Раздел
III
ВЬЕТНАМ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.
Глава
1
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ
РАЗВИТИЕ
Социальное устройство вьетнамского общества
Восстание Тэйшонов вскрыло основные противоречия, характерные для вьетнамского развитого феодализма, и открыло путь к переходу страны при династии Нгуенов к поздним этапам феодальных отношений.
Социально-экономические процессы, связанные с ослаблением общинной организации, с ростом поместного землевладения, упадком условного чиновничьего землевладения, с развитием рынка, ремесел и городов, особенно усилились в рассматриваемый период. Для понимания социальной роли помещика и его места во вьетнамской деревне необходимо учитывать, что вьетнамский помещик происходил из богатых крестьян этой же деревни; государственными чиновниками могли стать его дети, реже и только в позднее время — он сам. Отсюда и его тесная связь с деревней. Но отжившая форма производственных отношений, при которых экономическая и политическая власть находилась в руках служилых феодалов, а деревенское и городское население рассматривалось как имущественно и социально нерасчлененная совокупность свободных, народ, сковывала вьетнамское общество до конца XVIII в. Двойная эксплуатация — со стороны чиновников-землевладельцев и со стороны новых феодалов, «богачей»-помещиков,— была отражением в экономической сфере этого противоречия между содержанием и формой. Оно вызвало восстание Тэйшонов, разрешившее частично указанное противоречие.
Основой класса феодалов все более становились помещики, в то время как чиновничество постепенно занимало то место, которое оно занимало в большинстве позднефеодальных государств, особенно абсолютистских (во Вьетнаме XIX в. имелся ряд черт абсолютизма),— обладающее высоким престижем сословие платных служащих, лишь часть из которых являлась помещиками-землевладельцами[1]. При этом те из них, кто являлся помещиками, частью были ими при рождении, частью стали ими в результате накопления богатства в ходе службы в государственном аппарате.
Продолжавшиеся с XVII—XVIII вв. распад общины, размывание ее средних слоев привели, с одной стороны, к выделению массовой прослойки неслужилых мелких феодалов-помещиков («богачей»), а с другой — к разделению крестьян-трудящихся на средний слой полноправных общинников и низший слой, основную часть которого составляли неполноправные общинники (пришлые бедняки с ограниченными правами, частью — без земли)[2]. Прочие группы, в том числе близкие к холопам, стали немногочисленны.
Общинный механизм уравнительного землепользования постепенно прекращал свое действие[3]. Деревня практически превратилась в совокупность мелких помещиков и крестьян-аллодистов (наследственных владельцев мелких участков); к середине XIX в. использование остатков общинных институтов даже для фискальных целей становилось затруднительно. В разных частях страны соотношение этих групп было различно, но особенно сильно расслоение ощущалось на севере.
Соответственно изменилась и система эксплуатации. Роль ренты-налога быстро падала, объем ее уменьшался пропорционально уменьшению доли общественных полей (конг-дьен) в пользу частных (ты-дьен)[4], все большее число крестьян оказывалось в прямой зависимости от помещика. Соответственно уменьшались, особенно на севере, суммы собираемых государственных налогов и возможность содержать на их счет дипломированных чиновников и солдат. Необходимо помнить, что объем собираемых налогов был много меньше того, что должно быть собрано по налоговым ведомостям, так как частичная отмена и сокращение налогов стали в XIX в. частым явлением. Число дипломированных чиновников в XIX в. упало, их функции в значительной мере перешли к лай зитям — местным недипломированным чиновникам: старосте деревни, помощнику начальника тонга и др., которые практически все были помещиками[5]. Таким образом, административная власть на местах все более переходила сначала на практике, а затем и юридически к помещикам. Изменилась и форма участия дипломированных чиновников в феодальной эксплуатации. Подавляющее большинство в течение первой половины XIX в. было переведено на денежное (порой частично рисовое) жалованье[6], в значительной части выплачивавшееся за счет доходов, получаемых с юга. Даже вопрос о небольших участках под дома для чиновников и членов их семей был предметом обсуждения в тех редких случаях, если чиновник или его семья не имели частных земель, т. е. не были помещиками[7].
Что же подготовило это превращение феодальной бюрократии в сословие платных чиновников? В первую очередь изменение-условий в деревне, где значительная часть земли теперь принадлежала помещикам, а не крестьянам. Обложение же помещиков было фактически, а частью и формально ниже, чем свободных крестьян, а это означало появление на рынке больших масс товарного риса. Потребителями его стали в первую очередь дипломированные чиновники, переведенная на жалованье армия и быстро* растущие города. Для служилых феодалов, чье число на местах сокращалось, хватало уменьшившихся (относительно) налогов, которые во все большей степени платились деньгами, на которые и покупался рис и другие продукты, раньше шедшие куа-нам с их служилых земель. Структура эксплуатации изменилась, роль рынка резко возросла.
Развитие денежных отношений, резкое увеличение торговли предметами широкого потребления, в первую очередь рисом, составляют одну из характерных особенностей XIX в. Росло число торговых пунктов, увеличивался объем торговли, ее сложность, дальность и регулярность перевозок и т. д. Вьетнамское купечество стало заметной частью общества, откуп налогов, таможенных сборов, рудников стал распространенным явлением. Купечество получило определенные права, у него были свои идеологи и защитники даже при дворе. Да иначе и быть не могло в условиях, когда без регулярного массового торгового обмена многие важные области страны просто не могли существовать (подвоз риса с юга, продуктов горнорудной промышленности с севера и т. д.). Купцы часто вели борьбу в защиту своих экономических интересов и прав и нередко ее выигрывали. Определенные позиции в торговле и промышленности занимали ведавшие рядом отраслей «экономические» чиновники, получавшие часть доходов.
Изменилось и положение частных промышленников. Слово-«ремесленник», по традиции применявшееся ко всем лицам, связанным с несельскохозяйственным производством, объединяло не только цеховых рабочих и наемных рабочих, но и хозяев рудников, и хозяев ткацких мануфактур, и владельцев больших верфей, оружейных мастерских, даже монетных дворов. И, что наиболее примечательно, городское торгово-ремесленное население уже рассматривалось феодалами-чиновниками и императорской властью как группа, отличная от других слоев общества.
Основную массу населения деревни составляли малоземельные и безземельные крестьяне, работающие целиком или частично на земле помеищка; многие из них были юридически неполноправными, они платили налог (подушный налог) государству и ренту — помещику.
Значительную группу составляли юридически полноправные крестьяне, ведущие собственное хозяйство на наследственных участках земли (как общинных, так и частных) и объединенные в некоторой степени сохранившимися общинными институтами[8]. Они давали основную массу ренты-налога. Имелись крестьянские общины, целиком платившие на «законном» основании ренту-налог крупному титулованному феодалу[9] или помещику (во втором случае такие деревни укрывали от государственного обложения). В горных районах существовали более ранние формы феодальных отношений: горцы были обязаны определенными поставками и своим феодальным вождям, и государству.
Основная масса вьетнамских феодалов — это мелкие помещики, обладавшие наследственными частными землями в деревнях, как правило небольшими и часто разбросанными в разных местах (кроме созданных помещиками деревень на юге). Часть из них могла обрабатываться семьей помещика, часть — крестьянами, зависимыми от феодала. Помещик-«богач» (тхо хао) не считался владельцем этих крестьян, но их экономическая зависимость позволяла применять любые формы насилия. Он платил со своих земель небольшой (хотя порой и формально равный крестьянскому) налог государству (если не относился к сословию чиновников). Экономическая и административная власть помещика в деревне была велика, поскольку общинная администрация и многочисленные недипломированные помощники начальника уезда (хюена) состояли из них, и все более усиливалась; источники полны упоминаний о засилье помещиков в деревне, об их уклонении от уплаты налогов и от регистрации своих земель.
На протяжении XIX в. феодальное чиновничество несколько раз пыталось частично восстановить свои позиции в экономической жизни деревни, ограничив поместное и вообще частное землевладение, но все эти попытки были тщетны как потому, что помещиками были сами чиновники, так и потому, что не могло быть и речи о последовательной борьбе феодального государства со своей основной социальной базой (все императоры отвергали решительные меры против помещиков). Именно они все более превращались в военную опору государства, самостоятельно подавляя порой даже средние по масштабам крестьянские восстания[10]. Прямые отношения землевладельцев-помещиков и крестьян, не опосредованные государством, все более становились основой деревенской жизни. Положение же прослойки феодальной бюрократии в XIX в. было иным, чем раньше. Она уменьшилась в размерах, утратила в пользу помещиков значительную часть функций (даже часть рангов иерархии, правда низших), в том числе важнейшую — непосредственный контроль над крестьянским землевладением в деревне (по мере уменьшения числа общинных земель). Из ее ведения постепенно выходили все деревенские дела и часть полицейских функций, и существовала она уже в основном за счет централизованно распределяемого денежно-рисового жалованья. Изменялась и структура этой прослойки: в ней усилились военные элементы и недипломированные гражданские чиновники. Определенную роль сыграло и то, что военные кадры черпались в начале века из центра и с юга, где гражданская администрация была малочисленнее и слабее. В создаваемой Нгуенами администрации потеряло четкость характерное для XVII—XVIII вв. разделение-гражданской и военной администрации; слияние военной и гражданской администрации проходило в начале XIX в. при преобладании военных и их методов управления.
Ослабевала
идеологическая база феодальной
бюрократии — конфуцианство; хотя
отдельные императоры пытались ее
восстановить, прежнее положение
достигнуто не было, в середине века
снова усилилось влияние буддизма.
Необходимо учитывать, что»
администрация формировалась в
своей основе при Зя Лонге из
жителей бывшего Дангчаунга, притом
военных, т. е. той прослойки,
которая традиционно противостояла
конфуцианской феодальной
бюрократии бывшего Дангнгоая[11].
До
Такая прослойка, как духовенство (буддийские монахи и конфуцианские ученые), сохранилась, но ее имущество было незначительным применительно к каждому отдельному представителю духовенства и не очень большим суммарно (имеется в виду земельное имущество). Вьетнамское государство XIX в. отличает определенная светскость, так как попытки утвердить преобладающее влияние конфуцианства, во-первых, были непоследовательны, а во-вторых, начались много позднее оформления государства; Нгуенов. Импульс религиозного индифферентизма, данный Зя Лонгом, так и не был преодолен даже в столице к началу французской агрессии.
Вопрос о социальной структуре вьетнамского города исследован еще далеко не полностью, но налицо бурное развитие рынка, резкий рост торговли предметами широкого потребления, интенсивное развитие денежного хозяйства. Объединение страны и уничтожение Тэйшонами обветшалых рамок феодально-бюрократического государства создали возможность немедленной реализации давно подготовлявшегося взаимного дополнения экономики различных частей страны (рисовый юг — горнодобывающий север и т. д.). Распад общины и интенсивное перемещение представителей трудящихся слоев, появление товарного риса помещиков, широчайшее распространение наемного труда и денег — все это способствовало быстрому развитию и оформлению предбуржуазных и предпролетарских слоев города. В XIX в. происходило массовое сселение ремесленников в города, прежде всего в столицу. При этом оно зачастую было добровольным и поощрялось государством. В результате традиционные цеховые связи постепенно рушились, в новых условиях большое число ремесленников (кроме части приписанных к крупным государственным мастерским, верфям) становилось людьми наемного труда. Ремесленники в сельскохозяйственных деревнях (кузнец, ткач, гончар и т. п.) были традиционно относительно слабы во Вьетнаме, ремесленные же кварталы-фыонги, особенно образующие самостоятельные ремесленные поселения, постепенно утрачивали элементы общинно-цеховой спайки. Росла металлургия и металлообработка, особенно железа; практически все необходимые стране орудия производства и все оружие вырабатывались в ее пределах. Вcе это дает основание считать, что увеличивалось число лиц наемного труда. Наемные рабочие городов и шахтеры боролись против эксплуатации (бегство, медленные темпы работы), порой добиваясь увеличения заработной платы. Они участвовали в восстаниях в Ханое, в обороне восставшего Зядиня (Сайгона) от императорских войск, в шахтерских восстаниях.
В городе четко оформились крупные купцы-предприниматели, которые не только ворочали огромными суммами в рамках своих торговых предприятий, но и брали на откуп налоги, таможенные сборы, рудники, владели флотилиями кораблей и торговыми караванами и т. п. Это говорит как об увеличении возможностей первоначального накопления, так и о том, что оно шло и прошло значительный путь—большие запасы денег у купцов и промыш-.ленников уже были, и они пускали их в торговый и промышленный оборот (хотя можно предположить и вложение их в земельную собственность). Мало того, купеческая верхушка организованно выступала против попыток дискриминации крупных торговцев, а порой проваливала соответствующие начинания властей, используя своих сторонников в правительстве и на местах.
В целом развитие промышленности шло медленнее, чем развитие торговли; позиции государственных предприятий были еще сильны; предубеждение против частного предпринимателя было глубже, чем предубеждение против частной торговли. Впрочем, последнюю также постоянно стремились обложить возможно более высокими налогами и максимально регламентировать.
Таков был социальный строй феодального вьетнамского общества в первой половине XIX в.
В характеристике социальной структуры XIX в. можно указать на две тенденции; их борьба определяла, в частности, экономическую и социальную политику двора Нгуенов, его реакцию на развитие общественных процессов в стране.
Первая
из них сводилась к стремлению
феодалов всеми возможными
средствами укрепить свое положение
в недавно полностью восставшей
стране. Опыт тяжелой войны с
Тэйшонами показал окружению Зя
Лонга, в основном состоявшему из
военных, что одних побед на полях
сражений недостаточно, что необходимы
как временные уступки крестьянам и
городским низам, так и прочная
опора на помещиков. Надо было гибко
маневрировать, учитывать в первую
очередь реальности экономической и
социальной обстановки, а не те или
иные старые концепции деятельности
феодального государства. Немалую
роль играл и страх перед
крестьянами у феодальных лидеров
1800—1810 гг., лично помнивших
восстание Тэйшонов. Первая
тенденция реализовалась не через
продуманную программу реформ, а
через «стихийный реализм»
осторожности, следовать которому
было тем легче, что основные кадры
того времени из-за принадлежности к
военному сословию (и в
значительной степени к его низам) и
происхождения из Дангчаунга (владения
Нгуенов) были менее связаны с
закосневшим феодально-бюрократическим
гражданским аппаратом и его
традициями, чем основная масса
гражданских чиновников, особенно
на севере. Сложившаяся в годы войны
с Тэйшонами и господствовавшая в 1800—1810
гг., когда были заложены основы
социального и государственного
устройства империи Нгуенов, эта
тенденция действовала и на
протяжении большей части 20— 30-х
годов, поскольку политические
деятели этого направления
фактически были у власти на большей
части страны (Ле Тят — на севере до
Эта вторая тенденция действовала во вьетнамском обществе с самого начала XIX в. Субъективно ее носители, требовавшие максимального восстановления архаических норм общественной жизни, хотевшие, чтобы «все было, как прежде», рассматривали военную победу феодалов как социальную победу, доказавшую адекватность старых феодальных норм вьетнамской действительности конца XVIII — начала XIX в. Тем самым они отказывались видеть те новые силы и процессы, реальность которых признавали носители первой тенденции. Помимо этого субъективного стремления вернуть доброе старое время были и объективные факторы, способствовавшие усилению этой консервативной тенденции. Заключались они в том, что по мере укрепления власти феодального государства, достигнутого в основном военными методами и военными кадрами, росла необходимость в достаточно разветвленном государственном аппарате. А пути его формирования и деятельность были весьма и весьма традиционными, в то время как опыт 1790—1810 гг. базировался на временных мерах и организациях чрезвычайного тийа и поэтому не мог стать основой быстрой всеобщей реформы государственного аппарата. Формирование нового типа регулярной гражданской администрации не могло не быть делом длительным; лишь часть (хотя и очень важная) вставших в этой связи проблем была решена в период преобладания в верхах первой тенденции (перевод чиновников на жалованье)[12]. В результате объективно необходимое быстрое воссоздание гражданских норм повлекло за собой укрепление позиций исторически изжившей себя прослойки класса феодалов — феодальной бюрократии с ее тенденцией к восстановлению феодально-бюрократической организации всего господствующего класса и восстановлению соответствующих форм эксплуатации. Усиление консервативной тенденции шло параллельно не только с воссозданием прослойки ее носителей — высших и средних гражданских чиновников, но и параллельно со сменой поколений, с уходом тех, кто помнил тэйшонское восстание, параллельно с затуханием восстаний вьетнамских крестьян в непосредственно послетэйшонский период. Укреплялось мнение, что тяжелые времена прошли и можно «все вернуть». Эта тенденция стала преобладать при дворе с начала 20-х годов, а в стране в целом — с середины 30-х годов XIX в.; она лежала в основе политики феодальной верхушки до середины XIX в.
Было
бы неверно считать тот или иной
период временем полного
преобладания какой-либо тенденции
или временем их борьбы. Борьба шла
все время, и ни одна из тенденций
никогда не преобладала полностью.
В 1800—1820 гг. в верхах имелась
активная оппозиция консерваторов,
частично подавленная лишь к
В рассматриваемый период во Вьетнаме шла борьба между двумя феодальными прослойками. В руках одной из них — помещиков — была экономическая и политическая власть в деревне, которую уже невозможно было отнять, что часто признавалось «консерваторами», в руках другой — чиновничества (отчасти изменившего в связи с переходом на жалованье свою социальную сущность) — находилась верховная политическая и административная власть.
В 30—40-х годах от консервативной политики феодальной верхушки страдали в первую очередь крестьяне и горожане, особенно городские низы; политическая ситуация, отражавшая сложность социально-экономической ситуации, была весьма напряженной. Естественно, было бы неверно считать постепенное усиление «консерваторов» следствием чисто политических событий (победы одной из группировок при дворе). Оно отражало неподготовленность страны в целом к созданию системы государственной власти, адекватной новой социальной базе — помещикам. Для этого необходимо было длительное время, и преобладание реалистической тенденции в 1800—1820 гг. было скорее забеганием вперед; обостренное внимание ко всему перспективному с точки зрения класса феодалов (в первую очередь усилению помещиков) было обусловлено опасением повторения крестьянского восстания. И, видимо, не случайно именно в первые два десятилетия XIX в. помещики регулярно и активно поддерживали государственную власть в критические для нее моменты крестьянских восстаний[14] и постепенно сократили эту поддержку в 30—40-е годы, когда предпринимались попытки опереться по преимуществу на чиновничество.
Возможность повторения общевьетнамского восстания была реальностью, крестьянство не оставалось безразличным к тому, каким путем пойдет развитие феодального общества. Изучая историю Вьетнама первой половины XIX в., можно увидеть, что проведение реалистической политики в 1800—1820 гг. сопровождалось восстаниями вьетнамских крестьян гораздо меньшего масштаба, чем проведение консервативной политики в 20—30-х годах. Возможно, это и было одной из причин сохранения на своих постах представителей реалистической тенденции во времена, когда верховная власть последовательно придерживалась консервативной политики. В то же время при Зя Лонге (1802—1820) восстания вьетнамских крестьян происходили именно в той части страны, где власть временно оказалась в руках «консерваторов» (Нгуен Ван Тхань), и пошли на убыль после отстранения этих последних от власти.
В 30—40-х годах крестьянские восстания ширились одновременно с активизацией консервативной политики. Крестьянские восстания играли роль своеобразного регулятора в политике господствующего класса, причем не только потому, что они усиливали страх перед всеобщим восстанием, но и потому, что делали очевидными преимущества одной социально-экономической политики верхов по сравнению с другой. Иными словами, крестьянство в целом чутко реагировало на попытки восстановления отживших форм власти феодалов, и попытки восстановления феодально-бюрократического землевладения и усиления роли государства и его чиновников в деревенской жизни наталкивались на сопротивление не только помещиков, но и крестьян, о чем прямо пишут источники. Совершенно неверно было бы говорить о какой бы то ни было поддержке крестьянами линии сторонников реальной политики, но в конкретной обстановке первой половины XIX в., когда власть помещиков над деревней была бесспорной, усиление при преобладании в верхах «консерваторов» эксплуатации еще и со стороны феодальной бюрократии вызывало более частые вспышки крестьянского протеста. Подобное усиление было экономически невыносимо и социально немотивированно, поскольку власть феодалов над деревней гарантировалась помещиками. Социальные отношения в деревне представляли собой в XIX в. сложный клубок противоречий, и на практике попытки чиновничества действовать в деревне вопреки помещикам без тех, чьими руками в первые двадцать лет XIX в. была подавлена половина крестьянских восстаний, сразу привели к резкому увеличению размаха этих восстаний.
Таким образом, при одинаково негативном отношении крестьян к помещикам и служилым феодалам помещики могли править в деревне без помощи куанов (кроме случаев крупных восстаний), а куаны уже не могли. Новые формы отношений, сложившиеся между помещиками и крестьянами, в большей степени способствовали сохранению феодального строя в целом, чем старые формы отношений между феодалами и чиновниками. Необходимо помнить, что само сложение этих новых форм было следствием социально-экономических процессов, шедших внутри крестьянства.
Было бы неверно полагать, что усиление консервативных тенденций в 20—40-е годы XIX в. было следствием реакционности или некомпетентности отдельных крупных феодальных лидеров. Естественно, были деятели, последовательно отстаивавшие законченно реакционные взгляды (Нгуен Ван Тхань, Нгуен Конг Чы и др.)» но не они определяли политику феодальной верхушки. У консервативных тенденций этих десятилетий были, как уже говорилось, объективные основания, и эти негативные тенденции были значительным, но не главным следствием более важной тенденции, позитивной. Такой тенденцией было становление после Тэйшонского восстания новых, позднефеодальных форм производственных отношений, основанных на прямой эксплуатации крестьян мелкими и средними неслужилыми помещиками в качестве основного вида феодальной эксплуатации. Экономическое становление этих форм активно шло в XVIII в., а в конце его восстание Тэйшонов смела значительную часть противостоящих помещикам архаических феодально-бюрократических прослоек. Последовавшие затем первые десятилетия XIX в. были периодом практических мер, оформивших в общем новое соотношение роли помещиков и куанов в социальной структуре.
Однако дальнейшее закрепление в государственных нормах новых отношений было невозможно без быстрого восстановления механизма власти — в условиях феодального Вьетнама это могла быть только централизованная иерархия гражданских чиновников. Таким образом, восстановление разветвленного (хотя и сравнительно малочисленного) гражданского чиновничьего аппарата было объективно необходимо для средних и высших звеньев механизма управления, и это восстановление началось уже при Зя Лонге и быстро шло при его преемниках. Естественно, что механизм с таким многовековым запасом инерции, каким обладало дипломированное чиновничество, не мог перестроиться за полвека (в отличие от военных кадров 1800—1820 гг., не обладавших опытом и традициями гражданского управления), ведь основным преимуществом гражданского чиновничьего аппарата в условиях феодального Вьетнама было то, что он образовывал целостную систему, где все винтики были давно подогнаны, и мог сам быстро восстанавливаться (до известных исторических пределов), что и происходило в 1820—1830 гг. При восстановлении этой системы мера обновления, обусловленная восстанием Тэйшонов и вызвавшими его социально-экономическими причинами, была различна для разных частей системы. Низшие и средние звенья, более связанные с реальной жизнью, сами быстрее менялись и были более восприимчивыми к новым явлениям в общественной жизни; верхние — менее восприимчивыми. Но объективные преимущества гражданской феодальной организации во Вьетнаме как раз и сводились к ее целостности, к тому, что класс феодалов получал в готовом виде весь механизм угнетения трудящихся, со всеми его звеньями.
Потому он и возродился с частично изменившимся низшим и средним звеном и с почти не изменившимся верхним звеном. Для значительных изменений вверху исторически прошло еще мало времени.
Так
сложилось положение, при котором
дальнейшее укрепление власти
феодального государства,
основанного на значительно
изменившейся социальной базе, шло
параллельно с усилением
консервативных элементов и
соответствующей политики в верхних
звеньях феодального
государственного аппарата в
столице и при дворе. Насколько
можно судить по истории
независимого Вьетнама до
Государственное
устройство
Главой всей законодательной и исполнительной власти был император. Законосовещательные функции исполнял двор.
Основными исполнительными органами были шесть столичных ведомств: личного состава и назначений (чинов) (бо лай), церемоний (или обрядов) (бо ле), финансов (подворное ведомство) (бо хо), военных дел (бо бинь), юстиции (наказаний) (бо хинь), общественных работ (бо конг),— где велись все основные государственные дела[15].
В
Ведомству личного состава и назначений и при Зя Лонге и при Минь Манге отводилось особое место в системе административной иерархии, так как оно выполняло весьма важную с точки зрения власти кадровую работу — формирование, по сути дела, всего государственного аппарата. Выдвижение на новые посты, перемещение с поста на пост, повышение и понижение в должности гражданских чиновников, решение вопросов о наградах — все это входило в функции этого ведомства. Оно следило за качественным и количественным кадровым составом всех остальных ведомств и учреждений, чем и определялась его важная роль в государственном аппарате.
Ведомство финансов отвечало за обложение и сбор налогов, упорядочение реестров налогоплательщиков, осуществляло контроль за казной, контроль за внешней торговлей, разбирало споры о принадлежности земель, обеспечивало выплату жалованья гражданским и военным чиновникам, осуществляло регулирование цен и выпуск денег. В его ведение входила также подготовка ежегодных статистических докладов императору о количестве обрабатываемой земли, о количестве денег, находящихся в обращении, о количестве зерна, серебра и золота, о числе налогоплательщиков и всего населения в стране.
Ведомство должно было также следить за продовольственной ситуацией в стране: вследствие частых наводнений и неурожаев требовались специальные меры по перемещению зерна из благополучной провинции в провинцию, охваченную голодом.
Ведомству
финансов подчинялись также все
дворцовые и столичные
сокровищницы. Как указывалось, вся
денежная политика страны
осуществлялась ведомством
финансов. Сразу же после прихода к
власти Нгуенов была возобновлена
чеканка медных монет: в
Одновременно шла борьба за установление государственной монополии на выпуск монеты, в связи с чем Зя Лонгом и его преемниками издавались указы, запрещавшие тайный выпуск денег.
Борьба государства за монополию на выпуск денег велась в нескольких направлениях. Власти шли по линии централизации денежного дела, сознательно не увеличивая количество монетных дворов. Так, в Зядине в течение многих лет не было своего монетного двора, и деньги туда везли, как правило, из столицы[16].
Когда
в
Одновременно делались попытки пресечь приток дешевых цинковых денег из соседних провинций Китая, для чего был усилен пограничный контроль на заставах[18]. В тех же целях борьбы с инфляцией в Каобанге было запрещено платить налоги китайскими деньгами, что до сих пор формально разрешалось[19].
О том, что эти меры не помогали и инфляция в стране росла, говорит переписка Минь Манга с ведомством финансов. Минь Манг констатировал, что, несмотря на хорошие урожаи, цены на зерно растут, и объяснял это необычайно широкими масштабами тайной выплавки денег[20].
Ведомство церемоний занималось главным образом разработкой культовых церемоний, установлением времени и порядка жертвоприношений по поводу традиционных праздников, контролем за порядком церемоний во время аудиенций при дворе.
Ведомству церемоний были приданы функции органа, ведающего постановкой образования в стране: оно руководило школами, набирало чиновников через конкурсные экзамены, изучало китайскую классику и хроники минской и цинской династий в целях отыскания образцов для подражания.
В обязанности ведомства церемоний входило: установление сроков траура по умершему монарху, по членам императорской семьи, составление генеалогии правящей династии, организация церемониала восхождения на престол вьетнамского монарха, а также установление наград долгожителям и высокопоставленным людям. Присвоение посмертного имени чиновникам также входило в компетенцию этого ведомства.
Одной из важных его функций, за неимением специального внешнеполитического органа, была дипломатическая, которая сводилась к приему и проводам послов, организации и проведению церемоний по приему инвеституры от китайского императора и приему и проводам послов из соседних стран — данников, выдаче им инвеституры.
По указанию императора ведомство устраивало моления о попутных ветрах «в помощь навигаторам» в многочисленных бухтах страны в начале весны каждого года. Помимо молений ведомству церемоний было поручено следить за погодой и вести ежедневные записи.
Военное
ведомство ведало всеми военными
делами в стране. Важной опорой
вьетнамского императора была армия.
Размеры армии были поистине
огромными. Так, в
Несмотря на то что в начале века большая часть вьетнамской армии была вооружена по-европейски и прошла европейскую подготовку, организация армии оставалась традиционной.
Сухопутные вооруженные силы были организованы в пять армий, главнокомандующим которыми считался император[22]. Во главе каждой из пяти армий стоял военачальник. Армия состояла из крупных воинских единиц — зоань. Зоань делились на ве, ве делились на дои. В зоань (5 тыс. солдат) входило 10 ве. В ве входило 10 дои. Один дои насчитывал 50 человек.
Столичные войска находились на особом положении и были трех видов: личная гвардия императора, гвардия дворцовой охраны, регулярные войска[23]. Морские силы были организованы по той же системе, что и сухопутные. Во главе морских сил стоял главный адмирал — тхуй ши до тхонг, которому подчинялись вице-адмирал — тхуй тхонг и два контр-адмирала — тьионг ве[24].
Армия набиралась на основе воинской повинности, которая при Нгуенах не была всеобщей[25]. При Зя Лонге солдаты набирались среди семей, где было три сына и более. Семья солдата получала от общины натуральное или денежное содержание во время службы сына. Солдат выбирал староста деревни, которому запрещалось заменять «военнообязанного» на невоеннообязанного, а также назначать в солдаты силой. За нарушение этих положений устанавливалось строгое наказание. Невоеннообязанные, которые, как правило, были бедняками, могли добровольно поступить на службу в части туан тхань — вид жандармерии, фао тху — в артиллерию и речной флот.
Срок службы в армии не был одинаковым. Солдаты — выходцы из Центрального Вьетнама служили в армии 15 лет, из других провинций— 10 лет.
Нгуены поощряли сверхсрочную службу в армии[26]. Солдаты, отбывшие в армии два срока, освобождались от подушного налога и от всех повинностей. Отличившиеся солдаты после окончания службы платили только половину подушного налога[27].
В число постоянных функций военного ведомства входило: смещение и назначение военных чиновников, контроль над личным составом войск, созыв и направление войск на поле боя либо на подавление крестьянских волнений и мятежей, борьба с пиратами, набор крестьян в армию, выявление заслуг и провинностей, составление списков кадровых военных чиновников, составление докладов императору о числе войск в стране. Здесь создавались карты страны. Совместно с ведомством общественных работ военное ведомство несло ответственность за строительство военного характера и охрану морских бухт. Чиновники военного ведомства часто выполняли дипломатические функции, возглавляли либо входили в посольские миссии, направляемые в Китай, Камбоджу и другие страны. Они использовались также в аппарате управления Камбоджей, когда она получила статус наместничества (протектората).
В подчинении ведомства находилась почтово-курьерская служба (быу тииь).
Ведомство юстиции венчало правовую иерархию феодального Вьетнама и следило за установлением и соблюдением правопорядка в стране.
В его подчинении находились большой апелляционный суд — дай ли ты и цензорат — вьен до сат.
Совокупность этих учреждений носила название там фап ти — палата трех законов[28].
Заседания представителей этих судебных учреждений во главе с императором образовывали, по сути дела, верховный суд, где разбирались смертные приговоры и другие сложные судебные дела, адресованные императору[29].
Ведомство юстиции наблюдало за работой провинциальных юридических учреждений. В конце каждого года оно сообщало императору о количестве людей, заключенных в тюрьмы страны, и о числе дел, которые предстояло рассмотреть[30].
Во Вьетнаме, где по конфуцианским нормам наказание подданных считалось не только правом, но и долгом суверена, а наказание рассматривалось как мера воспитания, ведомству юстиции как карающему органу отводилось особое место.
В ведомство юстиции к концу каждого года поступали доклады с мест (городов и провинций) с описанием особо тяжелых приговоров — каторга, изгнание, казнь через обезглавливание, через повешение и т. д. Все эти дела рассматривались в ведомстве и докладывались вместе с аналогичными данными по столице императору, за которым и было право на окончательное решение[31].
Выработка
правовых норм, форм наказаний,
правил расследования
преступлений, решения о пересмотре
тяжелых приговоров, рассмотрение
не окончательно доказанных
преступлений, разбирательство дел
людей, заключенных под стражу,— так
определялись функции ведомства
юстиции в «Своде уложений» от
Хотя ведомство юстиции находилось на вершине судебной иерархии, его решение не было окончательным. В сомнительных случаях император назначал определенную группу придворных сановников (динь тхан) для дополнительного разбирательства. Окончательное решение оставалось за императором.
Обязанностью
цензората, который был создан в
Ведомство общественных работ занималось строительством крепостей, строительством и ремонтом дорог, возведением мостов, императорских дворцов, храмов, всяким строительством, связанным с землей и деревом, рытьем каналов, получением и распределением всякого рода строительных материалов, разработкой образцов и моделей для различных ремесел, строительством и ремонтом флота[35].
В системе центрального аппарата имелись два важных органа, находившиеся в непосредственном подчинении императору: придворный совет (ной как) и тайный совет (ко мат).
В ведении придворного совета была переписка между императором и министрами шести ведомств и подготовка императорских указов и посланий.
Одно из отделений придворного совета, под названием би тхи со, служило личным секретариатом императору. Там хранились императорские литературные труды и деловые документы[36].
На придворный совет возлагалась обязанность контролировать деятельность шести ведомств и докладывать непосредственно императору обо всех ошибках и злоупотреблениях в их работе.
Для
обсуждения особо важных секретных
государственных дел и пресечения
роста влияния придворного совета в
Столицей
своего государства Нгуены сделали
г. Фусуан (Хюэ), отказавшись от
Тханглонга, в котором видели оплот
антиправительственных восстаний.
Тханглонг, который при Зя Лонге
назывался Бактхань, был в
При императоре Зя Лонге весь Вьетнам был поделен на 23 провинции, которые, в свою очередь, делились на фу и хюены; хюены делились на тонги, а тонги — на общины (тхон или са).
Основное назначение тонга состояло в том, что он являлся дополнительным промежуточным звеном в административном аппарате, усиливавшим централизацию управления страной. Несколько тонгов объединялись в хюен. Во главе хюена стоял уже не выборный, а назначаемый центральным правительством начальник, в руках которого сосредоточивалась вся власть — как административная, так и судебная.
Два или три хюена объединялись в фу, глава которого назначался центральным правительством.
Несмотря на то что фу, так же как и тонг, играл второстепенную роль в управлении страной, Нгуены придавали фу большое значение как промежуточному звену для еще большей централизации административного аппарата.
Феодальное чиновничество
Во Вьетнаме в первой половине XIX в. чиновничество государственного аппарата делилось на две категории: гражданское чиновничество (куан ван) и военное чиновничество (куан во).
Обе категории чиновников делились на девять рангов, которые, в свою очередь, имели два класса: первый, или высший (тянь), и второй, или низший (тонг)[37].
Обладание определенным местом в табели о рангах давало чиновникам право на ряд привилегий. Основными из этих привилегий являлись обладание наследственным титулом и получение земельного пая в общине.
Распределяя титулы по рангам и классам, верховная власть с 20-х годов XIX в. проводила в определенной мере дискриминационную политику в отношении военных чиновников, но это касалось только средних и низших ступеней табели о рангах, у первых же трех сохранялось полное равенство с гражданскими. Снижая к середине XIX в. в общей массе социальную значимость военных чиновников по сравнению с гражданскими, верховная власть в то же время стимулировала низший состав военных чиновников к проявлению повышенной активности и эффективности выполнения отдаваемых приказаний.
Наряду
с наследственными титулами
феодальное служилое сословие
получало и значительную долю
централизованно перераспределенной
ренты в виде денежного и рисового
жалованья. Определенную роль
играли в 20—30-е годы и общинные паи,
но их реализация все более
подрывалась в связи с сокращением
количества общинных земель в
центре и на севере и почти полным
отсутствием таковых на юге. В связи
с этим в
Рост численности бюрократического аппарата на всем протяжении первой половины XIX в., а в связи с этим и усиление феодальной эксплуатации тяжким бременем ложились на плечи крестьянства и трудового городского населения, вызывая периодические восстания крестьян, солдат и беднейшей части горожан.
Высшее чиновничество центрального государственного аппарата в столице — гражданские чиновники и военные — входило в группу чиновников императорского двора, присутствующих на императорских аудиенциях и принимающих решения по всем важным вопросам, естественно, с последующим одобрением или отклонением императором. Круг этих чиновников был довольно узок. Они занимали важнейшие посты во всех ведомствах.
Во главе каждого ведомства стоял глава (тхыонг тхы), должность которого была введена еще при императоре Зя Лонге. На эту должность назначались чиновники первого класса второго ранга. Кроме этого в каждом министерстве существовали должности двух первых советников (чиновников второго класса второго ранга); двух вторых советников, двух третьих советников, а также штат чиновников различных рангов и классов. В провинциях действовали местные государственные чиновники различных рангов.
С
Налогообложением и финансами провинции ведал чиновник, занимающий должность бо тиня.
Судебные функции осуществлял начальник судебного управления (ан шат). В его функции входило ведение судебных уголовных дел в провинции, совершенствование нравов и обычаев, дисциплины, наказание и поощрение чиновников.
Провинциальные войска возглавлялись военачальником — лан бинем и его заместителем — фо лан бинем, на должности которых назначались чиновники третьего и четвертого рангов.
Вопросами образования в провинциях ведал чиновник четвертого или пятого ранга, занимающий должность док хока.
Заменяя на местах весь центральный специализированный аппарат, провинциальные власти могли во всех вопросах проводить свою собственную политику, ориентируясь на нужды своих районов, а не на формальные указания свыше. Однако это касалось в основном частных практических дел, а в глобальных вопросах политико-стратегического характера местные власти были вынуждены следовать предписаниям сверху.
Внутриполитическое положение страны
Первые
20 лет XIX в. были временем активной и
напряженной деятельности
феодального государства по
социальному и политическому
упрочению победы над Тэйшонами. С
1801 по
Воссоздание феодальной государственной системы на базе единственной системы, которой оно располагало,— армии развивалось не по какой-то определенной программе, а в ходе решения серии задач, важнейшими из которых были задачи экономические.
Решение
этих проблем в первые годы XIX в.
выпало на долю военных, из которых
наибольшим доверием Зя Лонга
пользовалась группа чиновников,
разделившая с ним тяготы скитаний
во время бегства в Сиам в
Наиболее
крупными сановниками в государстве
стали полководцы Нгуен Ван Нян,
Нгуен Ван Чыонг, Ле Ван Зюет, Ле Тят,
Нгуен Ван Тхань. Все они
выдвинулись во время
антитэйшонских выступлений в
Зядине и всей своей карьерой были
лично обязаны императору. Несмотря
на известные противоречия,
возникавшие между военными
чиновниками, пришедшими из
Тхуанхоа вместе с Нгуенами,
коренными помещиками Зядиня и
главным образом бывшими
чиновниками — сторонниками
Тэйшонов (сдавшимися в ходе войны),
все они до
Примечательно,
что Зя Лонг отказался от старого
принципа назначения на высшие
посты своих родственников, хотя,
возможно, это было связано с почти
полным уничтожением их Тэйшонами.
В текущей работе на местах до
воссоздания гражданской
администрации армии помогали
помещики, к которым Зя Лонг обращался
еще перед походом на север.
Помещики быстро заполняли вакуум
власти, возникший вследствие того,
что гражданский чиновник в
областях, откуда удалось вытеснить
Тэйшонов, был синонимом чиновника
тэйшонского. Другой гражданской администрации
север не знал, поэтому приход туда
армии Зя Лонга в
Правительство мало интересовалось структурными особенностями формирующегося феодального гражданского аппарата. Единственным обязательным принципом было использование военных кадров и военных методов в его высших звеньях. Притом необходимо учитывать и определенную европеизацию армейской организации в ходе войны с Тэйшонами, и массовость назначении низшего командного состава на гражданские посты.
В
это же время последовательно
осуществлялся перевод дипломированного
чиновничества на жалованье, что в
основных своих чертах было
сделано к
Включение
в состав империи севера с его
специфическими традициями,
появление в администрации севера
некоторого количества чиновников
Ле, начало организации гражданской
администрации — все это вызвало
спор о том, какие традиции необходимо
возрождать, чей опыт — Дангчаунга
или Дангнгоая — должен лечь в
основу создания империи. Даже среди
южан, приближенных к Зя Лонгу, были
сторонники реставрации по образцу
Ле — Чинь. Их возглавлял Нгуен Ван
Тхань. Возможно, именно как человек,
которому были близки традиции Ле —
Чинь, он и был назначен управляющим
севера[40]. Полной
противоположностью ему был маршал-евнух
Ле Ван Зюет, тесно связанный с
Зядинем и купечеством юга; близкие
к нему позиции занимал Ле Тят. Было
бы неправильно рассматривать Зя
Лонга выразителем позиций
феодалов какой-то одной части
страны. Он стремился минимально
обострять противоречия между двумя
группами своих сторонников,
оставляя их взаимные жалобы друг на
друга, как правило, без
последствий. В годы его правления
постепенно усиливалось влияние
уроженцев «старых областей»
Нгуенов — центра и отчасти северян,
хотя в своей практической
деятельности Зя Лонг лишь в очень
небольшой степени обращался к
социальному опыту севера. Именно
поэтому открытое столкновение
произошло у него с лидером
сторонников северных традиций. С
небольшими вариациями с
Обострение
положения на севере и в центре в
связи с крестьянскими восстаниями
использовалось «консерваторами»
для новых требований
восстановления всевластия
феодальной бюрократии,
прекращения политики поощрения
помещиков и купцов. Они требовали
насильственного закрепления
крестьян в деревнях, в то время как
правительство просто облагало их
налогами на новом месте проживания.
Тогда в
Посылка Ле Тята на север и принятие энергичных мер по подавлению восстаний привели к тому, что в 1810—1812 гг. они постепенно идут на убыль. Сменив Нгуен Ван Тханя, Ле Тят выяснил, что восстановление добрых старых порядков при Нгуен Ван Тхане сопровождалось ростом коррупции, крупных хищений, в том числе со стороны самого Нгуен Ван Тханя[45].
С момента перевода Нгуен Ван Тханя в столицу обостряются споры при дворе, но здесь «консерваторы» не получили почти никакой поддержки. В этой ситуации группировка Нгуен Ван Тханя решает действовать там, где у нее была какая-то социальная база, т. е. на севере. Возникает заговор, в котором принимают участие и остатки сторонников Ле в Бактхане[46].
Зя
Лонг, верный своей осторожной
политике, не торопился с
решительными мерами, но, когда к
Острой
проблемой последних лет правления
Зя Лонга был вопрос о наследнике
престола. После борьбы победила
кандидатура будущего Минь Манга,
достигшего уже 30-летнего возраста,
четвертого сына Зя Лонга,
объявленного наследником за три
года до смерти отца[50]. Поскольку с
первых же дней своего правления он
показал себя последовательным
сторонником консервативной
политики, начал реализацию многих
требований Нгуен Ван Тханя, резко
порвал с соратниками отца, можно
считать, что его взгляды
сформировались еще до воцарения,
так как с самого начала он правил
самостоятельно, не находясь ни под
чьим влиянием и опекой. Зя Лонг,
бесспорно, сознавал, что сын
попытается пересмотреть его
политику, и буквально на смертном
одре, к которому помимо членов
семьи Нгуенов были приглашены лишь
Ле Ван Зюет и Фам Данг Хынг, вручил
бразды правления сыну, а власть над
югом — Ле Ван Зюету. Трудно сказать,
помешало ли Минь Мангу сместить Ле
Ван Зюета то, что последний был
назначен его умирающим отцом
формально уже при власти самого
Минь Манга, или он не имел для этого
сил, однако замысел Зя Лонга удался:
на протяжении значительного
периода своего царствования Минь
Манг не имел возможности проводить
консервативную политику на
большей части территории своей
страны. Если учесть, что севером до
1820—1830 годы были во внутренней политике временем попыток восстановления старой структуры класса феодалов на новой социальной базе. Но попытки такого рода с самого начала не ставили себе целью изменение социальной базы. О ликвидации частных земель и помещиков, восстановлении общинных земельных отношений, реальном отказе от жалованья никто не помышлял, кроме отдельных ярых «консерваторов». Методом проб и ошибок феодальная верхушка убеждалась в невозможности полного восстановления старой структуры власти на новой социальной базе, и поскольку базу изменить было невозможно, то медленно и постепенно менялась сама структура. На практике это изменение реализовалось в ходе борьбы двух групп — «реалистов» и «консерваторов». Верховную власть постепенно захватывали «консерваторы», но параллельно в их политике все больше появлялись элементы реализма. Носителями реалистических тенденций были крупные сановники — наместники времен Зя Лонга (Ле Ван Зюет и Ле Тят) и зядиньцы вообще. Носителями консервативных тенденций — столичная администрация Фусуана, верхушка чиновничества центрального аппарата в столице и старое кадровое гражданское чиновничество из северян. Во главе «консерваторов» стоял сам Минь Манг, бесспорно крупнейший политический деятель того времени.
Первоначально
борьба шла между двумя этими
группами, на позднем этапе она
приняла характер междоусобной
войны. Но даже военная победа
императора в
В сфере экономики для первой части периода (1820—1827) были характерны попытки ослабить экономическую роль помещиков при помощи их социального притеснения и экономического ограбления, одновременно увеличив численность и расширив власть феодального чиновничества. Но попытки эти были еще сравнительно робкими и проводились только в центральной части страны, поскольку на севере и на юге сидели сторонники реалистической политики, практически независимые при решении внутренних проблем.
Сокращался общий объем денежного жалованья, куаны переводились на рисовое жалованье. Феодальное чиновничество стремилось изъять у купцов и промышленников наиболее выгодные сферы предпринимательской деятельности и поставить их под контроль «экономических» чиновников. Этой цели служило частичное установление государственной монополии на торговлю рисом, сахаром и пр., усиление регламентации в торговле и предпринимательстве, сужение сферы свободного предпринимательства в горнодобывающей промышленности. Особое место занимал отказ от политики поощрения денежных отношений и отказ от поощрений в горнодобывающей промышленности, чьи продукция материально обеспечивала развитие денежного обращения.
Уже эти первые годы показали, что ряд консервативных начинаний сводится на нет экономическими реальностями; в частности, регулярная замена налогового риса деньгами (при плохих урожаях) требовала больших масс денег. Проведение этой политики стало нарушать с трудом установившуюся экономическую систему начала XIX в., в которой важными факторами были денежное жалованье чиновников и товарный рис помещиков, и не замедлило сказаться в наиболее бедной части страны — на севере и в Тхань-хоа — Нгеане, которые не снабжались в отличие от столичного района рисом из Зядиня. Здесь участились голодовки. Более частыми, чем раньше, и более затяжными стали крестьянские восстания. Напряженное, хотя и стабильное положение первых десятилетий стало быстро ухудшаться в ответ на попытки усиления феодально-бюрократической эксплуатации в деревне (дополнительно к помещичьей) и ограничение предпринимательской деятельности на шахтах. В сочетании с широким престижным строительством, увеличивающимися расходами на растущий чиновничий аппарат и малоэффективным ирригационным строительством в перенаселенных районах это привело к острой нехватке денежных средств, отказу от широких налоговых льгот, дальнейшему усилению налогообложения во всех областях. В богатом и практически независимом Зядине ухудшения экономического положения не ощущалось. В снабжавшемся им столичном районе ухудшение экономического положения стало ощущаться значительно позднее. Но на бедном севере, где часть экономической программы Минь Манга все-таки осуществлялась, и особенно в Тханьхоа и Нгеане, где она проводилась полностью, это ухудшение стало ощутимым. Особенно все указанные явления стали заметны с 1823г., когда «консерваторы» во главе с Минь Мангом полностью устранили из столичной администрации сторонников более гибкой политики.
К
чему же сводились конкретно
экономические изменения этого
периода, в целом связанные с
попыткой восстановления старых
норм? Рассматривая их, необходимо
учитывать, что проведение политики
восстановления отживших форм
социально-экономических
отношений было следствием заранее
продуманной политики
консервативной части феодальной
верхушки, возглавляемой Минь
Мангом. Все мероприятия этого рода
начались сразу во всех областях в
В сфере рынка, купечества и денежного обращения имели место децентрализация денежного хозяйства, отказ от изготовления средних серебряных денежных номиналов, усиление регулирующей роли государства на рисовом рынке, усиление налогообложения торговцев и промышленников и попытки заменить купеческую торговлю рисом завозом государством денег на юг и встречными казенными поставками риса в центр. Но одновременно еще проводились и мероприятия, связанные со старой политикой Зя Лонга: периодическое снижение налогов на рисоторговцев, поощрение внешней торговли, расширение общего объема денежного жалованья.
В
целом по мере приближения к концу
этого периода реакционные
мероприятия все больше преобладали
над реалистическими. На 1824—1826 гг.
приходился ряд запретов на экспорт,
введение государственной
монополии на свинец, резкий рост
непроизводительных расходов на
содержание императорского двора и
столичного чиновничества (с
Но в целом реализация консервативной программы в первой половине 1820-х годов лишь начиналась, поскольку значительная часть верхушки феодального аппарата и его среднего звена была сторонниками Зя Лонга. 1820—1822 годы были временем массовой замены военных, в основном зядиньцев, гражданскими чиновниками, главным образом из центра и с севера. В 1821 —1822 гг. была проведена замена высших сановников в столице, к власти приходят как новые люди из числа «консерваторов», например Нгуен Данг Туан, так и переметнувшиеся ветераны Зя Лонга: Нгуен Хыу Тхан, Чинь Хоай Дык и Фам Данг Хынг. Значительной властью в этот переходный период пользовались нейтральные политики времен Зя Лонга, такие, как Нгуен Ван Нян и Нгуен Дык Суан, влияние которых, однако, быстро падало.
В эти же годы начинается борьба, пока еще не в острой форме, с наиболее последовательными сторонниками реалистической линии, прочно закрепившими за собой север и юг,— Ле Тятом (север) и Ле Ван Зюетом (юг).
Дальнейшее
развитие внутренней жизни Вьетнама
этих лет происходило в условиях
затяжных крестьянских восстаний,
размахом и длительностью резко
отличавшихся от крестьянских
выступлений периода правления Зя
Лонга. Основными очагами восстаний
в это время были Тханьхоа и Нгеан[54],
в меньшей степени — горные районы
севера. Они, естественно, обостряли
внутриполитическую обстановку в
стране в 1823—1826 гг., ознаменовавшуюся
совершенно новой расстановкой сил
на политической арене: «консерваторам»
в столичной верхушке резко
противостояла гражданская и
военная верхушка севера и юга,
ставшая практически
полунезависимой. В самом центре
постепенное оттеснение военных от
власти сопровождалось
формированием политически
пассивной группы чисто военных
лидеров, лояльных по отношению к
Минь Мангу и могущих в перспективе
быть противопоставленными
военным лидерам севера и юга. В этих
условиях в
Что представляли собой Ле Ван Зюет и Ле Тят, какова была их политическая программа и социальная база, к чему они стремились и чего успели добиться, в чем была их сила, в чем была их слабость? Прежде всего необходимо сказать, что оба лидера были крупные политические деятели, ближайшие соратники Зя Лонга, последовательно проводившие его политику гибкого учета социально-экономических реальностей, отказа от полного восстановления норм феодально-бюрократического государства, политику опоры на помещиков и отчасти на купцов и горнопромышленников (без которых невозможно было решение финансовых проблем того времени). Различия же между ними были скорее всего различиями их экономической и военно-политической базы (бедный север с сильной прослойкой феодальной бюрократии и богатый помещичий юг с преобладанием военного чиновничества), а также различиями их личного опыта и темперамента: опытный и осторожный политик и полководец — евнух Ле Ван Зюет и обязанный всему своим личным качествам, блестящий и темпераментный военачальник, бывший тэйшон Ле Тят, особняком стоявший и в окружении Зя Лонга из-за своего тэйшонского прошлого[57]. Источники неоднократно напоминают о единстве их политической программы, об объединении их в одну «партию», и есть все основания считать, что многие высказывания более резкого Ле Тята отражают общую линию их поведения, тем более что многие намерения Ле Тята не могли быть реализованы без помощи Ле Ван Зюета. И, наконец, существенно то, что критика Ле Тята как политического противника императора началась лишь девять лет спустя после смерти Ле Тята, когда умер и Ле Ван Зюет и было практически подавлено восстание Ле Ван Кхоя на юге[58]. Очевидно, что Ле Ван Зюет препятствовал критике их общей политической программы.
Борьба двух этих политических лидеров с императором Минь Мангом выражалась в следующем: они подавали взаимно согласованные протесты против тех или иных мероприятий «консерваторов» и свои собственные предложения, шедшие вразрез с мероприятиями Минь Манга; самостоятельно назначали и смещали практически всех чиновников во вверенных им областях и даже требовали пересмотра соответствующих решений императора; предпринимали коллективные демарши, оказывая давление на императора; присвоили себе всю полноту власти, вплоть до права смертной казни[59]; оба публично признавали право смены императора и относительность императорской власти, причем Ле Тят прямо требовал дать ему на усыновление одного из принцев, что придало бы выступлению оппозиционеров черты легитимности. И, наконец, самое важное: на протяжении правления Ле Тята на севере и Ле Ван Зюета на юге они выполняли общеимперские приказы и распоряжения лишь в той мере, в какой это соответствовало их политической программе. Наиболее ярким проявлением этого были посылка Ле Ван Зюетом посольства в Англию (которое не сумело добраться до места назначения) и обмен посольствами с Бирмой[60]. Это было явным покушением на прерогативы императора, но еще более явным покушением был план Ле Тята — насильственное свержение ближайших сотрудников императора Чинь Хоай Дыка и Нгуен Хыу Тхана при помощи прямой демонстрации при дворе. При этом оба наместника регулярно принимали у себя представителей императора, но обычными следствиями такого рода поездок были сообщения императору о том, что Ле Тят «сидит на императорском месте», или о том, что Ле Ван Зюет «строит себе мавзолей». Император обижался, но сделать ничего не мог. И при этом он отказался принять их отставку, поскольку за ними стояла сила. Что же это была за сила? На юге это были зажиточная часть крестьянства, помещики, армия, администрация и купечество Зядиня. На севере положение было иным. Основную опору Ле Тята составляли армия и преданные ему кадры администрации. Это было гораздо меньше того, чем располагал Ле Ван Зюет на юге, но это было и единственным, чем располагала здесь династия Нгуенов вообще.
1827 год был определенным рубежом в развитии страны. Смерть Ле Тята и подчинение севера центральному правительству расширили социально-экономическую базу консерваторов, что повлекло за собой, с одной стороны, дальнейшее укрепление центральной власти, с другой стороны, обострение социальных конфликтов.
С
Конец
20-х — середина 30-х годов XIX в. были
временем острой политической
борьбы, шедшей на фоне быстрого
роста многочисленных
крестьянских выступлений на севере
и в Тханьхоа — Нгеане. Крестьянство
экономически и социально ощущало
возвращение государства к системе
двойного гнета — феодалов-чиновников
и помещиков,— который был основной
причиной восстания Тэйшонов. Можно
предполагать, что уход с поста, болезнь
и смерть Ле Тята послужили сигналом
к восстанию Фан Ба Ваня не только
потому, что не стало опытного и
авторитетного военного
феодального лидера, но и потому, что
сразу началось восстановление
ненавистных крестьянам старых
порядков. Экономические трудности,
крупные крестьянские восстания
обострили в эти годы борьбу среди
политических лидеров в
правительстве. Столицу потрясали
непрерывные смены и перемещения
высших чиновников. Полный разгон по
чисто политическим соображениям
всей администрации Ле Тята на
севере (за «неуважение законов», т.
е. за невыполнение распоряжений
Минь Манга) не мог не ослабить
феодальной власти на севере, что
повлекло за собой новое усиление
крестьянских восстаний. Восстание
Фан Ба Ваня было принципиально
новым явлением. Впервые после
восстания Тэйшонов возникла
территория, долгое время
контролируемая восставшими
крестьянами. Но правительство Хюе
поставило в эти годы задачу борьбы
со своими политическими
противниками в стане феодалов на
первое место. В ущерб качеству
управления севером был отменен
пост наместника всего севера, что
резко снизило эффективность
руководства[62]. Тогда же военные
функции начали передавать
гражданским чиновникам, что было
полным отказом от административных
традиций Нгуенов вообще и Зя Лонга
в частности[63]. Одновременно в
министерства назначаются по
нескольку министров сразу, в то же
время один министр мог вести дела
нескольких министерств. Это
понижало компетентность руководства
в министерствах, усиливало власть
императора и мешало текущей
работе. Еще в
Поддержка
боеспособной армии дала
возможность не только осаждать и
штурмовать Фиенан и подавлять
восстания на севере, но и вести
активные боевые действия в
Камбодже и лаосских княжествах. В
1832—1835 гг. затяжные крестьянские
восстания были постоянной
реальностью внутриполитической
жизни Вьетнама, и власти
ограничивались их локализацией.
Это позволило выделить войска для
войны в Зядине и за пределами
страны, но имело далеко идущие
отрицательные последствия для
феодалов на севере, где
значительная часть крестьянства
успела побывать в повстанческих
отрядах и хранила их традиции, что
значительно облегчало восстания
последующего периода. Наиболее
дальновидные продолжатели «реалистической
традиции», среди которых в это время
выделяется Нгуен Данг Зяй, прямо
предлагали восстановить помещичьи
дружины и передать помещикам
эффективную власть на местах, но
политическая близорукость и
традиционное недоверие к
помещикам как к социальной силе
привели к тому, что динь тханы и
двор отвергли это предложение. В
немалой степени спокойствию
правительства Минь Манга и
консерваторов в целом
способствовал тот факт, что к
середине
Вторая половина 1830-х годов отмечена продолжением последовательной консервативной политики в деревне и в сфере феодальной эксплуатации и частичной либерализацией торгово-предпринимательской сферы. Усилились меры по экономическому ущемлению помещиков; в Биньдине и частично в Зядине конфисковались частные земли.
Однако
в
Конец 1830-х годов для консервативной феодальной верхушки Вьетнама казался временем внутриполитической стабильности и внешнеполитического могущества. Страна была торжественно переименована в Дайнам[71]. Прекратились крестьянские восстания, затихла борьба феодалов в стране и при дворе. Влияние Дайнама, казалось, с каждым днем крепло в Камбодже и лаосских княжествах.
Ничто
не предвещало новой полосы
экономических и социальных
трудностей, когда в
40-е годы XIX в. стали заметной вехой в историческом развитии Вьетнама. Именно в это время, когда острота аграрного кризиса временно спала в результате регулярной эксплуатации Зядиня и сравнительного упрочения положения на севере и в центре, при политической стабильности внутри страны, стали очевидны органические пороки той системы эксплуатации в экономических, социальных и политических сферах, которую навязывала стране в течение 20 лет феодальная верхушка руками центрального правительства. Если в предшествующий период ряд провинций центра не был в состоянии прокормить свое собственное чиновничество, то сейчас это положение распространилось на весь центр и большую часть севера. Практически большая часть прибавочного продукта в этих частях страны шла помещикам, отстраненным от политической власти. Феодальное же чиновничество, центральное правительство и армия фактически существовали за счет враждебного им Зядиня. В этих условиях центральное правительство утрачивает заинтересованность в повседневном руководстве большей частью страны, что ярко выражается в отказах реагировать на насущные проблемы провинций, которые пытается отстаивать провинциальная администрация. В провинциях складываются устойчивые, долго не перемещаемые кадры администрации, которые порой яростно спорят с центром, не подвергаясь при этом репрессиям. Столица вяло реагирует на импульсы с мест, и даже крупнейшие принципиальные решения (признание развала общины и отказ от ее использования в качестве фискальной единицы) принимались в рабочем порядке и занимали очень небольшое место в повседневной деятельности министерств и ведомств. Об ослаблении связей между центральной администрацией и провинциями ярко свидетельствует высказывание нового императора, Тхиеу Чи (1841 — 1848), о том, что в докладах, присылаемых из провинций, не говорится ни о каких делах. «Или в Поднебесной нет никаких дел, достойных упоминания?»[72] Предельно ясным становится противопоставление провинциальной администрации центра и севера (и тем более юга) центральному правительству, которое отказывается от проведения даже консервативных мероприятий.
Немалую роль в распаде стройного административного здания, созданного Минь Мангом, сыграла деятельность плохо контролируемого и безответственного цензората; его противоречивые высказывания и рекомендации хотя и не оказывали большого влияния на течение дел, но заметно обостряли положение при дворе и в столице, тем более что зачастую критике подвергался император, порой по пустяковому поводу[73]. Намечается не только совершенно очевидное ослабление влияния столичной администрации на дела провинций, но и ослабление власти императора в столице.
Здесь также сложились устойчивые группы феодальных лидеров со своими программами; они, как и усиливающийся цензорат, все меньше считались с мнением императора. Чрезмерно разросшийся императорский дом также принимал все более активное участие в делах управления, внося в них сумятицу и разнобой. Все это сопровождалось падением дисциплины столичного чиновничества, неисполнительностью, пьянством и т. д. Налицо очевидный упадок власти, сыгравший немалую отрицательную роль во время войны с Францией. Растущая самостоятельность провинциальных властей не могла не сопровождаться заметным возрождением торговли и купечества, некоторым оздоровлением денежного обращения, но горная промышленность находилась в упадке, аграрная ситуация в центре и на севере была явно ненормальной, количество риса и земли на душу населения падало, большие военные затраты были напрасными. Все это показывает, что восстановление архаической системы гражданского управления в ее законченном виде, при котором высшее ее звено (столичное чиновничество) порождало и пыталось реализовать консервативные идеи, оказалось исторически оправданным применительно к средним и низшим звеньям, т. е. к провинциальной администрации. Эта администрация все более сознавала свое тождество с интересами помещиков и слившегося с ними низшего недипломированного чиновничества (лай зить) и последовательно проваливало все попытки социального ущемления помещиков. Архаичность и избыточность консервативного столичного чиновничества становятся полностью очевидными в это время, и уже раздаются призывы если не к ликвидации этой группы, то к полному изменению ее персонального состава.
Важнейшими событиями были в 40-х годах постепенный отказ от опоры на общину в ряде районов страны и требования перехода к налогообложению конкретных городов, деревень и даже отдельных хозяйств. Об этом свидетельствует доклад генерал-губернатора Шонтэя — Хынгхоа — Тхайнгуена: «Крестьяне в общинах и деревнях большей частью зовутся жителями одной общины, но жители, общинные дома, пагоды, земли — все у них отдельное, у них нет родственных чувств по отношению к соседям и родственникам; есть места, где в настоящее время одна община разделена на две деревни либо на три, четыре, пять деревень, а так как земли было то больше, то меньше, крестьянское население то густое, то редкое, поэтому и солдатская повинность была то тяжелая, то легкая и налоговые сборы то большие, то маленькие. Что касается обычаев народа, то (крестьяне. — Авт.) постоянно делились на группы, а по записным книгам — это одна община. Например, одна деревня — густонаселенная и богатая, а вторая и третья — редконаселенные и бедные либо вторая и третья — густонаселенные и богатые, а первая — редконаселенная и бедная. Если же компенсацию за бегство солдат и налоговые недоимки собирать одинаково со всей общины, то, поскольку земля и общинники (имущественно) совершенно разные, одна деревня колеблется и не хочет страдать из-за другой деревни. Если же заставляют одну деревню нести повинность, то ясно видно, что она окажется в бедственном положении и не сможет этого вынести; вот и получается, что одна деревня бежит (пустеет), а вторая и третья деревни тоже разбегаются вслед за ней».
В связи с этим генерал-губернатор просил: «В тех общинах, где население, общинные дома, пагоды, земли — все раздельное (например, община Бошон — две деревни Бошон и Кхале и т. д.), то там оставить старое название общины, а затем четко вписать в списки, каким деревням принадлежат эти земли, каким общинникам принадлежат эти земли, для того чтобы приводить в качестве свидетельства при расследованиях»[74].
В эти годы продолжается экономическое усиление помещиков, которому уже никто не пытался препятствовать. Продолжается и их конституирование в качестве ранговых феодалов (покупка феодальных рангов). Быстрыми темпами идет расслоение деревни, несмотря на отсутствие крупных голодовок, продолжается самовольный уход из деревень. Деревня перестает быть основой традиционной административной организации; служба за деньги одних вместо других настолько широко распространилась, что появились предложения о признании практически профессионального характера армии, ее соответственном резком уменьшении с привлечением в случае необходимости ополченцев, прошедших лишь обязательное военное обучение.
В стране сокращались проверка и контроль общинных списков. Резко упрощается процедура исключения умерших из списков[75], признается право на заклад и аренду общинной земли без ограничения срока, государство отказывается от контроля за арендой[76]. Государственные монополии сохраняются только по отношению к второстепенным сельскохозяйственным культурам, заметно уменьшается казенный завоз риса в различные районы страны, сокращается строительство дамб. Регулярно уменьшаются годовые налоги, в чем немалую роль играет то обстоятельство, что широчайшее использование зядиньского риса уже не сопровождается (в отличие от времени Ле Ван Зюета) регулярной отправкой больших сумм денег на юг. Усиленное использование экономических ресурсов Зядиня, возможно чрезмерное, дошло до того, что порой приходилось временно снижать налоги и в Зядине.
Финансовые проблемы продолжали оставаться сложными и запутанными. Объем денежной массы рос параллельно росту числа населения, но структура ее была архаической, преобладала медь, а не серебро и золото. В стране продолжалась острая нехватка серебра, рыночная стоимость которого была в 3 раза выше официальной[77].
В налоговом деле и выплате жалованья деньги играли ведущую роль, тем более что государство постепенно возвращалось от массовых перевозок денег к использованию рынка и купцов. О неэффективности таких перевозок свидетельствует то, например, что во время одной перевозки крупной суммы денег из столицы в Ханой четвертая часть этой суммы была разворована. В сфере налоговой эксплуатации помимо высокой роли денежных налогов необходимо отметить отказ от малоэффективных усилий в деле налогообложения горцев и китайцев, а также регулярное временное снижение налогов как вследствие неурожаев, так и при очень больших урожаях из-за перегрузки рисовых складов.
Был сделан ряд уступок купечеству, что повлекло за собой быстрый рост торговли с самого начала 1840-х годов. Этими уступками являлись как периоды беспошлинной торговли, сокращение числа внутренних таможен, так и возвращение к системе аренды таможен купцами.
Немалую роль во всем этом играла борьба ряда провинциальных лидеров за интересы купечества. Они настолько тесно связали себя с интересами купечества, что один из них был назван «проповедником коварных купцов» за высказывание о том, что «земля и небо породили имущество не для государства, а для народа и нужно поощрение, чтобы люди, выставляющие товары и занимающиеся торговлей, тоже в равной мере пользовались выгодой»[78]. Но было бы неверно говорить о политике поощрения купечества, хотя правительству было ясно, что с купечеством нельзя не считаться. («Если в местах производства не будут с охотой торговать товарами, то нельзя будет выполнить закон о закупках и народу придется туго»[79].) По мере роста торговли и обогащения купцов была сделана попытка лишить их части доходов, особенно на юге, за счет установления государственных цен на товары и введения сложных регламентации[80].
Государственная экономика не была предметом особых забот правительства, что не могло не повлечь за собой ее упадка даже в военной промышленности столицы. Сократился общий объем государственных перевозок риса (казенные перевозки риса в столицу уменьшились в 3 раза).
Из
тех лидеров, которые были у власти в
течение этого десятилетия, нужно
выделить регента Чыонг Данг Куэ, Ву
Суан Кана — второго человека в
государстве, Лам Зуи Хиепа — все
они последовательно придерживались
консервативных взглядов, контролировали
лишь общее руководство страной и
мало были связаны с
провинциальной администрацией. Им
противостояла группа
провинциальных лидеров,
требовавших проведения более
гибкой социальной и экономической
политики. Эта группа регулярно выступала
со своими предложениями и в столице
(Нгуен Данг Зяй и Нгуи Кхак Туан),
где их осторожно поддерживала
группа практических политиков, с
опытом работы в провинциях (среди
последних можно выделить Фан Тхань
Зяна), Особняком стояла группа
военно-гражданских лидеров
умеренно консервативного
направления, руководствовавшаяся в
своей деятельности не только
консервативными идеалами, но и насущными
потребностями страны, особенно
военно-политическими: Нгуен Чи
Фыонг, Чыонг Минь Зянг. На
протяжении 10 лет соотношение сил
этих группировок существенно не
менялось, хотя в
В
следующем месяце Нгуен Данг Зяй был
отправлен генерал-губернатором в
Нгеан—Хатинь, Нгуен Чи Фыонг
отправлен наместником в Намки (юг),
где в
В
столице остались одни
консервативные лидеры, однако
часть страны находилась под
управлением «реалистов» (Нгуи Кхак
Туан в Шоннаме, Нгуен Данг Зяй в
Нгеане) и практиков (Нгуен Чи Фыонг
в Намки). В известной мере
воспроизводилась ситуация 1820—1827
гг., с той только разницей, что сам
Ты Дык не был «консерватором».
Хранителями консервативных
традиций оставались «люди Минь
Манга»: Чыонг Данг Кюэ, Лам Зуи Хиеп,
Ха Зуи Фиен. Ты Дык в известной
степени находился под их влиянием
и соглашался с их требованиями,
если «консерваторы» ставили вопрос
категорически; так, они провалили
инициативу императора,
направленную на возвращение
конфискованных частных земель в
Биньдине. Однако в то же время Ты
Дык охотно санкционировал почти
все мероприятия как практического,
так и законодательного характера,
исходившие от «реалистов». На
протяжении четырех с половиной
лет — с начала
Всемерно повышалась роль лай зитей в общине и волости (тонг), и ограничивалось вмешательство чиновничества в дела этих административных единиц. Отныне чиновники в фу и хюенах сами не составляли списки, а лишь приказывали «крестьянам». «Крестьяне», а скорее всего помещики составляли эти списки, а провинциальные чиновники их только просматривали. Из центра, чего не было ранее, вообще никого не присылали. Помещики получили возможность сами оформлять в записных книгах захваты зависимых крестьян и их земель[85]. В докладе Нгуен Данг Зяя специально указывалось, что ранее ли зити не собственноручно составляли списки общинников, а вынуждены были пользоваться услугами провинциальных секретарей. Если же количество земли и налогоплательщиков не изменялось (по мнению тех же ли зитей), то списки эти вообще не надо было составлять[86]. Пересматривался и основной принцип общинного администрирования. Переписи один раз в три года практически отменялись. Отсутствие переписей вело к окончательному распаду общинной собственности — превращению общинного держания в наследственное, а затем в аллод. На усилении помещиков — ли зитей — как единственной администрации общин и волостей настаивал и Нгуи Кхак Туан. Он предлагал увеличить количество местных чиновников в волости и отменить посылку провинциальных чиновников в горные районы[87], в национальных районах управлять должны были местные вожди. Ли зити получали денежно-рисовое жалованье— 1 куан 2 тиена деньгами либо в пересчете на рис — и становились официально частью государственного аппарата.
Одновременно
началась кампания за сокращение
числа дипломированного
чиновничества. Зачинщиком ее был
все тот же Нгуен Данг Зяй, который
предложил для этого ликвидировать
провинцию Хатинь, разделив ее
территорию между Нгеаном и Тхуан-хоа[88].
«Реалисты» хорошо понимали, как
страдал Вьетнам от избыточного
количества служилых феодалов.
Несмотря на то что его предложение
не было принято, оно не осталось
незамеченным. Идея укрупнения
провинций снова всплыла в пятом
месяце
Одной из основных проблем было создание стабильной и хорошо обученной армии. Ни тем ни другим качеством вьетнамская армия в первой половине XIX в. не обладала. Бегство из армии продолжалось, и ни освобождения от замены беглых солдат, порой до трех лет, ни сокращения набора солдат из общин с редким населением, ни установление 10-летнего срока замены беглых солдат не помогали. Все это заставляло государство прибегать к найму солдат из неприписных крестьян. В середине века войска из неприписных крестьян насчитывали в среднем от 15 до 30% солдат в армии.
В сфере экономики явственно виделось разделение приложения усилий «консерваторов» и «реалистов». Первые были заняты в основном организацией освоения целинных и заброшенных земель при помощи дон диенов, вторые пытались оздоровлять торговлю и финансы.
Во
втором месяце
Единственной сферой экономики, в которой активно действовали «консерваторы», было земледелие, хотя создание дон диенов в Намки в начале 50-х годов преследовало и военные цели. Несмотря на то что дон диены были традиционной формой освоения целинных земель, в Намки они приняли своеобразную форму и несколько напоминали дон диены периода Зя Лонга. Во-первых, их частично обрабатывали группы бедных крестьян, уже потом превращаемых в военные подразделения (а не изначально солдаты). Во-вторых, по свидетельству посланного императором чиновника, эти земли только в период освоения были дон диенами, а в будущем должны были стать частными землями. В-третьих, крестьяне, уходившие из общин и вступавшие в дон диены, получали освобождение от налогов на пять лет.
Так же обстояло дело с дон диенами и в период Зя Лонга, только тогда организаторы дон диенов, уходившие из общин, получали полное и пожизненное освобождение от налогов и повинностей. Они превращались во владельцев созданных при участии государства поместий с фиксированным налогом. Все, что они выжимали из крестьян больше налоговых ставок, они присваивали себе. Дон диены 50-х годов отличались от зялонговских меньшей свободой и значительно большим контролем со стороны администрации Нгуен Чи Фыонга.
Наибольшее сопротивление созданию новых дон диенов оказали помещики, которые не хотели терять своих зависимых и «распространяли слухи, смущающие крестьян». Несмотря на это, уже в первое время было организовано 100 поселений. Программа была рассчитана на долгие годы, но была прервана французским вторжением. И тогда дон диены должны были оправдать свое название — военные поселения.
На севере в это время «реалисты» проводили программу по восстановлению торговли, финансов и организации промыслов.
Предлагалось прекратить использование даровой силы солдат и платить за работу и доставку материалов деньги по государственным ценам либо покупать все по рыночной цене. Кроме того, предлагалось прекратить практику принудительных закупок крестьянами различных товаров и поставок в пользу государства. Для этого надо было учредить производственные и торговые объединения (хо). Члены этих объединений должны были освобождаться от военной службы и общественных работ, а налог платить произведенной продукцией или товарами. В случае массовых государственных закупок полагалось по правилам эпохи Зя Лонга разверстать всю сумму на земельную площадь, а потом вычитать из побочных земельных налогов с крестьян. Цена закупаемого, которая должна была лечь в основу суммы, вычитаемой из побочных земельных налогов, устанавливалась по рыночной. По сравнению с прежним порядком, когда вычитаемая сумма разверстывалась между всеми общинниками вне зависимости от их земельных владений, новый порядок должен был несколько облегчить положение безземельных бедняков (не плативших земельных налогов) и ударить по богатым и средним землевладельцам. Благоприятно должен был отразиться на ремесленниках и торговцах и запрет заниженнной государственной цены на ремесленные изделия, покупаемые государством.
Было предложено также поднять фрахтовые цены на транспортные корабли, предлагалось освободить владельцев кораблей от военной службы и трудовых работ, разрешить набирать в гребцы крестьян. Вся процедура — фрахт кораблей, оплата гребцов и т. д.— устанавливалась по нормам эпохи Зя Лонга. Кроме того, предусматривалось улучшение транспортных путей.
Многое из этой программы после обсуждения чиновниками двора реализовалось, но что именно — неизвестно[92]. Вопрос о закупке товаров по рыночным ценам был поднят еще раз Нгуен Ван Тяном и на этот раз одобрен императором[93].
Была одна сфера, в которой даже активная деятельность «реалистов» не смогла навести порядок. Этой сферой являлись финансы. Они были так запутаны и испорчены в период Минь Манга, что быстро совладать с царившей неразберихой было не под силу даже самым светлым умам того времени.
Первым
мероприятием «реалистов» в этой
области в
Одновременно
устанавливалась государственная
монополия на выпуск нового
серебряного ланга. Частным лицам
строго запрещалось их отливать.
Старый слиток в 10 лангов, на котором
не стояло эры правления, названия
провинции и пробы, не считался
фальшивым и употреблялся наравне с
другим мелким серебром и слитками.
Но если это серебро сдавали в
качестве налогов, то его тут же
переливали в новый ланг. Но
восстановление системы средних
номиналов не спасло положения.
Серебряные шахты были заброшены,
серебра было мало. В конце
Все лидеры «реалистов» подали на обсуждение двора доклады с совершенно различными точками зрения по поводу проведения необходимых мероприятий в сфере денежного хозяйства. Наиболее правильный, как представляется, путь предложил Нгуи Кхан Туан, который советовал подтвердить запрет частной чеканки цинковой монеты и тем самым ввести в оборот государственные деньги с номинальной стоимостью.
Нгуен Данг Зяй, напротив, хотел отменить запреты и способствовать наибольшему Производству цинковых денег кем угодно. К нему примыкал Тон Тхат Бат, предлагавший отменить запреты, поставить как можно больше монетных дворов и разрешить народу поставлять цинковые донги в казну. Был избран второй путь. Чиновники императорского двора разрешили в провинциях ставить по одной-две литейни. Такие литейни должны были находиться под контролем провинциальных властей, обязанных наблюдать, чтобы литейщики соблюдали все правила при изготовлении денег, которые должны были полностью соответствовать цинковым донгам эры Ты Дыка[94].
Государство тем самым признало, что само не могло уже справиться с беспорядком в денежном хозяйстве. Чтобы ликвидировать этот беспорядок, необходима была длительная и последовательная добыча ценных металлов. Но горное дело было подорвано экономической политикой Минь Манга, восстанавливалось долго и с трудом. Хотя налоговые льготы давали себя знать, шахтовладельцы были лояльны к правительству Ты Дыка и даже выступали на стороне императорских войск в подавлении мелких восстаний, за что получили награды из Хюэ, но для успеха необходимо было время, а его-то у Ты Дыка уже не было.
В конце 40-х — начале 50-х годов курс на возвращение к временам Зя Лонга привел сначала к частичной, а затем к почти полной реабилитации умерших врагов Минь Манга: старшего сына принца Каня, Ми Дыонга, который, как сын наследного принца, имел с некоторой точки зрения определенные права на престол, Нгуен Ван Тханя, Ле Тята и Ле Ван Зюета.
Интересно,
что вопрос об этом поднял Ву Суан
Кан, некогда решительный «консерватор»,
инициатор биньдиньского эксперимента.
В
Таким
образом, с 1848 по
Крестьянские выступления
Крестьянские выступления шли уже с первых лет правления Нгуенов. Их подъем относится к середине 20-х годов, завершаясь сильнейшим восстанием Фан Ба Ваня, явившимся ярким отражением кризиса социально-экономических основ монархии Нгуенов. После небольшого периода затишья крестьянская борьба возобновляется в начале 30-х годов с гораздо большим размахом, центр ее перемещается к югу, захватывая все новые территории центральной и южной частей страны. Возрастает количество крупных движений, усиливается взаимодействие с борьбой горных народностей.
40-е годы были временем спада крестьянской борьбы, однако в 50-е годы она вновь активизируется. Наивысшей точкой подъема антифеодальной борьбы в это время было восстание под руководством Као Ба Куата (1854—1856)[97].
Вооруженная
крестьянская борьба в Бактхане до
середины 20-х годов носила характер
разрозненных выступлений, которые
в большинстве случаев были
относительно кратковременными. По
подсчетам историков СРВ, с 1803 по
В 1806—1815 гг. усилилось повстанческое движение в Туен-куанге, здесь в нем участвовали местные рабочие рудника в Тулонге. Весьма активной стала повстанческая борьба и в Хынгхоа (1804—1813). Порой численность восставших достигала (в отдельных отрядах) от 300 до 700 человек. Они совершали нападения на местные административные центры, нередко предпринимали попытки продвинуться из горных районов в равнины. Успешные действия против регулярных военных сил позволяли им в течение некоторого времени сохранять господство в отдаленных уездах.
Борьба
крестьянства равнинных районов,
начавшаяся с
20-е годы явились временем усиления крестьянских движений в равнинных районах Бактханя, где к этому времени ухудшение экономического положения крестьянства вызвало социальные конфликты наибольшей остроты. Оно было обусловлено растущим обезземеливанием, усилением эксплуатации со стороны центральной власти, пытавшейся особенно активно добиться жесткого проведения в жизнь налоговой политики и подчинения системы землепользования интересам феодального государства. Именно к этому времени особенно возросла коррупция в среднем звене чиновнического аппарата и среди деревенских должностных лиц. Попытки верховной власти ограничить эти злоупотребления путем наказания отдельных лиц не давали практически никаких результатов. Даже сам Минь Манг, неплохо осведомленный о положении на севере, признавался: «Лихоимцы, живущие в провинциях, уездах, представляют еще большую тяготу для человеческой жизни... Взиматели налогов, командующие провинциальными войсками, чиновники ведомств, служащие казны в провинциальных городах — все сверху донизу [действуют] заодно, измышляют, как бы отыскать выгоду... [Они] требуют денег по уговору: с больших общин — более 10 куанов, с малых — не менее 5—6 куанов. Начальники волостей, столичные сборщики подражают безобразиям, [самовольно] распределяют и взимают [поборы]... Деревенские должностные лица, пользуясь этим, пытаются обирать людей, доставляя народу еще больше мучений»[98].
Бактхань был наиболее подвержен стихийным бедствиям (тайфунам, паводкам, засухам). На протяжении 20-х годов провинции севера два раза поражали эпидемии, не менее пяти раз урожаи целых провинций гибли из-за прорыва плотин или большой засухи.
В
Все это вызвало рост антифеодальной борьбы крестьянства. Об этом свидетельствуют участившиеся случаи посылки войск на усмирение «разбойников», кратковременные выступления которых происходили по нескольку раз в год на территории почти всех провинций Бактханя.
Наиболее мощным, организованным, нашедшим широкий отклик у крестьянства этой части страны было восстание под руководством Фан Ба Ваня (1821 —1827). Фан Ба Вань, уроженец провинции Намдинь, по своему социальному положению был бедняком, но происходил из старинного, некогда известного рода (предки его были отмечены королем Ле Тхань Тоном за заслуги в борьбе против нашествия минского Китая в XV в.). Рано потеряв отца, он с детских лет вынужден был сам себя кормить, работал пастухом у местного землевладельца. Он отличался большой физической силой, с юных лет научился хорошо владеть оружием. Военный талант и организаторские способности Фан Ба Ваня сыграли немалую роль в ходе борьбы руководимых им повстан-ческих отрядов с правительственными войсками.
В
начале 20-х годов Фан Ба Вань встает
на путь открытой вооруженной
борьбы: собрав отряд бедняков, он
совершает нападения на местных
богачей. В начале
С этого времени начинается период наибольшего подъема крестьянской борьбы в восточных и юго-восточных районах Бактханя, не затухавшей в течение целого года. Силы Фан Ба Ваня вновь значительно увеличиваются благодаря широкой поддержке местного крестьянства. По признанию властей, «по уездам проносится ветер, в боях гибнет много военных и гражданских чиновников... Поэтому, куда бы ни пришла армия Ба Ваня, все, кто видит [ее] и слышит [о ней], должны бежать, как звери»[101]. «Враг собирает армию и не жалеет себя; когда происходит бой, то даже женщины и девчонки берут мечи и сражаются»[102].
Успешные действия отрядов Фан Ба Ваня привлекают к нему симпатии и ряда оппозиционно настроенных представителей провинциального чиновничества и интеллигенции, в результате чего руководство движением пополняется за счет социально разнородных элементов. К восставшим примыкает бывший крупный чиновник Ву Дык Кат, ставший одним из командиров отряда Ваня, в числе других руководителей было несколько обладателей конфуцианских ученых титулов, борьбу поддерживало и довольно большое число представителей местного чиновничества (начальники тонгов, уездов), несколько местных богачей, оказывавших восставшим продовольственную и денежную помощь[103]. В основном это были либо выходцы из селений, расположенных неподалеку от места рождения самого Фан Ба Ваня, либо лица, ранее находившиеся с ним в близких отношениях. Возможно, что, принимая их в свои отряды и укрепляя материальную базу движения в целом, Фан Ба Вань вынужден был в известной мере учитывать и защищать их интересы как землевладельцев «своего» района. Один из современных вьетнамских исследователей этого восстания считает, что район влияния повстанческой борьбы распространился и на северные провинции Чунгки, откуда Вань получил подкрепление в виде трехтысячного отряда лучников из числа мыонгов под предводительством племенного вождя Ба Хума[104].
В целом, несмотря на участие в руководстве значительной прослойки выходцев из господствующих классов, в восстании Фан Ба Ваня не было заметно сколько-нибудь существенных признаков ослабления борьбы или непоследовательности, свойственных такого рода движениям. Это можно объяснить преобладающим влиянием крестьянских масс на ход борьбы, сравнительной кратковременностью самого движения, а также, видимо, и личными свойствами руководителя. Действия отрядов Ваня продолжали сохранять характер остроклассовой крестьянской борьбы. Об этом говорят данные официальной хроники двора, когда в ней сообщается о паническом страхе богачей и торговцев, сначала бежавших под защиту провинциальной крепости, а затем, когда возникла прямая угроза ее падения, укрывшихся в отдаленных деревнях[105].
Районом расположения основных сил восставших была территория двух уездов Хайзыонга, но само восстание находило отклик в ряде других провинций Бактханя (Шонтэй, Фули, Хоабинь, Хынгиен и др.), где начали возникать отдельные повстанческие группы. Поддержка населения выражалась не только в прямом участии в борьбе, но и в тайном содействии продовольствием, в укрывательстве повстанческих отрядов от карателей, в сообщении повстанцам военных планов властей и т. д.[106].
Размах движения усиливался и в связи с тем, что местные власти по мере расширения военных действий вводили новые поборы «для борьбы с разбойниками», ложившиеся тяжелым бременем на сельское население. Высокие боевые качества помогали восставшим не только успешно отражать карательные походы регулярных армейских соединений, но и сохранять превосходство на территории двух провинций[107].
Безуспешные действия против неуловимых отрядов Фан Ба Ваня вынудили двор принять экстренные меры. На организацию борьбы с восставшими было послано несколько крупных сановников из столицы, облеченных самыми широкими полномочиями, а также значительные военные подкрепления, в том числе 200 боевых джонок, расположившихся на подступах к районам, контролируемым повстанцами. В их задачу входило также и предотвращение дальнейшего распространения восстания, для чего была расширена сеть военных постов. Ожесточенные бои с правительственными войсками заставили повстанческие силы в конце 1826г. сократить район своих действий и сосредоточиться в укрепленной базе Чалу. Постепенно и она была окружена, но упорное сопротивление Фан Ба Ваня продолжалось, каратели несли большие потери. В связи с этим двор вынужден был пойти на проведение некоторых экономических мер, чтобы как-то успокоить население (раздача зерна голодающим, выдача зерновых ссуд, продажа риса по пониженным ценам, снижение или отмена сбора налогов за текущий год)[108].
Весной
Восстание
Фан Ба Ваня было наиболее мощным
потрясением вьетнамского
феодального государства в 20-е годы.
О том, насколько двор был напуган
его размахом и силой, говорит сама
значительность экономических
мероприятий, объявленных двором
непосредственно после его разгрома.
Были отменены три вида подушных
денежных сборов, наполовину снижен
натуральный земельный налог,
прощены недоимки по ссудам,
сокращены на два года сроки
взимания налогов с укрываемых
земель, затрачены значительные
денежные суммы и роздано зерно для
возмещения потерь населению, «пострадавшему
от разбойников», розданы большие
награды всем участвовавшим в
борьбе с повстанцами. Подверглись
суровым наказаниям пять местных
представителей власти, особо
отличавшихся своим лихоимством,
уволены с должностей многие
другие, на место которых были
назначены новые, пользовавшиеся
хорошей репутацией[109]. Являясь
временными и не коренными, эти меры
не улучшили существенным образом
положения крестьянства, о чем
свидетельствует продолжавшееся
бегство из деревень (провинции
Шоннам и Намдинь). Наиболее
эффективной по своей социально-экономической
значимости мерой была реализация
двором предложений Нгуен Конг Чы,
принимавшего участие в борьбе
против отрядов Фан Ба Ваня, о
проведении в широком масштабе
работ по обработке целинных и
пустующих земель силами бедноты.
Эти работы, начатые с
Северные
районы Чунгки (Нгеан, Тханьхоа) в
первые два десятилетия также
стали местом сильного
повстанческого движения
народности мыонг. Восстание,
руководимое одним из племенных
вождей, Куать Тат Тхуком, начавшись
в
Выступления национальных меньшинств были выражением протеста горных народностей против более интенсивной экономической и политической эксплуатации их в интересах централизованного вьетнамского государства, проводившейся Нгуенами. Это задевало интересы как широких слоев населения, на которые падала основная тяжесть экономической эксплуатации, так и племенной верхушки, выступавшей против усиления политического контроля и ущемления их наследственных владетельных прав в результате установления более тесного контроля со стороны вьетнамской администрации.
На
юге Чунгки наиболее сильной была
борьба народности тхыонг (горные
районы Куангнгая), длившаяся
несколько десятилетий. Тхыонги,
принимавшие в свое время активное
участие в восстании Тэйшонов, с
самого начала возбуждали недоверие
двора, в связи с чем уже в
Крестьянские движения с начала столетия до середины 20-х годов характеризуются преобладанием восстаний в горных местностях, относительной кратковременностью и локальностью выступлений, пока еще весьма слабой связью движения горных народностей с антифеодальной борьбой вьетнамского крестьянства.
Основную категорию повстанцев составляли крестьяне, потерявшие землю. Острие классовой борьбы крестьянства было направлено против все возраставшей государственной и частной эксплуатации. Официальные документы того времени не содержат, как правило, каких-либо сведений о требованиях восставших, что в сочетании с широким использованием лозунга в поддержку династии Ле говорит о незрелости и расплывчатости идеологии крестьянской массы. Однако направленность действий восставших говорит сама за себя и ярко выражает классовую направленность движения. Как правило, восставшие громили волостные, уездные, а иногда и провинциальные центры, бывали случаи убийства представителей власти, пользовавшихся наиболее дурной славой, частыми были и случаи раздела имущества местных богачей.
Составляя основную движущую силу и массовую базу антифеодальных выступлений, крестьянство не являлось все же единственным их участником. Напротив, вьетнамские историки отмечают как характерную черту именно разнообразие социального и национального состава повстанческих движений XIX в.[111]. Так, во многих случаях руководители восстаний являлись выходцами из различных слоев чиновничества, деревенской верхушки, феодальной интеллигенции.
Идеологические мотивы повстанческих выступлений в ранний период представляют собой довольно пеструю картину. Здесь мы находим отдельные выступления приверженцев Тэйшонов (два выступления в начале столетия), несколько выступлений под лозунгами, носившими религиозную окраску, восстания под лозунгами восстановления династии Ле («Фу Ле»), что обусловливалось несколькими причинами. Отчасти это объясняется прямым участием в повстанческом движении потомков рода Ле. В среде феодального чиновничества и интеллигенции эти лозунги сохранили немалую популярность. Определенная идеализация старины — эпохи процветания вьетнамского государства в период правления ранних Ле—была одной из форм отражения недовольства существующим режимом и проявления антингуеновских настроений.
Последним из восстаний, предшествовавших периоду французских захватов, было восстание под руководством Као Ба Куата. Начавший свою карьеру как обычный мелкий служащий, но испытавший многие превратности судьбы, Као Ба Куат вступает на путь открытой борьбы против угнетения. Сохранившиеся произведения его литературного творчества (он является одним из известных поэтов XIX в.) дают возможность представить побудительные мотивы вступления на путь открытой политической борьбы наиболее радикальной части феодальной интеллигенции и низового чиновничества — явление, уже имевшее к XIX в. известную историческую традицию.
Као
Ба Куат родился в
С течением времени, особенно после поездки в Индонезию, расширившей знания о внешнем мире, критическое отношение к окружающей его действительности еще более укрепляется. В частности, Као Ба Куат все более резко высказывается о конфуцианцах-начетчиках, оторванных от каких-либо жизненно важных дел, занятия которых он определял как пустую забаву («пережевывание жвачки строк и иероглифов»)[113]. Эти заключения были основаны и на личном опыте автора, сталкивавшегося с ограниченностью и формализмом конкурсной системы. Будучи творчески одаренной и одновременно граждански активной личностью, Као Ба Куат был лишен возможности действовать в соответствии со своими взглядами и способностями.
От призывов к «справедливому вершению правосудия» Као Ба Куат переходит к прямой критике двора, когда пишет о «зверях у власти, осыпанных серебром, носящих парчу, но покрытых позором перед родными местами»[114].
Као Ба Куату, как и многим другим представителям оппозиционных кругов феодальной интеллигенции того времени, была свойственна идеализация золотого, XV века истории своей страны, связанная с правлением Ле. Эти взгляды предопределили политические симпатии Као Ба Куата, обратившегося в период начатой им подготовки восстания и поисков знамени движения к некоторым уцелевшим от репрессий двора представителям рода Ле.
В
Летом
В
конце
Крестьянские повстанческие движения, продолжавшиеся в течение всей первой половины XIX в., охватывали временами значительные территории (две-три провинции), в ряде случаев тесно смыкались с борьбой горных народов. Тем не менее они не достигли уровня классовой борьбы крестьянства XVIII в. Большинство выступлений не захватило обширных районов страны, не преодолело локального характера. Причины их поражения крылись не только в неравенстве военных сил, недостатках организации, свойственной большинству крестьянских выступлений, и в непоследовательности поведения руководителей некоторых отрядов — выходцев из господствующих классов и племенной верхушки национальных меньшинств. По-видимому, на характере крестьянской борьбы XIX в. и на ее неблагоприятном исходе в целом сказалось и отсутствие радикальной, объединяющей крестьянство программы, подобной тэйшонской, что было связано с наличием в руководстве значительной прослойки выходцев из господствующих классов. Монархические лозунги, отвечая их политическим притязаниям и оппозиционным настроениям, не отражали крестьянских требований в области разрешения земельной проблемы. Тем не менее ожесточенность, упорство борьбы, длительность многих восстаний не могли не оказать воздействия на аграрную политику двора, в известной мере, хотя и ненадолго, смягчавшую остроту классовой борьбы вьетнамского крестьянства.
[1]
DNTL. Т. 9, с. 86, 99.
[2]
DNTL. Т. 3, с. 111—112.
[3]
DNTL. Т. 23, с. 107—108.
[4]
DNTL. Т. 21, с. 260.
[5]
DNTL. Т. 9, с. 85, 99.
[6]
DNTL. Т. 21, с. 263—265.
[7]
DNTL. Т. 22, с. 160—161.
[8] DNTL. Т. 3, с. 111 — 112.
[9] Там же, с. 75.
[10] DNTL. Т. 3, с. 392.
[11] Там же, с. 43.
[12] DNTL. Т. 4, с. 341—342.
[13] Там же, с. 319—321.
[14] DNTL. Т. 3, с.
382; t. 4, с. 6, 7.
[15] DNTL. Т. 13, с.
323. Dinh Gia Trinh. So thao lich su nha nuoc va phap quyen Viet-Nam.
I. Ha-noi. 1969, с. 247.
[16] DNTL. Т. 4, с.
247; t. 5, с. 109, 239; t. 7, с. 11, 170; t. 8, с. 171.
[17] DNTL. Т. 9, с.
304.
[18] DNTL. Т. 10, с.
99.
[19] Там же, с. 67.
[20] Там же, с. 232.
[21] DNTL, t. 5,
с. 178.
[22] Lich su che do
phong kien
[23] DNTL. Т. 13, с.
332; см. также: Lich su che do phong kien... 1. III. с.
470; а также: А. Schreiner. Ler institutions annamites en
Basse Cochinchine avant le conquete francaise. Т. III.
[24] А. Schreiner.
Ler institutions... t. III, с. 50.
[25] DNTL. Т. 3, с.
71—72.
[26] DNTL. Т. 6, с.
79—80.
[27] Р. Pasquier. L'Аnnam
d'autrefois. Р., 1930, с. 127.
[28] DNTL. Т. 13, с.
324.
[29] DNTL. Т. 9, с.
109—112.
[30] DNTL. Т. 5, с.
167.
[31] DNTL. Т. 7, с.
98; 1. 4, с. 37.
[32] DNTL. Т. 13, с.
324.
[33] DNTL. Т. 11, с.
152.
[34] DNTL. Т. 13, с. 325, 327; t. 11, с. 151 — 153.
[35] Там же, с. 324.
[36] Roy Jumper and
Nguyen Thi
[37] DNTL. Т. 3, с. 180—186.
[38] Там же, с. 151—156.
[39] Там же, с. 22.
[40] Там же, с. 44.
[41] Там же, с. 120—122.
[42] Там же.
[43] Там же, с. 110—111.
[44] DNTL. Т. 4, с. 132, 150, 158.
[45] Там же, с. 153.
[46] Там же, с. 267—269.
[47] Там же, с. 319—321.
[48] Там же, с. 292.
[49] Там же, с. 268, 284.
[50] Там же, с. 288—289.
[51] DNTL. Т. 6, с.
38—99.
[52] DNTL. Т. 5, с.
176.
[53] DNTL. Т. 6, с.
137.
[54] DNTL. Т. 8, с.
63—64.
[56] Там же, с. 144, 182.
[57] DNTL. Т. 3, с.
101.
[58] DNTL. Т. 17, с. 232—236.
[59] Там же, с. 204—208, 232—236.
[60] DNTL. Т. 17, с.
207; t. 6, с. 252.
[61] DNTL. Т. 21, с.
148—150.
[62] DNTL. Т. 10, с.
365.
[63] Там же, с. 364.
[64] DNTL. Т. 9, с. 349.
[65] DNTL. Т. 12, с.
213.
[66] DNTL. Т. 15, с.
241—242.
[67] DNTL. Т. 21, с.
263—265.
[68] Там же, с. 155—156.
[69] Там же, с. 118—119.
[70] Там же, с. 197.
[71] DNTL. Т. 20, с.
65—66.
[72] DNTL. Т. 24, с.
298—299.
[73] DNTL. Т. 23, с.
92—101, 127.
[74] DNTL. Т. 24, с.
179—180.
[75] DNTL. Т. 25, с. 142.
[76] Там же, с. 186.
[77] DNTL. Т. 26, с. 59.
[78] DNTL. Т. 24, с.
265.
[79] DNTL. Т. 25, с.
233.
[80] Там же, с. 221.
[81] DNTL. Т. 27, с. 150
[82] Там же, с. 204.
[83] Там же.
[84] Там же, с. 206.
[85] Там же, с. 108.
[86] Там же, с. 237.
[87] Там же, с. 284.
[88] Там же, с. 236—238.
[89] Там же, с. 386.
[90] Там же, с. 336.
[91] DNTL. Т. 27, с.
412-413.
[92] DNTL. Т. 27, с.
82—83.
[93] Там же, с. 86—87.
[94] Tам же, с. 167—168.
[95] Там же, с. 76.
[96] Там же, с. 76—77, с. 422.
[97] По предварительным подсчетам, при правлении Зя Лонга произошло 73 восстания, при Минь Манге — 234, при Тхиеу Чи — 58.
[98] DNTL. Т. 8, с.
229.
[99] DNTL. Т. 7, с.
75.
[100] Предание сохранило следующее двустишие о Фан Ба Ване:
На небесах появилась комета,
На земле появился король Ба Вань.
[101] NCLS.1966, №
86, с. 24.
[102] DNTL. Т. 8, с. 218.
[103] Там же, с. 316.
[104] NCLS. 1986, № 83, с. 32.
[105] DNTL. Т. 9, с.
89.
[106] DNTL. Т. 8, с.
132.
[107] О том, насколько велик был страх перед отрядами Фан Ба Ваня даже у военачальников провинциальных войск, говорят такие факты, как массовое бегство их при приближении крестьянских отрядов. Известен случай, когда бежало 40% боевого состава провинциальных воинских единиц.
[108] DNTL. Т. 8, с.
168.
[109] NCLS. 1966, №
86, с. 29.
[110] DNTL. Т. 3, с.
134.
[111] Lich su che do
phong kien Viet-nam... t. III, с. 512.
[112] NCLS. 1969, № 121, с .29.
[113] Н. И. Никулин. Вьетнамская литература. М., 1971, с. 127.
[114] NCLS. 1969, № 121, с. 31.
[115] В числе других инициаторов, а затем и руководителей восстания были один обладатель высшей степени конфуцианской учености «тиенши», два ученика Као Ба Куата, три начальника уездов, один местный богач (NCLS. 1969, № 121, с. 32).
[116] Узнав о готовящемся восстании, власти Ханоя приняли ряд военных мер и арестовали несколько участников восстания.