен Туниса и сенатор Рима, был, несомненно, величайшим монархом в Евро­пе. Через несколько недель его корабли должны были поплыть вверх по Роне, чтобы его внук получил Арелатское королевство, через несколько недель еще более многочисленная армия должна была отправиться в поход на Византию, чтобы сделать его повелителем всего Средиземноморья и правителем империи, не име­ющей равных со времен Юстиниана Великого. Люди вспоминали древнее пророчество о некоем Карле, по­томке Карла Великого, отпрыске французского коро­левского дома, который станет правителем всего мира и реформирует всю христианскую Церковь. Все было готово для величайшего триумфа Карла Анжуйского.²⁶³

Но Карл был ослеплен высокомерием. Уверенный в своей силе и поддержке папства, он забыл, что у него еще остались враги в Европе, чьи силы пока не были испытаны. Он забыл, что, несмотря на его искусное правление, многие подданные ненавидели его и над­менных французских чиновников, выполнявших его волю. Он забыл об изгнанниках из Сицилийского ко­ролевства, которые поклялись его уничтожить.

Эти изгнанники нашли убежище за морем в Барсе­лоне, столице Арагонского королевства. Двадцатью годами раньше, в 1262 г., король Манфред выдал свою дочь Констанцию за инфанта Педро, старшего сына короля Арагонского Хайме I. Будто предвидя будущее, Папа Урбан и король Людовик IX Французский проти­вились этому браку. Но Манфред еще прочно сидел на своем троне, его дружба представляла ценность для Арагона. Когда Манфред был убит, Конрадин обезглав­лен, а внебрачные сыновья Манфреда попали в плен, инфанта Констанция стала наследницей Гогенштауфенов в Италии. Муж был ей предан и гордился ее про­исхождением. При его дворе Констанция получила ти­тул королевы еще за несколько лет до того, как он взошел на трон своего отца.²⁶⁴

Пока свекр был жив, Констанция немногое могла сделать для того, чтобы реально претендовать на свой титул. Король Хайме I был выдающимся государем, отважным, тщеславным и эксцентричным. Он унасле­довал трон в 1213 г. в возрасте пяти лет. В юные годы, благодаря собственной энергии и инициативе, он отво­евал у мавров Балеарские острова и богатый эмират Валенсию. Когда Хайме было почти шестьдесят, он встал во главе армии, присоединившей эмират Мурсию к его королевству. Он был связан с Францией, посколь­ку графства Руссильон и Сердань входили в состав его королевства, а в наследство от матери он получил Монпелье. Графы Прованские были младшей ветвью его семьи, и он считал, что с ним должны были посовето­ваться по поводу того, как распорядиться графством после смерти его кузена, Раймунда Беренгария IV. Хай­ме признал Карла графом только тогда, когда Людовик IX Святой предложил ему, чтобы Франция взамен отказа­лась от своих сюзеренных прав на Руссильон и Сер­дань. С возрастом Хайме предпочитал развлекаться со своими любовницами. Он так никогда и не простил Карлу того, что тот завладел Провансом, и все еще видел себя великим королем-крестоносцем. Хайме был единственным монархом, принявшим приглашение Григория X на Лионский Собор, где поразил и возмутил собравшихся церковных отцов сочетанием здравомыс­лия и чрезмерной напыщенности. Но что бы он ни говорил, Хайме был слишком рассудителен и слишком устал, чтобы теперь ввязываться в войну. Тем не менее он не препятствовал честолюбивым устремлениям сво­его сына и своей невестки.²⁶⁵

После поражения Конрадина первые высокопо­ставленные беженцы прибыли ко двору инфанты в Бар­селоне. Их предводителем был Руджеро ди Лауриа, у которого с инфантой была общая приемная мать. В числе беженцев были также чиновники, которые слу­жили деду Констанции Фридриху II, например, Риккардо Филанджиери. Вскоре за ними последовали юрист Энрико д'Изерниа и хитроумный интриган, доктор Джованни да Прочида.²⁶⁶

Джованни да Прочида родился в Салерно около 1210 г. Он изучал медицину в знаменитом университе­те своего родного города и получил там место профес­сора. Его таланты поразили Фридриха II, оказывавше­го особое покровительство университету в Салерно, и Джованни вскоре стал личным врачом императора. В награду за свою службу он получил в дар различные земли возле Неаполя, в том числе остров Прочида. Он лечил Фридриха во время его последней болезни. Пос­ле смерти императора он вернулся к общей медицин­ской практике; среди его пациентов были кардинал Джованни Орсини (будущий Папа Николай III) и ко­роль Конрад. Он поступил на службу к Манфреду, ког­да тот взял власть в королевстве в свои руки. Манфред был так потрясен талантом Джованни, что сделал его канцлером королевства. После смерти Манфреда он отошел от дел. Папа Климент написал Карлу, рекомен­дуя ему Джованни как искусного медика, и тому было позволено сохранить за собой поместья по объявлен­ной Карлом после Беневента амнистии. Но он остался верен Гогенштауфенам. В 1266г. он получил разреше-ние поехать в Витербо, чтобы устроить помолвку сво­ей дочери с неаполитанским гвельфом, Бартоломео Караччиоло, который был с визитом при папском дво­ре. Как только стало известно о высадке Конрадина в Италии, Джованни ускользнул из Витербо и присоеди­нился к армии Гогенштауфенов. После разгрома при Тальякоццо он бежал с поля боя вместе Манфердом Малетта и нашел временное убежище в Венеции. Карл конфисковал его поместья, и ходили слухи, что жена Джованни подверглась жестокому обращению и оскор­блениям, одна из его дочерей была изнасилована, а один из его сыновей был убит заносчивым француз­ским рыцарем, пришедшим выселять их из дома. 1269 и 1270 гг. Джованни провел в Германии вместе со своим другом Энрико д'Изерниа, пытаясь убедить внука Фридриха II, Фридриха Тюрингского, вторгнуться в Италию и восстановить власть Гогенштауфенов. Но Фридрих был неподходящим кандидатом на эту роль, поскольку в разговорах он проявлял больше активно­сти, чем на деле. Джованни, похоже, задержался на некоторое время в Южной Германии и в гибеллинс-ких городах Северной Италии. Его брат Адриано и оставшиеся в живых сыновья были с ним. Он добился для Адриано места при дворе маркграфа Монферратского. Незадолго до 1275 г. Джованни переехал со своими сыновьями, Франческо и Томмазо, в Барсело­ну. Он решил, что Констанция Арагонская захочет отомстить за семью своего отца. Тотчас же удостившись доверия Констанции и ее мужа, Джованни при­нялся подогревать их амбиции.²⁶⁷

Король Хайме Арагонский умер в июле 1276 г. пос­ле блистательного шестидесятитрехлетнего правления. Он оставался деятельным до самого конца и был мало озабочен тем, что Папа отлучил его от церкви за по­следнюю любовную интрижку. Новые король и коро­лева, Педро и Констанция, были вольны проводить свою политику. Вначале они действовали не торопясь.

Король Хайме оставил Балеарские острова и Руссильон своему младшему сыну, инфанту Хайме, который принял титул короля Майорки и в течение трех лет отказывался признавать брата своим сюзереном. Угро­за братоубийственной войны миновала только тогда, когда Хайме Майоркский подчинился и присягнул на верность своему брату в январе 1279 г. У Педро также возникли осложнения с маврами в Андалузии; они предприняли серьезную попытку отвоевать Мурсию. Порядок на южной границе восстановился лишь к кон­цу 1279 г. Педро был всерьез настроен сначала добить­ся такого же порядка на западной границе, в Касти­лии, а потом уже начинать какое бы то ни было новое предприятие. Удача благоволила ему. Инфант Ферди­нанд де Ла-Серда, старший сын короля Альфонса X, умер в 1275 г., оставив вдову, Бланку Французскую, сестру короля Филиппа III, и двоих маленьких сыно­вей. После его смерти Альфонс решил сделать своим наследником своего второго сына Санчо, чтобы избе­жать риска, связанного с пребыванием на престоле несовершеннолетнего правителя. Французский король Филипп III приготовился выступить в поход на Касти­лию, чтобы защитить права своих племянников, а вдов­ствующая инфанта, боясь, что Санчо задумал что-то против ее сыновей, бежала вместе с детьми в Арагон. Король Педро оказал им теплый прием, но отказался выпустить из-под своей опеки. Оставив их в своей вла­сти, он получал заложников, которых мог использовать против короля Филиппа, а также против короля Аль­фонса, вскоре раскаявшегося в своем решении, и про­тив Санчо, которому так не терпелось получить свое наследство, что он открыто восстал против отца в 1281 г. К 1280 г. Педро Арагонский мог рассчитывать, что у него не будет больше проблем в Испании, и со­средоточить все свое внимание на Италии.²⁶⁸

Легенда сделала из Джованни да Прочида великого заговорщика, который переодетым разъезжал от одно-го европейского двора к другому в поисках сторонни­ков для своих господина и госпожи. Рассказы о при­ключениях Джованни ходили еще при его жизни. Они сохранились в народных хрониках Сицилии и отраже­ны в работах Виллани, Петрарки и Боккаччо. На са­мом деле роль, которую сыграл Джованни, не была ни такой рискованной, ни такой яркой, как воображали его поклонники и враги, но это не делает ее менее важной. Он был в центре огромного политического заговора.²⁶⁹

Вскоре после своего восшествия на престол король Педро назначил Джованни да Прочида канцлером Ара­гона, в официальном документе о назначении похва­лив его за ученость и общеизвестную преданность дому Гогенштауфенов.²⁷⁰ Это назначение давало Джованни возможность руководить внешней политикой Арагона, и он воспользовался этим, с полного одобрения Педро, чтобы спланировать крах Анжуйской династии. До 1279 г. Прочида мог лишь поддерживать связи с потен­циальными врагами Карла: с французской королевой-матерью Маргаритой, с Рудольфом Габсбургом, с Аль­фонсом Кастильским и, прежде всего, с итальянскими гибеллинами. Только когда Педро упрочил свое поло­жение в Испании, можно было переходить к более ак­тивным действиям. Джованни был реалистом — он понимал, что таким союзникам, как король Рудольф и король Альфонс Кастильский, нельзя доверять, посколь­ку у них были слишком разные интересы. Он мог пол­ностью положиться только на две иностранные держа­вы. Император Михаил в Константинополе, перед ли­цом постоянной угрозы вторжения Карла Анжуйского, зашел так далеко, что покорился Риму в попытке отве­сти эту угрозу, но и это не принесло никаких результа­тов. Михаил был бы рад союзнику, задавшемуся целью уничтожить Карла. Он не мог предоставить ни флот, ни войска для вторжения на земли сицилийского коро­ля, поскольку ему самому нужны были его солдаты и корабли для защиты своих владений. Но византийская казна все еще была полна, и Михаил мог позволить себе быть щедрым ради такого дела. С Константинопо­лем была связана союзом республика Генуя. Генуэзцы пользовались особыми торговыми привилегиями в Византийской империи. Они уже давно были в плохих отношениях с Карлом Анжуйским. Если бы Карл в со­юзе с венецианцами вторгся в Византию, это было бы концом торгового господства генуэзцев в Черном море. Генуэзцы были богаты, и у них был огромный флот.

Заговорщики начали серьезную работу в 1279 г. Согласно сицилийской легенде, именно в том году Джованни да Прочида тайно приехал в Константино­поль. Двое сицилийских беженцев, живших в Констан­тинополе, сообщили императору о его прибытии. Ми­хаил дал Джованни личную аудиенцию и был восхищен им. Джованни остался на три месяца при император­ском дворе, а при отъезде ему были вручены письма от Палеолога королю Арагона и сицилийскому народу, а также крупная сумма денег. Джованни да Прочида отправился на Сицилию, переодетый францисканским монахом. Там он встретился с некоторыми ведущими сицилийскими аристократами во главе с Пальмьери Абате, Аламо да Лентино и Гвалтьери ди Калатаджирона. Они разделяли его недовольство правлением Кар­ла Анжуйского и признались, что уже потеряли надеж­ду на то, что оно когда-нибудь закончится. Джованни подбодрил их, передал адресованное им письмо Миха­ила и предложил им написать королю Арагона, мужу их законной королевы, с просьбой прийти к ним на помощь. Получив этот документ, Джованни двинулся дальше, все еще переодетый францисканцем, к Папе Николаю III в Витербо. Их разговор состоялся в замке Сориано, расположенном неподалеку от города. Джо­ванни когда-то вылечил еще молодого Николая от се­рьезной болезни и мог разговаривать с ним как со ста­рым доверенным другом. Его доводы апеллировали в первую очередь к жадности Папы, поскольку были подкреплены византийским золотом. Джованни напо­мнил Николаю про обиды, нанесенные Карлом Папе, в особенности что сицилийский король не посчитал воз­можным сочетать браком племянницу Папы и принца французской королевской династии. Папа позволил своему старому доктору убедить себя и по просьбе Джованни написал письмо королю Педро, уполномо­чивающее его освободить Сицилию от власти Карла Анжуйского. Затем Джованни вернулся в Барселону, чтобы доложить королю Педро о своих действиях. Сперва Педро сомневался, но, увидев письма от визан­тийского императора, сицилийских аристократов и Папы, горячо поздравил Джованни и велел ему про­должать начатое дело.²⁷¹

Весной 1280 г. Джованни снова отправился в путь. Сперва он приехал к Папе в Витербо и там получил от Николая четкие полномочия убедить сицилийцев вве­рить свою судьбу королю Педро. Из Витербо Джован­ни добрался до побережья, где нашел пизанское судно, на котором приплыл на Сицилию, в Трапани. Его дру­зья из числа сицилийской знати встретили его там. Джованни рассказал им о том, что успел сделать, и договорился с ними о новой встрече после его возвра­щения из Константинополя. Венецианское судно довез­ло его, все еще переодетого, в Негропонте, где он пере­сел на греческое судно, направлявшееся в столицу. Император Михаил снова дал ему тайную аудиенцию и был очень обрадован новостями. Император предложил тридцать тысяч унций золота, чтобы ускорить органи­зацию заговора. Через несколько дней Джованни поки­нул Константинополь на генуэзской галере в сопровож­дении византийского посла, Латино Алларди, ломбард­ца на императорской службе. Они плыли в Трапани, но по пути встретили пизанское судно, и его команда со­общила Джованни, что Папа Николай только что умер. Джованни удалось сохранить эту новость в секрете. Его сицилийские друзья ждали его в Трапани. Он убедил их отправиться с ним и Алларди на Мальту, где, веро­ятно, у людей Карла было меньше шансов застать их врасплох. Их совещание началось хорошо, пока сици­лийцы не узнали о смерти Папы. Аламо да Лентино предложил вообще отменить все предприятие. Джован­ни на это ответил резко, что уже поздно. Новый Папа мог отнестись так же благосклонно к их делу, как Николай; а если он окажется одним из людей Карла, что ж — сицилийцам случалось противостоять и более сильным противникам, чем Карл. Собравшихся убеди­ли его слова и блеск византийского золота, и они со­гласились сотрудничать, если король Педро по-прежне­му поддерживает заговор. Джованни и посол продол­жили свой путь в Барселону. Педро принял посла с почестями, с благодарностью получил от него золото и одобрил действия Джованни. Было решено, что поход на Сицилию следует начать, как только будут законче­ны приготовления, возможно, весной 1282 г.²⁷²

Сложно сказать, какова доля правды в этой леген­дарной истории. В период с 1279 по 1280 гг., когда Джованни предположительно совершал свои путеше­ствия, связанные с заговором, его подпись, в качестве канцлера, регулярно появляется на документах, подпи­санных в Арагоне. Представляется невероятным, чтобы он дал себе труд организовать подделку собственной подписи с целью сохранить свое отсутствие в тайне. Джованни был старым человеком — вот-вот ему долж­но было исполниться семьдесят лет. Маловероятно, что­бы он, переодевшись, бродил по Европе. Роль, отве­денная в этой истории Папе Николаю, не очень убеди­тельна. Очевидно, что он не очень любил Карла и был жаден и оценил бы золото, принесенное ему в дар от императора Михаила. Но он стремился к установлению мира, независимости папских владений и обогащению семьи Орсини. Ни в одном из сохранившихся папских документов того времени нет ни намека на то, что он намеревался сместить Карла с сицилийского престола и посадить на его место Педро Арагонского. Не в его характере было развязывать широкомасштабную вой­ну, которая, несомненно, повлекла бы за собой серьез­ные расходы. Его позиция по отношению к Византии была жестче, чем у его предшественников. Византий­ское золото могло бы убедить Николая не прекращать переговоры с Михаилом Палеологом и не давать Карлу разрешения нападать на империю. Возможно также, что он оказал теплый прием эмиссару своего старого док­тора, Джованни да Прочиды, а арагонцы раздули зна­чение этого приема, чтобы оправдать свою политику. Благодаря подобным инцидентам возник слух о при­частности Папы к заговору, и Данте мог упрекнуть его за «деньги грешные... с которыми на Карла шел так смело».²⁷³

Легенда ошибается в отношении действий Джован­ни и соучастия Папы. Но многие ее детали выглядят убедительно. Джованни мог оставаться дома, а кто-то разъезжал от его имени. Маршруты и корабли, на ко­торых эти путешествия совершались, описаны слишком подробно, чтобы быть абсолютно вымышленными. Сицилийский текст того времени связывает имя Джо­ванни с теми тремя сицилийскими аристократами, ко­торых легенда называет его сообщниками. К 1280 г. были несомненно установлены дипломатические связи между византийским и арагонским дворами, а в свое время, как показали последующие события, император Михаил начал переговоры с заговорщиками на Сици­лии. Возможно, один из сыновей Джованни предпри­нял эти путешествия, которые впоследствии были при­писаны его знаменитому отцу. Мы знаем, что брат Джованни, Адриано, состоявший на службе у маркгра­фа Монферратского, осуществлял связь между Араго­ном и гибеллинами Северной Италии. Его сын Франческо также смог отправиться в эти дальние путеше­ствия. Едва ли можно усомниться в том, что они действительно имели место, хотя теперь уже не устано­вить, кто был доверенным посланцем Джованни да Прочида.²⁷⁴

К концу 1280 г. король Педро уже так далеко зашел в подготовке к нападению на Сицилию, что едва ли беспокоился о том, чтобы скрыть свои намерения. В письме, которое он написал в октябре миланскому правительству, выражая сожаление по поводу пораже­ний, которые потерпел его союзник маркграф Монферратский, говорилось, что уже близок «тот день» — «dies illa», — когда они все возрадуются. В декабре Педро вместе со своим братом, королем Майорки, отправился в Тулузу, чтобы обсудить с королем Филиппом Фран­цузским кастильский вопрос и судьбу инфантов Ла-Серды. Филиппа сопровождал его кузен, Карл, князь Салерно, старший сын короля Карла. Педро в общении с князем выказывал такое холодное презрение, что фран­цузы были глубоко потрясены, и Хайме Майоркский почувствовал себя обязанным проявить особую сердеч­ность по отношению к юноше, чтобы избежать открытой ссоры.

Избрание француза, Мартина IV, на папский престол в 1281 г. не смутило Педро. На протяжении всего того года, когда Карл Анжуйский готовил в Италии свою армаду для атаки на Константинополь, арагонцы в Барселоне готовили практически такой же мощный флот. Поход Карла был официально объявлен кресто­вым против язычников, и на этом основании Папа позволил ему собирать церковную десятину на Сарди­нии, острове, который был предметом спора между Карлом и пизанцами, а Педро объявил своим владени­ем. Но сам Карл не скрывал, что его основной целью была столица Византии. Заключив в июне с разреше­ния Папы союз с законным латинским императором Филиппом и с венецианцами, открыто заявил о своих требованиях.²⁷⁶ Педро вел себя немного осторожнее. Он тоже объявил свою экспедицию крестовым походом и мог предоставить тому хорошее доказательство. Двумя годами ранее, в 1279 г., он воспользовался спором о наследовании тунисского престола, возникшим после смерти эмира Аль-Мустансира, давнего врага Людови­ка Святого, чтобы посадить на трон своего кандидата, Ибрагима Абу Исхака. Войска под предводительством Коррадо Ланца возвели на престол эмира Ибрагима, который, в свою очередь, пообещал Педро выплачи­вать крупную ежегодную дань и предоставить ему пра­во открыть консульские представительства в Тунисе и Бужи. В то же время Педро взял под свою опеку пра­вителя Константины, Ибн Хасана. В 1281 г. Ибн Хасан поссорился с Тунисским эмиром, и тот приготовился пойти на него походом. Ибн Хасан обратился за помо­щью к королю Педро, намекнув, что примет христиан­ство, если ему окажут поддержку. Таким образом, это был долг Педро — спасти потенциального неофита и его территорию от тунисских язычников. У него был готов не вызывающий возражений ответ, когда король Филипп Французский, беспокоясь за своего дядю Кар­ла, отправил послов расспросить Педро об армии и флоте, которые тот собирал.²⁷⁷

Со своими союзниками Педро был более откровен­ным. В конце 1281 г. знаменитый генуэзский капитан Бенито Заккария прибыл к его двору. Брат Бенито, Мартин, был другом византийского императора Миха­ила, которому когда-то одолжил деньги, за что был вознагражден, получив во владение Фокию с ее бога­тыми месторождениями квасцов. Бенито навещал бра­та и оттуда поехал в Константинополь, где Михаил назначил его своим послом в Генуе и Арагоне. Он при­вез королю Педро заверения в том, что и император, и генуэзцы стремятся ему помочь. Эти заверения были подкреплены денежными подношениями.²⁷⁸

Приблизительно в то же время Джованни да Прочида написал Альфонсу Кастильскому и его сыновьям, зная об их неприязни к анжуйцам, чтобы сообщить им, что к союзу его господина и маркграфа Монферратского, зятя Альфонса, присоединился предводитель фло­рентийских гибеллинов, Гвидо Новелло. Его письма были доставлены к кастильскому двору Адриано да Прочида, прибывшим из Северной Италии с посланниками гибеллинов. Джованни открыто заявил о плане возвращения Сицилийского королевства его наследно­му и законному владельцу и предлагал кастильцам присоединиться к союзу. Разногласия между королем Альфонсом и его сыном Санчо не позволили им при­нять предложение.²⁷⁹

Эта дипломатическая деятельность укрепила власть короля Педро. Но главной целью заговора было раз­дуть беспорядки во владениях короля Карла. Здесь проявился дипломатический гений Джованни да Прочиды. Он сам родился в континентальной части Ита­лии и знал, что жители континента не испытывали недовольства правлением Карла. Карл был искусным и честным правителем. Большую часть своего времени он проводил в Неаполе, его окрестностях или в Апулии. Здесь он мог наблюдать за управлением и следить, чтобы его чиновников не злоупотребляли своей влас­тью. Неаполитанцы и апулийцы могли возмущаться высокими налогами и безжалостной эффективностью, с которой эти налоги собирались, могли возмущаться той незначительной ролью, которую им было позволе­но играть в управлении страной, но Карл благоустраи­вал их гавани и дороги, поддерживал их рынок. К тому же послушные Карлу итальянцы могли получить удоб­ные должности в других его владениях — в Провансе, Албании или Палестине. Сицилия же находилась в совсем ином положении. Карл не доверял сицилийцам, в особенности после всеобщего восстания во время вторжения Конрадина. Он практически ничего не де­лал, чтобы поддержать их экономику, никогда не при­езжал на остров, кроме того случая, когда был на пути в Тунисский крестовый поход, и никогда лично не контролировал управление островом. Управление осуществ­лялось французскими юстициариями и находившимися у них в подчинении итальянцами с континента. Вне всякого сомнения, эти управленцы были высокомерны, суровы, алчны и почти наверняка продажны. Налоги высоки, и только друзья чиновников были ограждены от вымогательства с их стороны. Сицилийцы даже при Фридрихе II и Манфреде возмущались правительством, заседавшим в Неаполе. К неприязни по отношению к пришельцам с континента прибавлялась еще и нена­висть к французам, которые не утруждали себя выу­чить язык сицилийцев и уважать их традиции. Сици­лийцы видели, что ими правят, чтобы помочь инозем­ному тирану в его завоеваниях, от которых они не получат никакой выгоды. На острове было много гре­ческого населения: сицилийские греки все еще помни­ли о своем родстве с византийскими. Их совсем не привлекала перспектива служить во флоте Карла и за­воевывать Константинополь.²⁸⁰

Карл ошибся, решив, что сицилийцы и Джованни да Прочида не станут искать поддержки. Из всех народов Европы сицилийцы — самые опытные заговорщики. В наши дни их верность мафии может сравниться раз­ве что с их верностью чести семьи. Они послужили для Джованни и его соратников благодатной почвой. Не­довольство сицилийцев правлением Карла Анжуйского было очень сильно, можно было не сомневаться, что они обрадуются освободителю. Но хороший заговор­щик работает тихо. Не считая легендарных рассказов о путешествиях Джованни, не существует никаких запи­сей о том, каким образом был организован заговор на Сицилии. Все делалось тайно. Несомненно, агенты Арагона работали на острове. Несомненно, было тайно доставлено оружие. И также несомненно, что заговор­щики поддерживали тесную связь с Константинополем, откуда они получали деньги и обещания еще больших сумм, если все пойдет по плану.

Весной 1282 г. все Средиземноморье знало, что кри­зис близок. Король Карл собирал огромный флот. В середине марта неаполитанская и провансальская эс­кадры встали на якорь в гавани Мессины, готовые от­чалить, как только будет отдан приказ. Другие эскадры ждали в портах, когда к ним присоединятся венециан­ские корабли. Сам король Карл был в Неаполе, отда­вая последние распоряжения, связанные с походом. По-видимому, он планировал поспешить в Апулию и сесть там на корабль, когда придет время.²⁸¹ Медлить было нельзя. Уже трижды планы Карла касательно похода нарушались: когда французский король Людовик обя­зал его присоединиться к своему крестовому походу; когда шторм уничтожил его флот на обратном пути из этого крестового похода; и когда Папа запретил поход во время затянувшихся переговоров о церковной унии. Теперь ничто не могло остановить Карла. Венецианцы и греческие католики были готовы присоединиться к нему. Славянские монархи на Балканах и греческие правители Эпира и Фессалии были рады возможности принять участие в уничтожении Византийской империи. Император Михаил был близок к отчаянию. Если ве­ликая армада Карла Анжуйского достигла бы берегов Византии, только чудо могло спасти его, и только чудо могло не дать армаде отплыть из Италии. Но у Миха­ила были друзья.

Карл был слишком самоуверен и не придавал значе­ния этим друзьям своего врага. Итальянские агенты предупреждали Карла, что Джованни да Прочида убе­дил всех гибеллинов поддержать Арагон. Племянник Карла, французский король, говорил ему об огромном арагонском флоте, собравшемся в устье реки Эбро. Этот флот официально направлялся на борьбу с язычниками в Африку, но король Филипп знал, что у него другие цели. Карл пренебрег слухами — он был слишком си­лен, никто бы не осмелился напасть на него. Карл так и не понял, где поджидала главная для него опасность.²⁸²

Судьба будущего решалась на Сицилии. Недоволь­ные сицилийцы, взбудораженные агентами Арагона и субсидированные из Константинополя, тайно готовили восстание. Их подбадривал император Михаил. Педро Арагонский запросто мог подождать, пока Карл не будет полностью втянут в войну на востоке, прежде чем на­чать вторжение в земли сицилийского короля. Михаил не мог позволить себе ждать так долго. Флот Карла Анжуйского должен был отчалить в первую неделю апреля. До этого времени было необходимо что-то предпринять.

Глава XIII

ВЕЧЕРНЯ

В 1282 г. Пасха наступила рано, 29 марта. На Стра­стной неделе остров Сицилия внешне выглядел спокой­ным. Огромная армада Карла Анжуйского стояла на якоре в гавани Мессины. Королевские агенты объезжа­ли остров и, невзирая на угрюмое недовольство крес­тьян, забирали все запасы зерна, какие могли найти, сгоняли крупный рогатый скот и свиней, чтобы обес­печить армию продовольствием, и лошадей для рыца­рей. Королевский наместник, Герберт Орлеанский, гу­бернатор острова, был в своей резиденции в Мессине, в замке, построенном столетие назад Ричардом Льви­ное Сердце. В Палермо юстициарий Жан де Сен-Реми пировал во дворце нормандских королей. Никто из французских чиновников и никто из военных гарнизо­нов, размещенных в сорока двух замках, откуда конт­ролировалась сельская местность, не заметил со сто­роны подчиненного народа проявлений особой враждебности. Но в среде сицилийцев, праздновавших Воскресение Христа с их традиционными песнями и плясками на улицах, атмосфера была напряженной и взрывоопасной.²⁸³

Церковь Святого Духа расположена примерно в миле на юго-восток от старой городской стены Палермо, на краю небольшой теснины реки Оретто. Это постройка, выдержанная в строгом стиле снаружи и внутри, ее первый камень был заложен в 1177г. в зловещий день солнечного затмения Вальтером Офамилом, архиепис­копом Палермо, англичанином по происхождению. В этой церкви традиционно устраивали празднество на Пасху, и в тот пасхальный понедельник народ, как обычно, стекался из города и окрестных деревень на вечерню службу.²⁸⁴

На площади разговаривали и пели в ожидании на­чала богослужения. Внезапно появилась группа фран­цузских чиновников, которые захотели принять учас­тие в празднике. Их встретили холодными враждебны­ми взглядами, но они все равно настойчиво пытались присоединиться к толпе. Французы были пьяны, а по­тому беспечны; вскоре они позволили себе фамильяр­ное обращение с молодой женщиной, и это взбесило сицилийцев. Среди чиновников был королевский сер­жант по имени Друэ, он выволок из толпы молодую замужнюю женщину и донимал ее своими ухаживани­ями. Этого ее муж не мог стерпеть — он выхватил нож, набросился на Друэ и заколол его. Французы ринулись отомстить за своего товарища и неожиданно оказались окруженными толпой разъяренных сицилийцев, воору­женных кинжалами и мечами. Ни один француз не уцелел. В этот момент колокол церкви Святого Духа и колокола всех остальных церквей зазвонили к вечерне.²⁸⁵

Со звуком колоколов глашатаи побежали по городу, призывая жителей Палермо подняться против угнета­телей. Улицы тут же наполнились обозленными воору­женными людьми, выкрикивающими «Смерть францу­зам» на своем сицилийском диалекте.²⁸⁶ Они убивали каждого француза, попадавшегося им на пути. Сици­лийцы врывались на постоялые дворы, посещаемые французами, и жилища французов, не щадя ни муж­чин, ни женщин, ни детей. Сицилийские женщины, бывшие замужем за французами, погибли вместе со своими мужьями. Мятежники врывались в доминикан­ские и францисканские монастыри, они выволакивали всех иностранных монахов и велели каждому произносить слово «Сiciri», непроизносимое для француза. Любого, кто не прошел проверку, убивали. Юстициарий Жан де Сен-Реми заперся в древнем королевском дворце, но большая часть его гарнизона была в отпус­ке в городе. Те немногие, кто остались, не могли отсто­ять дворец. Юстициарий был ранен в лицо во время схватки на входе, но после успел выпрыгнуть в окно и бежать через конюшню вместе с двумя слугами. Бегле­цы нашли лошадей и на полной скорости поскакали в замок Викари, расположенный на дороге, ведущей внутрь острова. К ним присоединились другие францу­зы, избежавшие резни.²⁸⁷

К следующему утру около двух тысяч французских мужчин и женщин были мертвы, а повстанцы полнос­тью контролировали Палермо. Ярость улеглась, и они задумались о будущем. Представители от каждого рай­она и от каждого цеха собрались вместе и провозгла­сили свой город коммуной, избрав своим капитаном знаменитого рыцаря Руджеро Мастранджело, ему на­значили трех заместителей: Энрико Баверио, Николо д'Ортолева и Никколо д'Эбдемониа, а также пять со­ветников им в помощь. Флаг Карла Анжуйского был сорван и повсюду заменен имперским орлом, которо­го Фридрих II сделал эмблемой города своего детства. К Папе были отправлены послы с письмом, в кото­ром они просили его взять коммуну под свое покро­вительство.²⁸⁸

Весть о восстании уже разносилась по всему остро­ву. Гонцы поспешили в кровавую ночь с понедельника на вторник из Палермо, чтобы велеть всем городам и селам немедленно нанести удар, прежде чем угнетатель сможет ударить в ответ. Во вторник мужчины Палермо сами двинулись на штурм замка Викари, где прятались юстициарий и его друзья. Гарнизон замка был слиш­ком малочислен, чтобы оказывать долгое сопротивле­ние, и юстициарий предложил сдаться с условием, что ему будет позволено отправиться к побережью и уп-лыть на корабле в родной Прованс. Когда начинались переговоры, один из осаждающих замок выпустил стре­лу и убил юстициария. Это послужило сигналом к на­чалу резни, в которой были убиты все, кто был внутри замка.²⁸⁹

В течение недели пришли вести о дальнейших мяте­жах против французов. Первым примеру Палермо по­следовал город Корлеоне, расположенный в двадцати милях к югу. После убийства французов корлеонцы тоже провозгласили свой город коммуной. 3 апреля капитан Корлеоне, Бонифацио, отправил в Палермо троих посланников с тем, чтобы предложить действо­вать сообща. Две коммуны решили направить войска в трех направлениях — на запад, к Трапани; на юг, к Кальтаниссетте; и на восток, к Мессине, — чтобы под­нять весь остров и объединить усилия. По мере при­ближения повстанцев к каждому из пунктов назначе­ния французы либо бежали, либо были убиты. Их по­щадили только в двух городах. Вице-юстициарий западной Сицилии, Гильом Порселе, живший в Калата-фими, снискал любовь сицилийцев благодаря своей доброжелательности и справедливости. Он и его семья были с почестями препровождены в Палермо, откуда им разрешили отплыть в Прованс. Город Сперлинга, расположенный в центре острова, гордился независи­мостью своих взглядов. Французскому гарнизону в этом городе не причинили никакого вреда и позволили бла­гополучно отступить в Мессину.²⁹⁰

В Мессине восстания не было. У наместника, Гер­берта Орлеанского, был сильный гарнизон. Огромный флот Карла Анжуйского стоял в гавани. Мессина была единственным городом на острове, к которому фран­цузское правительство выказывало какое-то располо­жение, и самая влиятельная семья в городе, Ризо, под­держивала правящий режим. 13 апреля, две недели спустя после Вечерни, когда западная и центральная часть острова были в руках мятежников, коммуна Палермо прислала письмо к жителям Мессины, призывая их присоединиться к восстанию. Но мессинцы были осторожны. Учитывая, что власть в городе по-прежне­му принадлежала Герберту, опиравшемуся на гарнизон в мессинской цитадели, а у причала стояли корабли короля, они предпочитали не компрометировать себя. Вместо этого 15 апреля мессинская армия под коман­дованием местного рыцаря, Гульельмо Чириоло, дви­нулась на юг в соседний город Таормину, чтобы защи­тить его от разъяренных мятежников. В это же время Герберт послал мессинского аристократа, Риккардо Ризо, во главе семи местных галер блокировать гавань Палермо и, по возможности, атаковать палермские ук­репления. Палермцы поспешили вывесить на стенах рядом со своим знаменем знамя Мессины с крестом, чтобы показать, что считают мессинцев своими брать­ями, и моряки Риккардо отказались сражаться против них. Галеры остались поблизости от гавани, вяло и неэффективно блокируя ее.²⁹¹

Общественное мнение Мессины склонялось в пользу восстания. В Мессине было много палермцев, переехав­ших туда, когда Мессина стала административным цен­тром острова. Их симпатии были на стороне родного города. Герберт начал терять уверенность в своих си­лах. Он решил подстраховаться в Таормине и отправил туда французское войско на замену мессинскому гар­низону. Гульельмо Чириоло и его люди были оскорб­лены недоверием. Они напали на французов и всех их взяли в плен. Два или три дня спустя, 28 апреля, в Мессине разразилось восстание. Большинство францу­зов к тому времени уже укрылись в цитадели, и жертв резни было меньше, чем в Палермо. Герберт заперся в цитадели, но флот остался в руках мятежников, кото­рые его сожгли. Мессинцы объявили свой город ком­муной под покровительством Святой Церкви. Они из­брали своим капитаном Бартоломео Манискалчо, сыг­равшего ведущую роль в организации восстания.

В тот же день трое выдающихся мессинцев верну­лись из Неаполя, где находились при дворе короля Карла. Это были Балдуин Мюссоне, бывший судья, и Бальдо и Маттео Ризо. Мюссоне тут же примкнул к коммуне, и Манискалчо на следующее утро отказался от поста капитана в его пользу. Один из младших Ризо, доктор Парменьо, пытался убедить своих дядьев Баль­до и Маттео присоединиться к восстанию, но и они, и вся семья сохранили верность Карлу. Вместе с Гербер­том они нашли убежище в цитадели, но вскоре поняли, что Герберт готов сдаться. После предупредительной атаки мессинцев на замок он вступил в переговоры с Мюссоне и добился гарантии безопасности для себя и своих людей. В их распоряжение были предоставлены две галеры на том условии, что они поплывут прямо в Эг-Морт, во Францию, и пообещают никогда не воз­вращаться на Сицилию. Герберт дал слово, но, едва удалившись от гавани, он направил галеры в Катону, расположенную прямо за проливом. Там он разыскал Пьетро Руффо, графа Катандзаро, который был бога­тейшим аристократом Калабрии, верным Карлу. Они собрали войска и приготовились напасть на Мессину.

Кастеляну мессинской цитадели, Тибо де Месси, и семидесяти французским сержантам с женами и детьми были предложены те же условия. Всем им предостави­ли другой корабль и приказали плыть в Эг-Морт. За­конопослушные члены семьи Ризо стали пленниками коммуны в цитадели, где к ним присоединились Микелетто Гатта и его французы, которых привезли под конвоем из Таормины. Уже были отправлены гонцы в Палермо, чтобы рассказать о событиях в Мессине и о создании братской коммуны, а мессинским кораблям, ожидавшим в нерешительности у входа в палермскую гавань, было приказано вернуться домой. Их предво­дитель, Риккардо Ризо, сумел ускользнуть в Калабрию. Его заместитель, Никколо Панча, на пути к гавани встретил корабль с Тибо Месси и его командой. Панча уже слышал о том, что Герберт Орлеанский нарушил свое обещание вернуться во Францию, и заподозрил, что Месси собирается последовать его примеру. Корабль был задержан и всех, кто был на борту сбросили в море.²⁹²

Когда порядок в Мессине был восстановлен, комму­на избрала четверых канцлеров в помощь капитану. Все они были местными судьями: Рейнальдо да Лимоджа, Никколо Сапорито, Пьетро Ансалано и Бартоломео да Неокастро, впоследствии написавший историю этих великих событий.²⁹³ Затем было твердо решено сооб­щить в Константинополь императору Михаилу, что его главный враг потерпел неудачу. Несомненно, он мог из благодарности прислать островитянам еще золота. Было трудно найти посланника для этого опасного путеше­ствия, но генуэзский купец Алафранко Кассано сам предложил свои услуги, поскольку его подданство дол­жно было защитить его, если его задержит один из кораблей Карла. Алафранко достиг Константинополя через несколько недель и тут же получил аудиенцию у императора. Михаил, услышав новость, возблагодарил Бога и поспешил добавить в свои мемуары, которые писал для сына, многозначительные слова: «Если бы я осмелился заявить, что был орудием Господа в деле освобождения сицилийцев, то не погрешил бы против истины». Его агенты и его золото и в самом деле сыг­рали свою роль в подготовке восстания, а оно не толь­ко освободило Сицилию, оно также спасло Византий­скую империю. Великий поход Карла на Константино­поль пришлось отложить, теперь уже навсегда.²⁹⁴

Карл был в Неаполе, когда в начале апреля послан­ник архиепископа Монреальского сообщил ему о резне в Палермо. Карл пришел в ярость, поскольку это озна­чало, что придется отложить поход на Константино­поль на некоторое время, но поначалу он не воспри­нял восстание всерьез. Карл решил, что это локальные волнения, с которыми его наместник, Герберт Орлеан­ский, вполне может справиться. Карл лишь приказал вице-адмиралу Маттео Салернскому взять четыре гале­ры и атаковать Палермо. Этот приказ был отдан 8 ап­реля, но, добравшись до Палермо, Маттео обнаружил на подходе к гавани мессинскую эскадру и не решился напасть на нее. Когда Мессина присоединилась к вос­станию, мессинские корабли атаковали Маттео и зах­ватили две его галеры. С оставшимися кораблями он отступил в Неаполь.²⁹⁵

Мятеж в Мессине и разгром его флота привели Кар­ла к осознанию серьезности восстания. «Господь Все­могущий! — воскликнул он. — Если Тебе угодно низ­вергнуть меня, позволь мне хотя бы спускаться вниз мелкими шагами». И Карл стал принимать меры для того, чтобы шаги оказались мелкими. Поход на Констан­тинополь был отменен. Вместо этого корабли и солда­ты, собравшиеся в портах Италии, были стянуты к Мессинскому проливу, и сам Карл выступил во главе армии, которая должна была подавить мятеж на острове.²⁹⁶

Папа полностью поддерживал Карла. Когда в апре­ле в Орвьето прибыл посланник из Палермо, чтобы просить Святейший Престол взять под свое покрови­тельство новую коммуну, Папа Мартин отказался дать ему аудиенцию. На острове все же надеялись, что Мар­тин еще смягчится. В начале мая Мессина вместе с Палермо и другими городами отправили троих послов к папскому двору. Они торжественно вошли в его при­емную и предстали перед всей консисторией, трижды пропев слова: «Агнец Божий, искупивший все грехи мира, смилуйся над нами». Но Папа ответил с горе­чью, трижды повторив слова Евангелия: «Радуйся, Царь Иудейский! — и били Его». Другого ответа посольство от Папы не получило.²⁹⁷ Вместо этого 7 мая, на Возне­сение, Папа издал буллу об отлучении мятежных сици­лийцев и всех, кто поддержит их. Второй буллой он отлучил Михаила Палеолога, «называющего себя гре­ческим императором», а третьей — Гвидо да Монте-фельтро и гибеллинов Северной Италии.²⁹⁸

У Карла был еще один друг — его племянник, фран­цузский король Филипп. В апреле Карл написал ко французскому двору, сообщая Филиппу, что, возможно, понадобятся активные действия, чтобы предотвратить серьезные последствия мятежа. Когда Мессина восста­ла, Карл снова написал, прося помощи против бунта­рей. В ответ двое его племянников — Филипп и его брат Пьер, граф Алансонский — и Роберт д'Артуа ре­шили во главе отряда французских дворян отправиться в Италию. Сын Карла, Карл Салернский, находивший­ся в то время в Провансе, был направлен в Париж с тем, чтобы организовать дальнейшее сотрудничество с французским двором.²⁹⁹ Король Филипп считал, что главная опасность исходит от Арагона. Он уже предуп­реждал Карла, чтобы тот остерегался короля Арагон­ского, но Карл не послушал его. Филипп был убежден, что огромный арагонский флот, собравшийся в гавани в устье реки Эбро, готовится к атаке на Сицилию, не­смотря на все заверения короля Педро в том, что он собирается в крестовый поход в Африку. Еще не зная, что Мессина потеряна для Карла, Филипп отправил посольство к королю Педро, который уже присоеди­нился к своему флоту. Послы достигли устья Эбро 20 мая и передали Педро письмо, в котором Филипп требовал гарантий того, что флот Педро не нападет про­тив Карла. Если же это все-таки случится, Филипп предупреждал, что будет расценивать это как враждеб­ный акт и двинет свою армию против Арагона.³⁰⁰

Предупреждение Филиппа не возымело никакого действия. Педро, как всегда, ответил, что он готовится к походу в Африку. На самом деле мятеж на Сицилии застал Педро врасплох. Его агенты планировали это восстание, но он рассчитывал выждать до того време­ни, когда Карл пойдет войной на Константинополь. Когда из Сицилийского королевства уедут лучшие вои­ны Карла, там и должны были поднять восстание; в этот момент Педро намеревался вмешаться. Сицилийцы, получившие стимул от византийского императора, опередили его. Получив известие о резне в Палермо, Педро не предпринял ничего. Лишь после восстания в Мессине и уничтожения кораблей Карла он решил дей­ствовать. И даже тогда он соблюдал осторожность. Он действительно решил отправиться в Африку сражаться с маврами, ожидая дальнейшего развития событий на Сицилии. 3 июня Педро вышел в море во главе огром­ной флотилии военных и транспортных кораблей, на­правляясь к алжирскому побережью.³⁰¹

Чтобы подтвердить свою легенду, Педро отправил специального посла к Папе с просьбой благословить его крестовый поход и даровать обычные в таких случаях индульгенции. Но Мартина он не обманул. Тот доволь­но резко ответил послу. Швейцарский рыцарь Отто де Грансон, бывший агентом Эдуарда Английского в Орвьето, 11 июня доложил своему патрону, что все при папском дворе ожидают вторжения короля Арагонско­го на Сицилию.³⁰² Но Педро не торопился. Его флот зашел в Порт Магон на острове Менорка, который все же был мусульманским эмиратом, хоть и подчиненным арагонской короне. Эмир поспешил обеспечить флот щедрыми запасами провизии, но отправил тайного по­сланника в Тунис, чтобы предупредить Тунисского эми­ра о походе. Когда флот прибыл в Колло, расположен­ный на алжирском побережье, Педро узнал, что его союзник, правитель Константины, ради чьей независи­мости от тунисского эмирата и его обращения в христи­анскую веру и затевался крестовый поход, был внезап­но атакован тунисцами, предупрежденными посланни­ком с Менорки, и убит. Его смерть лишила поход основной цели. Но Педро остался с солдатами в Колло, в достаточной близости от Сицилии, чтобы следить за тем, как будут развиваться события.³⁰³

Сицилийцы тем временем готовились отразить на­падение короля Карла. Карл же не спешил. Он хотел нанести удар наверняка. Его корабли и воины, предназначавшиеся для похода в Константинополь, были собраны в Катоне на калабрийском побережье проли­ва. Пьер д'Алансон и Роберт д'Артуа вместе со своими французскими рыцарями вскоре должны были присо­единиться к армии Карла Анжуйского. Численность войска была увеличена за счет солдат из Прованса — из той армии, которая должна была отправиться вверх по Роне, чтобы возродить Арелатское королевство. Гвельфы Флоренции прислали отряд под предводитель­ством графа Гвидо да Баттиффолья со знаменем города и пятьюдесятью молодыми флорентинцами, которых король Карл обещал посвятить в рыцари. Взамен ко­раблей, уничтоженных мессинцами, были наняты ко­рабли из Венеции, Пизы и Генуи. Это была грозная армия, которую 6 июня возглавил сам король Карл. Девятнадцать дней спустя он вместе с армией перепра­вился через пролив и встал лагерем среди виноградни­ков прямо к северу от Мессины.³⁰⁴

Папа Мартин надеялся, что сицилийцы испугаются и подчинятся без боя. Они же продолжали утверждать, что их коммуны находятся под покровительством Папы. 5 июня Папа назначил одного из своих самых искус­ных советников, кардинала Герарда Пармского, лега­том на остров с указаниями добиться от сицилийцев безоговорочной капитуляции.³⁰⁵ Пять дней спустя ко­роль Карл в поддержку усилий Папы издал большой эдикт, реформирующий управление островом. Королев­ским чиновникам впредь запрещалось вымогательство в какой бы то ни было форме; запрещалось конфиско­вать товары, скот или корабли безвозмездно; принуж­дать города и деревни преподносить им дары; заклю­чать сицилийцев в тюрьму на недостаточных основа­ниях; присваивать их земли. В этом эдикте Карл, таким образом, признавал, что в дни, предшествовавшие вос­станию, эти злоупотребления имели место.³⁰⁶ Но обе­щание этих реформ оставило сицилийцев равнодушны­ми. Они слишком много претерпели от правления Кар-ла Анжуйского, и их гордость пробудилась: они были готовы бороться. 2 июня мессинцы уже расстроили попытку анжуйской армии высадиться в Милаццо, на северо-восточном побережье острова. Их дух не был сломлен, когда три недели спустя один из отрядов Кар­ла Анжуйского все же осуществил там высадку и раз­бил, нанеся тяжелые потери, пытавшееся его отбросить мессинское ополчение. Единственным следствием раз­грома мессинцев стало то, что они ворвались в цита­дель, где содержали в заточении членов семьи Ризо, и убили их; они также сняли судью Балдуина Мюссоне с поста капитана, посчитав его некомпетентным и безде­ятельным. На его место избрали Аламо да Лентино, одного из тех троих сицилийских аристократов, кото­рые играли главную роль в заговоре Джованни да Прочиды. Он оказался более энергичным лидером, чьим единственным недостатком была его зависимость от жены, Махальды да Скалетта, женщины скромного происхождения и огромных амбиций.³⁰⁷ В тот момент супруга была не с ним — она отправилась со своими вассалами в Катанию, где хитростью заставила перепу­ганных солдат французского гарнизона сдаться на ее милость и всех их приказала перебить, взяв власть в городе в свои руки.³⁰⁸

Аламо приложил все усилия, чтобы привести в пол­ный порядок оборонительные сооружения Мессины. Ему на подмогу прибыли иностранные добровольцы. Среди них были несколько генуэзских галер с коман­дами, невзирая на то, что кое-кто из их соотечествен­ников был нанят королем Карлом; прибыли двенадцать галер из Анконы и — совершенно неожиданно — две­надцать галер из Венеции, укомплектованные людьми, недовольными королем Карлом и его политикой. Си­цилийцам была обещана помощь из Пизы, но пизанцы начали войну с Генуей и отозвали галеры, которые собирались прислать. Единственными пизанцами, при­нявшими участие в сицилийской войне, были команды четырех галер, нанятых королем Карлом. К началу августа к защитникам присоединились пятьдесят ара­гонских аристократов со своими слугами, оставившие армию своего короля в Африке и приплывшие в каче­стве добровольцев на помощь сицилийцам.³⁰⁹

Карл начал первую серьезную атаку на Мессину 6 ав­густа, пытаясь взять штурмом ту часть города, которая была расположена на оконечности полуострова и за­щищала гавань. Приступ отбили с незначительными потерями со стороны защитников. Два дня спустя люди Карла попытались взять приступом укрепленные высо­ты Капперрины, расположенной в северо-западной ча­сти города, наиболее удаленной от моря. После неудач­ной атаки днем люди Карла повторили попытку после наступления темноты, но были обнаружены и разбиты, благодаря своевременным действиям двух местных жительниц, чьи имена, Дина и Кларенца, были вписа­ны в хроники. Эти успехи воодушевили сицилийцев. Месяц выдался необычайно дождливый, и слякоть ме­шала нападшим куда больше, чем защитникам Месси­ны. Жители города, женщины наравне с мужчинами, посменно дежурили на укреплениях. Они посылали шпионов во вражеский лагерь. Особенно среди них был известен францисканский монах Бартоломео де Пьяц-ца, который собрал исчерпывающую информацию об армии Карла Анжуйского еще до того, как она пере­секла пролив. Еще более город был воодушевлен рас­сказами о Пресвятой Деве, явившейся, чтобы благо­словить оборону. Но Карл выжидал. Его армия была многочисленной и сильной, а его флот количеством значительно превосходил сицилийский, и обе стороны ожидали подкрепления. Карл покрепче сомкнул блока­ду Мессины, ожидая подходящего момента для решаю­щей атаки.

Во время затишья, наступившего после первых атак, Карл послал в город папского легата, кардинала Герарда. Мессинцы с почестями встретили представителя понтифика, которого объявили своим сюзереном. Ка­питан города, Аламо, официально предложил передать Мессину в его руки, если Папа объявит себя покрови­телем коммуны. Кардинал ответил на это, что Церковь передаст город своему верному сыну Карлу, которому по закону принадлежит весь остров. Аламо отдернул руку, которой протягивал ключи от города Герарду, и заявил во всеуслышанье, что лучше умереть в бою, чем сознательно подчиниться заклятому врагу. Кардинал был отослан обратно в королевский лагерь.

После неудачи легата Карл поспешил вновь атако­вать. 15 августа была предпринята еще одна попытка взять штурмом стену у Капперрины, но и она провали­лась. Блокада становилась все более суровой. Жители города были готовы пострадать за свое дело; от голода их спасли небывалый урожай фруктов и овощей, выра­щенных на участках, отведенных под посевы внутри города, и исключительно большие уловы рыбы в гава­ни. Штурм северной стены, проведенный 2 сентября, также потерпел неудачу. 14 сентября Карл объявил общий штурм. Бой в тот день был яростнее, чем все предыдущие. Но вновь штурмующие ничуть не продви­нулись, и, после того как двое аристократов, стоявших рядом с Карлом, были убиты камнем, брошенным со стены, Карл прекратил атаку и отступил в свой лагерь. Там он написал Аламо письмо, в котором обещал ему, что если тот сдастся и восстановит в городе власть Карла, то получит в награду наследные владения, где только пожелает, и деньги в возмещение военных рас­ходов. Все, о чем просил Карл, — шестеро граждан Мессины по его выбору должны быть переданы ему для наказания. Все остальные жители Мессины будут прощены.

Аламо с презрением отверг предложение. Он и его правительство осознавали опасность своего положения, но надеялись найти избавителя. Когда Папа через сво­его легата отверг их проект превратить Сицилию в группу коммун под властью Святейшего Престола, они поняли, что для будущего Сицилии надо искать другое решение. И одно такое решение было под рукой.³¹⁰

Король Педро Арагонский, отправляя посольство к Папе Мартину, чтобы испросить благословения для своего крестового похода, не очень рассчитывал на доброжелательный ответ. Его главный посол, катало­нец Гильом де Кастельно, получил указание задержать­ся на обратном пути в Палермо и связаться там с ли­дерами восстания. К тому времени палермцы уже зна­ли: ничто не заставит Папу отречься от короля Карла. Сперва сицилийцы не хотели менять одного иноземно­го монарха на другого. Но в одиночку им было не выстоять. Королева Констанция Арагонская была, в конце концов, представительницей дома Гогенштауфе-нов и последней наследницей великой династии сици­лийских королей. Ее муж находился недалеко от сици­лийской прекрасной армии. Дальновидность, а также разумность такого решения побудили сицилийцев при­знать Педро и Констанцию своими королем и короле­вой. Гильом де Кастельно уплыл к своему господину в Колло, везя с собой троих сицилийских посланников. Один из них был мессинским дворянином по имени Гульельмо, жившим в то время в Палермо, двое других были палермскими судьями, чьи имена неизвестны.

Сицилийская делегация предстала перед королем Педро в его лагере в Колло и, выразив ему свое почте­ние, рассказала о положении, в котором оказался их осиротевший остров. Они сказали, что Констанция — их законная королева, которой следует передать коро­ну, а после нее — ее сыновьям, инфантам Арагонским. Они умоляли Педро прийти им на помощь и позабо­титься о том, чтобы королева вступила в свои права. Педро принял посланников с уважением, но пока не решался брать на себя ответственность. Четыре дня спустя прибыл корабль с двумя рыцарями и двумя го­рожанами из Мессины, которые проскользнули сквозь блокаду Карла Анжуйского. В то же время трое других жителей Мессины добрались до Палермо, чтобы заявить, что они присоединяются к просьбе, обращенной к королю Педро. Педро продолжал делать вид, что колеблется. Но он уже посоветовался со своими полководцами и выяснил, что те охотно последуют за ним на Сицилию. После должных проявлений скромности Педро великодушно объявил, что отвечает согласием на просьбу сицилийцев: он поплывет на Сицилию и возведет свогю жену на трон ее предков. Педро пообещал сицилийцам, что их вольности будут соблюдены и то все будет так же, как было при короле Вильгельме Добром. Затем он снова отправил Гильома Кастельно к папскому двору с подробным и смиренным объяснением своих мотивов.³¹¹

К концу августа арагонский лагерь в Колло свернули. Три дня военачальники руководили загрузкой солдат, оружия и провизии на ожидавшие их галеры и транспортные суда. Сицилийский корабль поспешил домой, чтобы объявить, что его команда видела, как король Педро готовится к отплытию. Какие-то два дня спустя, 30 августа 1282 г., огромное арагонское войско  с королем во главе высадилось в Трапани. Восстание на Сицилии теперь переросло в европейскую войну. ³¹²

Глава XIV

ПОЕДИНОК КОРОЛЕЙ

Резня в Палермо и доблестная оборона Мессины были заслугой одних лишь сицилийцев. Но их восстание было результатом большого заговора. Возможно, они получали оружие из Генуи и Арагона; золото они, несомненно, получали из Византии – но сражались сицилийцы в одиночку. Страстная ненависть к угнетателю пока пит�